Парадокс Севера

Я кивнула.

Виктор вышел в другую комнату. Ему звонил отец. Я знала, потому что тон его голоса в такие моменты сразу же менялся, становясь более резким, серьезным, деловым.

Мой же смартфон, что я нервно крутила в руках, тоже пропикал входящим сообщением. Полина скидывала фотографии из Парижа.

«Дорогая Адель, прости, что так поздно, но мамин брат одолжил нашу камеру и не возвращал так долго, что мне пришлось уговорить Антона за ней ехать, а он не сильно-то любит дядю с тетей, хотя обычно он довольно милый, в итоге досталось даже мне, но тут уж выбор не велик, мне пришлось, ведь иначе как я могла доказать моим подружкам, что действительно была в Париже».

Я улыбнулась. Эта девчонка писала самые длинные сообщения, чем все мои знакомые вместе взятые.

«Я очень рада, что ты взяла меня в поездку, и Антон тоже рад, даже если он всегда хмурый и делает вид, что ему все равно. Приезжай к нам почаще, только скажи заранее и я попрошу маму приготовить морковный торт, не знаю, любишь ли ты морковный торт, но у нее очень хорошо получается, она же повар».

Я улыбнулась.

«Высылаю тебе фотографии. Я старалась, правда. Вот эта моя любимая», — а следом за словами на моем экране появилось фото, сделанное в самолете, по пути домой.

Мы с Антоном улыбались в камеру. Он только что поменялся со мной обедом, ведь когда стюардесса спрашивала «свинина или курица?» я уверенно ответила «курица», а внутри лотка из фольги оказалась странная, залитая сливками бурда, а я терпеть не могу сливки. Свинина же, выбранная Антоном, смотрелась просто великолепно. И он, глядя на меня сквозь черные стекла, так просто произнес: «Хочешь, поменяемся?».

Сердце снова заныло.

«Тони, как же я по тебе скучаю…»

Виктор о чем-то препирался с отцом. Я пролистала еще несколько фото, ловя себя на мысли, что даже сквозь боль, улыбаюсь.

Вот они дурачатся с Полиной.

Вот мы втроем, отогреваем замерзшие ладони горячим шоколадом из уличного ларька.

Вот я в его шапке, на улице ночь и все вокруг припорошено снегом. 

Его татуировки крупным планом. Кажется, Полина действительно любит снимать все, что кажется ей красивым. А ее брат такой.

Странный узор на лопатке, похожий на кельтский орнамент. Вензель слов. Нотный стан, сквозь который рвется на волю птица. Та самая татуировка, сделанная в честь девушки, которую он впервые по-настоящему полюбил. От осознания, что где-то живёт та самая, что смогла украсть его сердце, все внутри скрутило проволокой.

Я перевернула телефон боком, чтобы тщательно рассмотреть и словно в калейдоскопе, когда из одной картинки вдруг появляется другая, увидела, что переплетения линий напоминают тюльпан.

Сердце зачастило.

«Тюльпаны, — проводив меня в тот вечер домой, ответил он сестре. — Её любимые цветы — белые тюльпаны».

Нет, не может этого быть.

Закрыв переписку с Полиной, я попыталась вспомнить, что могло произойти, когда он набил этот рисунок. Ответ пришел моментально — мой день рождения.

Прокрутила ленту собственной фото галереи на год назад, а потом увидела запись. Кто-то снимал меня со спины. Мама попросила сыграть, я не хотела, но вынужденно согласилась. В тишине комнаты заиграло фортепиано. Я приблизила видео. В уголке кадра, за спинами других, он стоял с букетом моих любимых цветов.

Я вдруг почувствовала, как плачу, вспоминая каждое случайно сказанное им слово. Каждое завуалированное признание, которых за этот год было так много.

Сколько звоночков я не заметила. То, как он злился на меня ни с того, ни с сего, болтал какую-то нескладную чушь, оставаясь со мной один на один в машине, наши бессловесные гляделки.

С детства я ненавидела одиночество…

Завтрак под тоскливый звон серебра и молчаливые дороги…

Я закрыла глаза, вдруг понимая, чего больше всего боюсь. И к чему иду по собственной воле…

С детства я ненавидела одиночество…

Я любила долгие разговоры по вечерам и тесные объятья. Переплетенные пальцы и руку на плече во время прогулки по улице. Я любила видеть, что нужна. Я любила, когда меня любят. И вдруг поняла, что все это время меня любил лишь один человек. По-настоящему. До безумия. Отдавая себя полностью.

И душа словно взорвалась изнутри. Это чувство пугало и окрыляло одновременно. Потому что показалось, если сейчас не потороплюсь, потеряю самое главное.

Любовь, которую я так долго искала, была совсем рядом. А я не замечала.

— Прости, — вернулся в комнату Виктор. — Иногда с ним сложно по-человечески разговаривать, — нахмурился он, говоря об отце.

Я подскочила, подошла к нему, взяла его такое знакомое лицо в ладони и прошептала:

— Забудь. Пожалуйста забудь все, что я только что наговорила.

Виктор замер, ошарашенно на меня гладя.

— Спасибо тебе за все. За то время, что мы были вместе. Что прикрыл меня от отца. Спасибо, Вик, но кажется… — я пыталась сдержать глупую улыбку, но не могла. — Кажется, я должна быть не здесь.

Уже на пороге, обернулась, вспомнив:

 — Да, а что ты хотел сказать?

Он сверкнул белоснежными зубами и, протянув мне ключ от их комнаты в академии, ответил:

— На этот раз, открой сама.

Впервые я по ступенькам бежала. Летела как ветер, совершенно наплевав на то, кто и что в академии обо мне подумает.

Открыв дверь ключом, я вошла. Вошла в сотый, наверное, раз, но все ощущалось иначе. Макса не было. Виктор переехал. Внутри было непривычно тихо.

Дверь одной из спален распахнулась, впуская в темноту очертания света. Дыхание сбилось, растворившись в воздухе рваным выдохом:

— Тони…

Он замер, удерживаясь рукой за дверной проем. Сердце сжалось.

Захотелось бежать к нему навстречу, броситься в объятья и просить прощения за все сказанные прежде слова. Шептать, что это неправда, и я полная дура и никто уже не встанет между нами, но жесткий взгляд пригвоздил к месту.

— Его здесь нет, — ответил Антон.

В сердце стало так больно, как не было, наверное, никогда, стыло и до обидного горько. И вдруг я поняла, каково это. Что он чувствовал все эти месяцы. 

— Я не к нему приехала.

Все в его виде показывало, почему мне больше не стоит приближаться. Давать даже самый крошечный повод. Я ведь понимала, что обществе, к которому принадлежу, наши отношения невозможны. Но ведь и Антон это знал. С самого начала.

И я ждала.

Чего?

Шага навстречу в качестве знамения. Бессловесного подтверждения: «Да, я знаю, будет трудно, но я с тобой».