Парижане. История приключений в Париже

Сарко – так его называли и враги, и союзники – любил свою работу министра внутренних дел: «Днем и ночью в дверь кабинета стучатся драмы и страсти – захват заложников, террористические угрозы, лесные пожары, демонстрации, подпольные тусовки с наркотиками, птичий грипп, наводнения, исчезновения – ответственность колоссальная». Он приезжал в Сангат, где в ангаре были заперты иммигранты-нелегалы: «Три тысячи пар глаз умоляли и требовали. Никто из них не говорил ни слова по-французски. Они ожидали от меня, что я дам им все, но я мог так мало дать им». Он увеличил базу данных отпечатков пальцев с 400 тысяч до 2,3 миллиона и позволил иностранным проституткам, выдавшим своих сутенеров, остаться в стране.

Из преданности работе он пренебрегал женой: приходилось чем-то жертвовать. Страна разваливалась. Сельская Франция колонизировалась англичанами, а французские бизнесмены эмигрировали в Лондон. Его собственная дочь уехала туда работать в банке. Представители среднего класса видели, что их капиталовложения падают в цене, в то время как объединенные в профсоюзы рабочие считали, что у них есть Богом данное право на минимальную заработную плату.

Он вспомнил, как, будучи пятнадцатилетним подростком, положил цветок у Триумфальной арки в день похорон генерала де Голля. Стало некому заботиться о государстве. Французские футбольные болельщики освистывали «Марсельезу». Трусы, расстрелянные в Первую мировую войну, были реабилитированы. Наполеона Бонапарта стали сравнивать с Адольфом Гитлером, а колонизацию считать преступной авантюрой.

Как профессиональный политик, он делал все возможное, чтобы завоевать уважение полиции. Он позволил полицейским носить травматическое оружие и, «ввиду того что самой большой проблемой является проблема жилья», предоставил им лучшие казармы и полицейские участки. Когда офицер полиции женился или у него рождался ребенок, он получал персональный букет от министра. Личный лабрадор министра по кличке Инди был отправлен на обучение в подразделение государственной полиции по контртеррористическим операциям RAID. Полицейским больше не придется работать со связанными за спиной руками: старая «оборонительная стратегия» сменилась «наступательной доктриной», которая «принесет огневую мощь в очаги беззакония».

Его речи проигрывались публике, собравшейся у здания компании по связям с общественностью. У публики в руках были джойстики, соединенные с компьютером, и люди нажимали на кнопки в ответ на услышанное: левую, чтобы выразить отрицательное отношение, правую – положительное. Слово racaille вызвало значительный перевес положительной реакции.

Женщина на балконе в пригороде Аржантёй вечером 26 октября нечаянно сказала слово, способное привлечь голоса избирателей на сторону человека, его произнесшего. Журналисты всегда найдут каких-нибудь пожилых белых женщин с продуктовыми сумками или хорошо одетого социального работника, которые скажут, что все обстояло не так уж плохо в этом пригороде, что молодым людям нечем было заняться и с ними плохо обращались. Но никакой политик не мог игнорировать страхи простых людей, когда они видели, что прекрасный город Париж осаждают racaille.

4. Город Света

Вечером 27 октября 2005 г. в двенадцать минут седьмого в Клиши-су-Буа погас свет. В ста тысячах квартир раздались испуганные крики. Затем, как какой-нибудь инопланетный пришелец, прикатила аварийная служба, и свет загорелся. Именно ее и ждали люди в захудалом пригороде.

В город, волоча ноги, пришел подросток, похожий на чужестранца. Он направлялся в Вале-дез-Анж и Ле-Шен-Пуантю. Его лицо было нехорошего желтого оттенка, а одежда тлела, как будто он вот-вот должен вспыхнуть. Он тяжело двигался, его взгляд был стеклянным, он бормотал что-то нечленораздельное.

Он дошел до торгового центра в 6.35. Первым человеком, которого он увидел, был старший брат Боуны – Сьякха Траоре. Мухиттин едва мог говорить, словно язык был слишком велик для его рта. Сьякха разобрал лишь два слова, которые тот повторял снова и снова: «Боуна… несчастный случай…»

Он перелез через стену, как во сне. Полицейских нигде не было видно. Он заметил, что его одежда горит, что казалось невероятным. Его друзья исчезли во вспышке света. Мгновение воздух был охвачен огнем. Следующее, что он помнил, это как друг Сьякхи стягивает через голову его куртку.

Друг звонил в скорую помощь, пока Мухиттин вел Сьякху через парк. Он говорил: «Они преследовали нас…»

Они дошли до места рядом с грудой деревьев, которое Сьякха за все годы, прожитые им в Клиши-су-Буа, ни разу не замечал. Он ощущал жар, исходящий от бетонных стен, и запах, который напомнил ему о больничной палате. Он спросил: «Где они?» Мухиттин закрыл лицо одной рукой, а другой показал: «Там, внутри».

Позже в тот вечер Мухиттин лежал на операционном столе, а затем в стерильной палате больницы Сент-Антуан; на него смотрел отец, безработный каменщик, который разговаривал с ним через переговорное устройство. Весть распространялась по пригороду сначала из уст в уста, затем посредством радио и телевидения, а затем, чуть медленнее, как непрерывный проливной дождь, через блоги.

Последовательность событий запуталась почти сразу же. Ключевая информация подавалась в ошеломляющем повествовании, которое выглядело как правда. Не важно, как часто факты урезались и замазывались, редактировались и переводились на язык пригорода, они всегда были одними и теми же. Полицейские стали причиной смерти двух подростков в Клиши-су-Буа. Министр внутренних дел называл таких «мразью». Еще один подросток борется за жизнь. Жертвами стали чернокожий, араб и курд. Они были подростками из пригорода, ничем не отличавшимися от остальных. Одному из них было всего пятнадцать лет.

На следующую ночь в Клиши-су-Буа приехали двадцать три машины, и с полицейскими произошли ожесточенные схватки. Машины всегда горели где-нибудь в пригородах, но теперь пожары были словно маяки на вершине холма, означающие вторжение или праздник.

С больничной койки, на которой он должен был лежать совершенно неподвижно из-за пересадок кожи, Мухиттин мог смотреть телевизор, висевший на кронштейнах на стене. Иногда у него текли слезы; в другие моменты он дрожал от ярости. Политики подливали масла в огонь своей ложью. На второй день его пребывания в больнице он был допрошен полицейскими, которые принесли компьютер и принтер и разговаривали с ним без переговорного устройства. «Посмотри, что ты наделал, – сказали они. – Вчера были подожжены тринадцать машин». Они велели ему подписать показания, а так как он не мог писать обожженными руками, его заставили поставить крест вместо подписи.

Подписанные показания просочились в прессу. В них Мухиттин Алтун признавался, что полицейские не преследовали их, а они полностью осознавали опасность пребывания на территории подстанции. Более того, премьер-министр и министр внутренних дел заявили, что, согласно информации, полученной из полиции, погибшие подростки в тот момент совершали взлом.

13 октября граната со слезоточивым газом, брошенная полицейскими, взорвалась у мечети Билал в Клиши-су-Буа, и дым проник в здание. В мечети было полно народу, потому что близился конец Рамадана. Верующие, спотыкаясь, выходили на улицу и видели орущих полицейских и наведенное на них оружие. Затем ситуация «стабилизировалась» – в ту ночь было подожжено всего двадцать машин. Но насилие распространялось сначала плотной дугой вокруг северных пригородов, затем развернулось веером на запад и юг.

В те времена, когда викинги плыли вниз по Сене, чтобы разграбить Париж, летописцы преувеличили это бедствие, чтобы соотнести его с размерами посягательства. В 2005 г. теленовости выполняли ту же самую функцию. Карта Франции, менее точная, чем карты средневековых геометров, появилась в программе CNN – на ней Лилль находился на побережье, а Тулуза в Альпах. Комментаторы анализировали ситуацию и предупреждали о катастрофе международного масштаба: пожары в парижском пригороде связывали с расовой напряженностью, терроризмом, исламскими фундаменталистами, полигамией и ношением чадры. Париж уже не был волшебным анклавом с памятниками, изображенными на коробках печенья, сохраненными архитекторами и политиками для восхищенного мира. Это было нечто огромное и бесформенное, уродливое, неуправляемое и неведомое. Исчезли населявшие его интеллектуалы, официанты кафе и роковые женщины. Новое население Парижа появилось в международных средствах массовой информации; их лица под капюшонами горели мрачным апокалиптическим огнем, когда мимо проезжали полицейские машины с мигалками или взрывалась еще одна бензиновая бомба.