Память льда

«Ну не удивительно ли, что джидрат, присягавший на верность Худу, вдруг беспрекословно подчинялся моим приказам? Возможно, просто соблюдает субординацию. Да и потом, когда всем нам грозит опасность — тут уже не до соперничества. И тем не менее… кажется, я перестаю доверять собственным объяснениям».

Невзирая на усталость, несокрушимый щит чувствовал непонятное волнение и даже тревогу. Что-то случилось. Неизвестно где, но случилось. Он стал подыскивать слова, в которые можно было облечь свои ощущения. Сравнение, которое пришло на ум, было странным: тело, из которого через неведомую рану вытекла вся кровь. Тело продолжало жить, но сознавало собственную неполноценность.

«Я как будто отринул свою веру, хотя знаю, что это не так. „Пустота на месте утраченной веры быстро заполняется непомерно раздувшимся эго“. Это слова покойного дестрианта. Веры не лишаются, ее заменяют чем-то другим. Появляется другая, вроде бы „разумная“ вера, наполненная сомнениями, отрицаниями, скептицизмом. Но я ведь ни от чего не отказывался, никого не предавал. Раньше я без конца вел диалог с самим собой и тем поддерживал свои внутренние устои. Сейчас внутри меня тишина. Я опустошен. И как будто жду… обновления».

Пора было спускаться вниз и идти к солдатам.

Из ста двенадцати еще способных сражаться «Серых мечей» не было никого, кто бы избежал ранений. Еще семнадцать лежали возле стены — мертвые или умирающие. В воздухе сильно пахло потом, мочой и гниющей плотью. Все входы в Главный зал были густо залиты почерневшей кровью; чтобы не поскользнуться, ее пришлось отскребать. Зодчий, в свое время спроектировавший этот дворец, наверняка ужаснулся бы, увидев, в какой кошмар превратилось его детище.

На троне восседали… наполовину съеденные останки принца Джеларкана. Их, как сумели, засунули в содранную тенескариями кожу… Безглазое лицо; отвисшие пересохшие губы, распахнутые в язвительной, издевательской улыбке. Смерть и не могла улыбаться по-иному.

«Мы были твоей последней свитой, Джеларкан. Посмертной свитой. Ты оказался мужественным человеком, принц. Ты не укрылся где-нибудь в подземных покоях, хотя мог бы. Ты любил свой народ и разделил участь многих подданных».

А теперь нужно убираться отсюда. Это чувствовали все. Итковиан стоял в проеме парадной двери и пристально смотрел на «Серых мечей». Солдаты тоже глядели на своего командира. Неподвижные лица, окаменевшие глаза. Двое капанских новобранцев держали поводья чудом уцелевших лошадей. Одинокий джидрат (его товарищ совсем недавно умер) все так же расхаживал вдоль стены. В каждой руке он держал по зазубренному мечу. Лезвие того, что находился в левой, было странным образом согнуто. Итковиан помнил, когда это произошло: пару дней назад, отражая удар, джидрат изо всех сил полоснул по мраморной колонне.

Несокрушимый щит хотел было произнести короткую речь, обратившись к солдатам. Он обдумывал ее, стоя на башне, и уже почти составил. Но сейчас вдруг понял, что нельзя нарушать словами скорбную торжественность этих минут. Да и не было таких слов — способных выразить то, что связывало их всех, подходящих для той странной, холодной и отстраненной гордости, которую он сейчас испытывал за своих солдат. Так ничего и не сказав, Итковиан молча повернулся, поправил щит, обнажил меч и направился прочь из зала.

Ему пришлось идти по узкому проходу между трупами, которыми было заполнено почти все вокруг. Двигаясь по этому мрачному коридору, несокрушимый щит миновал покосившиеся разбитые двери и вышел на солнечный свет. К своим раненым паннионцы относились с жестоким равнодушием. Тенескарии, как известно, их попросту съедали, а прочие солдаты в лучшем случае стаскивали в одно место, предоставляя Провидцу решать участь их менее удачливых товарищей. Здесь же, торопясь ворваться во дворец, паннионцы отбрасывали упавших в сторону, не разбирая, кто убит, а кто только ранен. Возможно, какая-то часть раненых могла бы выжить, но их придавило другими телами, и люди погибли от удушья.

На дворе Итковиан остановился и прислушался. Со стороны площади Джеларкана еще доносились звуки сражения. Во всех остальных местах было тихо, и тишина эта потрясла его сильнее, чем недавняя какофония осады.

«Дорогой Фэнер, дай мне ощутить радость победы».

Он спустился по скользким ступеням, прошел по усеянному трупами пандусу и выбрался на улицу. «Серые мечи» молча шли следом. На этот раз им никто не противостоял. И тем не менее путь к Невольничьей крепости оказался долгим. Солдатам Итковиана приходилось сражаться с тем, что видели их глаза, обоняли носы и ощущали ноги. В этом сражении любое оружие и любые доспехи были бесполезны. Единственной защитой была душа, перешедшая за грань человеческих страданий.

«Пусть меня именуют несокрушимым щитом. Я капитулирую перед тем, что меня окружает. Сам воздух здесь пропитан горем. Мертвый воздух, заполняющий мертвый город. Те, кому суждено выйти из подземелий, не раз пожалеют, что дожили до этого дня».

Путь к Невольничьей крепости пролегал между кладбищами. Итковиан бросил взгляд на место, где «Серые мечи» отчаянно бились с тенескариями. Все оставалось по-прежнему, и этот холм из тел ничем не отличался от множества других холмов. Как и обещал Брухалиан, ни один булыжник не уступили врагу без боя. Небольшой город сделал все, что было в его силах. Паннионцы еще вчера считали, что полностью овладели Капастаном. Однако судьба порою делает странные повороты, сметая недавних победителей.

Теперь настал черед баргастов торжествовать победу. Они принесли возмездие, которого захватчики никак не ожидали.

«Нет, ни баргастам, ни нам нельзя упиваться победой, — вдруг подумал Итковиан. — И нас, и кочевников эта война толкает в пучину безумия. Мы должны удержаться сами и помочь удержаться им. Ужас приносит горе, но из горя рождается сострадание».

Первых баргастов они встретили на границе Даруджийского квартала. Те размахивали окровавленными кривыми мечами. Кровью были забрызганы и их белые от краски лица.

— Эй, защитники! — крикнул Итковиану рослый баргаст (судя по всему — их командир). На капанском наречии он говорил с сильным акцентом. — Вы рады, что мы вас освободили?

— Радоваться пока рано, — ответил несокрушимый щит, стараясь говорить как можно спокойнее. — В Невольничьей крепости находятся ваши соплеменники. Мы идем им на подмогу. Защитное магическое сияние вокруг крепости заметно ослабело.

Кочевник понял его слова по-своему:

— Да. Скоро мы увидим кости наших богов. — Темные глазки баргаста с любопытством разглядывали «Серых мечей». — А ты — предводитель племени женщин?

— Это капанки. Мы даже не подозревали, что они проявят в бою такую отвагу. Теперь эти женщины — полноправные солдаты «Серых мечей».

— Мы повсюду встречали тела ваших соратников, — оскалил зубы баргаст. — Будь они нашими врагами, мы радовались бы их гибели.

— А если они — союзники?

Все баргасты дружно сделали странный жест, быстро приложив тыльную сторону правой ладони ко лбу, а затем их командир ответил:

— Куда бы ни падали наши тени, они падают на тела убитых. Вы здорово нам помогли. Враг, с которым нам пришлось воевать, был слаб и надломлен.