Парадокс чести

— Неважно. — Джейм оттолкнула её в сторону и, покачиваясь, встала на ноги, вспоминая выражение лица Комана. — Его попутал Досада.

Позади себя они услышали крики, смех и плескания: проигравшие платили своё штрафное пенальти в ледяных водах Крепыша. Джейм отёрла лоб рукавом и решила не вмешиваться. Всё обошлось малой кровью. Кроме того, её команда выиграла. Однако, она почему-то не думала, что Клэри так уж радуется этой победе.

Они вернулись обратно в Тентир, который, как обнаружилось, уже покинули Серод и купцы, нашедшие среди его проницательных рандонов всего нескольких покупателей.

Рута, тем не менее, купила мерцающий отрез белой парчи, который она почти вызывающе продемонстрировала Джейм.

— Он был потрясающе дешёвым, — сказала она, — и мне кажется, я смогу разузнать, как удержать его от постепенного распада.

— Ну тогда, удачи тебе, — сказала Джейм и больше об этом не думала.

Поддавшись внезапному порыву, она отправилась к берлоге Медведя и уселась у его двери.

— Как может кто-то из нас руководить? — спросила она сквозь решётку. — Братья и сёстры. почему мне и Тори, чтобы говорить так свободно, нужно обязательно или спать, или быть в экстремальной ситуации? Как ты общаешься с Комендантом, имея в запасе всего несколько слов? И всё же, я клянусь, он любит тебя, а ты — его.

Она поразмыслила над виной Шета. Он последовал приказам своего лорда, что Медведя надо или посадить в клетку, или убить. Кто же мог предположить, в те давние дни, что эта пытка будет продолжаться столь долго?

Контроль: Калдана над Шетом, Шета над Медведем, Тори над ней. В сторону Коменданта, как можно освободиться, когда любовь стала узами?

— Тори постарается остановить меня, если сможет, ради моего же собственного блага. Ха. И всё же он дал мне это. — Она покрутила в руках резную, деревянную кошку, с отломанной задней ногой, покалеченный символ их прошлого. — А в самом ли деле мы хоть когда-нибудь делили между собой всё и вся, без исключения?

Моё, моё! Нет, моё!

— Он верит мне, и всё же не доверяет. А могу ли я доверять ему?

Медведь сопел и пыхтел в темноте за дверью. Сквозь решётку просунулись громадные, ищущие когти, цвета слоновой кости. Джейм импульсивно сунула ему поделку. Ещё больше сопения, затем резкий щелчок: он отломил у кошки вторую заднюю ногу.

Джейм вздохнула.

Я тебя остановлю.

Ну уж нет, если только я сама не решу остановиться, подумала она.

II

Несколькими часами ранее Киндри наблюдал за тем, как торговцы упаковывают своё барахло и покидают тренировочный квадрат, вместе с Серодом в его кричаще пышном наряде, который успел присоединиться к ним в самый последний момент. Целитель намеревался отправиться вместе с ними на юг из Тентира, до Готрегора, но теперь этому определённо не бывать. Южанин бросил быстрый взгляд вверх, на окно общей комнаты на третьем этаже, где стоял целитель, вздрогнул и отвернулся. Киндри задумался, а сказал ли Серод Джейм вообще, что её кузен прибыл и ждёт её в её покоях.

Казармы были пусты, все ушли на занятия. Вокруг него жужжала жизнь, эхом отдаваясь в пустых комнатах, как внутри морской раковины. Он уже успел свыкнуться с постоянной суетой Горы Албан и своим местом в ней. А это напомнила ему о его прошлой изоляции в Училище Жрецов в Глуши, когда ему не говорили ничего, кроме редкой ругани. Лучшее, на что он мог тогда рассчитывать, так это остаться одному и сбежать в Лунный Сад, который был его образом души и где никто не мог его ранить.

Интересно, почему он никогда не встречал там свою мать, кроме как в виде узора из мха и лишайника на каменной стене? Это расплывчатое лицо безмолвно наблюдало за ним всё его детство, а он никогда его не узнавал, пока оно не явилось за ним в образе той жуткой штуки из шнуров и голода.

Но теперь всё изменилось. У него есть семья. У него есть друзья.

Так он твердил сам себе. И всё же, в данный момент, он ощущал одиночество, и холод, и голод.

Кто ты такой, чтобы хоть кто-нибудь обращал на тебя внимание? шептали призраки его прошлого.

В обеденном зале двумя этажами ниже звенела посуда и разносился запах готовки. Кадеты возвращались с уроков, смеясь и переговариваясь. По лестнице зазвучали шаги. В комнату вошла стройная фигура, разговаривая с кем-то через плечо. Затем она повернулась и увидела его.

— Киндри! Так ты всё это время ждал меня здесь? Этот негодник Серод мне ничего не сказал!

Она шагнула вперёд и взяла его за руки, её — теплые в своих чёрных перчатках, его — холодные в её пожатии, пока её охотничий барс Жур обнюхивал ему ноги.

— Что у тебя с лицом?

Она коснулась тёмного синяка и рассмеялась. — Местные детишки играют довольно грубо, но вот отделаться от меня у них пока не получилось.

Нет, подумал Киндри, и не получится. Как минимум один из них оказался на редкость тупым учеником, раз уж до сих пор не смог этого усвоить. Он позавидовал её неунывающей стойкости, столь неожиданной в ком-то, казавшемся столь хрупким.

Она повернулась и позвала вниз по лестнице. — Рута, принеси еду сюда. Этим вечером я обедаю со своим кузеном. И разожги огонь. Вечер, похоже, будет прохладным.

Белобрысая кадетка принесла чашки с супом-пюре, свежий хлеб и кувшин эля. Пока они ели, а барс настырно выпрашивал у них объедки, Рута сложила груду растопки под большим бронзовым бассейном и разожгла огонь. Прошло время, и холод медленно покинул кости и душу Киндри.

— Он служит мне в качестве ванны, — сказала Джейм, махнув рукой в сторону бассейна, — но ты и так это знаешь, со времени своего последнего визита. Хочешь, чтобы его наполнили? Нет? Ну тогда, что насчёт перевода письма Кинци?

Киндри объяснил.

Джейм выругалась, встала и принялась мерить шагами комнату. Жур поспешно убрался у неё с дороги.

— Мне следовало уделить ему больше внимания, — сказала она. — Пусть даже Лура проглотила половину письма, а я не могла прочесть остальное. Перевод Тришен определённо наводит на некоторые размышления и согласуется с моими собственными подозрениями, но и что с того? Кирен права: это ещё не доказательство. И я едва ли знаю, что им может быть, разве только признание от самой Ранет.

— Значит, ей удастся выкрутиться? — От этой мысли у Киндри сжалось горло. Так много жертв, все женщины его семьи, кроме его матери, да и та оказалась в одиноком изгнании.

— Ну, до сих пор, Сука Глуши хранила свой секрет на протяжении десятилетий. А использовать письмо Кинци означает предательство драгоценного узелкового кода благородных леди.

— Это так важно?

— Не особенно. Зима, которую я провела под ласковой опекой Женского Мира, была почти столь же плоха, как и твоя в Училище Жрецов в Глуши. Я им ничем не обязана. Но нас теперь трое. И один из нас просто обязан её остановить, так или иначе.