Пари на мажора
Шрифт:
– Да отлично. Будто и не болела.
– Все равно надо было мне позвонить и сказать.
– Никому не хотела звонить, чтобы никто заразу эту не подцепил. Опасно же. Да и я сама справилась.
Что-то во взгляде женщины изменилось.
– Сама?
Не пойму, ее так сильно удивило то, что я могу что-то сама делать? В ее глазах я беспомощная мартышка, что ли?
Эй, обидно так-то.
– Сама! – с гордостью ответила я. – Таблеток напилась и уснула.
Хорошо сказала. Она же все равно будет с мамой разговаривать, поделится информацией. Так все
Из-за этого, правда, пришлось на обман пойти. Но я, честно, не думаю, что Мирон станет обижаться, что я про его помощь рассказать забыла.
Он поймет.
Когда в этот момент вижу, как Корнеев возвращается и садится рядом со мной, выдыхаю громче, чем нужно. Конечно же, тетя Наташа обращает на это свое внимание.
– Ты чего? – спрашивает Мирон, поворачивая ко мне голову.
Господи! Зачем?
Надо было молчать.
А так лишь внимание ко мне привлек. Лишнее, между прочим.
– Ничего, – шепотом бросаю в ответ.
– Вась, достала я тебя. Ты меня извини. Мирон же толком мне ничего не рассказывает, а я ведь переживаю. Думала, хоть от тебя что-нибудь узнаю. Сын, а не надо на меня так смотреть. Сам молчишь, матери приходится выкручиваться. На войне, знаешь же, все средства хороши.
Это я средство?
Получается, бесполезное какое-то. Ничего же не сказала.
– Мам, ты опять за старое! – рявкает Корнеев. – На минуту от тебя отойти нельзя, сразу допрос идиотский устраиваешь. А чего словесный-то? Этого недостаточно. Ты Мамаеву на детектор лжи посади. Привяжи к стулу и датчики приклей. Потом и меня, чтобы уж точно быть уверенной, что никто не соврал.
– Корнеев, ты чего? – наклоняюсь и шепотом ору ему в ухо. – Сладкого чая перепил, что ли?
Ну, переживает женщина. Что здесь такого?
А какая мать не будет беспокоиться о своем ребенке? Это совершенно нормально. Тем более понятно же было, что она специально так сказала, чтобы от меня все стрелки отвести. Если бы я не выдыхала так, будто меня от смерти спасли, ничего бы этого не было.
Надо прекращать дышать. Вообще. Чтоб никогда.
– Хорошая идея, сынок. Обязательно воспользуюсь.
Она обиделась.
Всем это понятно, но я не могу влезать в их отношения, а Корнеев молчит.
Пришлось его подтолкнуть. Локтем по ребрам. Хорошенько так, чтобы сразу дошло, что настало время извиняться.
– Спасибо, Вася, – подмигнула мне женщина.
Увидела, что я ее сына бью?
Вот глазастая.
– Не за что. Если надо, я еще могу.
Мирон хмыкнул.
Сомневается, что ли?
Да я…
Да я…
Я, вообще, стол вчера смогла сломать. Забыл, что ли? Хоть и с его помощью, конечно, но стол-то сломан, и я к этому причастна.
– Ма, ты же знаешь, как меня бесит, когда ты обращаешься со мной как с сопляком, – идет на мировую (ну, в его понимании, конечно) Мирон. – Хочешь что-то узнать, просто у меня спрашивай. Не доставай Мамаеву.
Ой, как приятно стало.
Даже улыбнулась.
– Хорошо. Буду себя сдерживать и перестану беспокоить нашу
Васю, если ты так хочешь.– Спасибо.
– Да не за что, сынок.
Странно улыбнувшись, женщина встает и, дотронувшись до плеча сына, выходит из кухни. Я тут же разворачиваюсь всем корпусом к Мирону. Ну, сейчас я возьмусь за его воспитание.
Получит он у меня.
– И что это было? Твоя мама болеет, а ты рычишь на нее. Кто так делает, Корнеев?
– Не придумывай. Никто не рычал. Все нормально.
– Но она обиделась. Ушла и даже чай не допила.
– Она просто оставила нас одних.
Непроизвольно закашляла.
– В смысле? Зачем?
– Не знаю. Захотелось, наверное.
Странно.
Очень странно.
Захотелось ей. Пф-ф-ф. Зачем? Цель какая?
– Ничего не понимаю.
– Чего ты не понимаешь? Мы только от больницы отъехали, как она уже начала меня к тебе отправлять. Всю дорогу бурчала, что не надо было тебя бросать.
Я прям почувствовала, как щеки начали краснеть. Дотронулась, пылаю вся.
– Она знала, что ты у меня был?
Только не это.
Что угодно, но не это.
– Из магазина ей звонил. Я же не в курсе был, что ты любишь. Она подсказывала.
Схватив Мирона за руку, роняю голову на его плечо.
– Бли-и-ин! А я ей сказала, что сама лечилась. Одна. Бли-и-ин! Теперь она думает, что я врушка.
– Сомневаюсь, что она именно об этом думает.
Он смеется?
Ему смешно?
Да как он смеет?
Запомню и в другой день отомщу.
– О чем еще она может думать, если не об этом? – продолжаю ныть, не отпуская его руку. Спрашивается, зачем держу? Отвечу: так спокойнее. – Так стыдно.
– Забей, – его рука накрывает мою. – Нашла о чем переживать.
Вот обычное прикосновение, со стороны именно так все и выглядит, но я клянусь, у меня дыхание перехватило.
В голове сразу же возникли обрывки воспоминаний. Блин, Мирон хоть понимает, что со мной сейчас происходит?
А что сам чувствует?
Как бы всем жилось проще, если бы мы умели читать мысли других людей. Фантазия бы так не играла. А то сейчас она уже не знает, что новое придумать, чтобы я еще сильнее покраснела.
Я ведь не железная.
Мне дали кусочек шоколадки, а я не распробовала. Целую теперь хочу. Упаковку. Нет, ящик.
– Мирон…
– Что? – сглатывает и смотрит мне прямо в глаза.
– То, о чем ты говорил перед тем, как твоя мама пришла. Жалеешь о чем-то. Ответь честно, пожалуйста. Ты жалеешь о том, что не оттолкнул меня тогда… На столе.
Возможно, не стоило спрашивать, но… Мне надо знать. Жизненно необходимо.
– Нет, Василиса, – улыбается он. – Об этом я не жалею.
– Хорошо, – кусаю губы, чтобы не замурчать от нахлынувшей радости. – Хорошо. Спасибо за честность.
Ой, что несу-у-у.
– Отвезешь меня домой?
Не лучше сказала. М-да, Василиса, без мозгов ты осталась.
Секундная пауза.
Гробовая тишина.
– А ты хочешь домой?
Нет. Домой я не хочу.
26.