Партизаны Подпольной Луны

Северус мыслил вяло от хронического недосыпания с тех самых пор, как они водворились у саксов. Да и в Сибелиуме, в родном его в «этом» времени доме, хоть ночами он спал, греясь о толстый бочок жены, утра были неспокойными, но полными любви… любви с родным, возлюбленным паче меры Квотриусом. Светом его бытия, основой основ своих, биением сердца живого, лампадой разума, светочем души, цветком наипрекраснейшим, в сердце расцветшим и подаренным возлюбленному, хотя бы образом своим, коий тот принял и узнал, что есть на свете цветы столь диковинные, как орхидеи полуденно-восходные.

Северус незаметно для себя беззвучно заплакал, но Гарри его Гарри тотчас обнял любимого, прижал к неширокой, но и не очень узкой, юношеской груди, щекоча его лицо курчавыми, жёсткими волосками, и поцеловал. Да так крепко, что одурманенный горьким поцелуем Поттера, Снейп провалился в спокойный, глубокий сон.

И Храпунцель уже не мешал ему, он спал и видел сны, среди которых один запомнился ему в момент просыпания. Проснувшись же окончательно, профессор начисто забыл его, как часто случается, но осталось чувство всеобъемлющей тревоги за раненого сегодня валуном Гарри.

А сон был таковым:

– Я с Гарри заколдовываю только что построенный Запретный Коридор, необходимый нам, чтобы его магией оказаться в веке двадцать первом, просто улёгшись спать в нём, а проснуться уже в «своём» времени. Я сам придумал этот метод, когда вода из ручейка перенесла нас из жаркого, августовского Сибелиума обратно в Хогвартс. Да, это я умный такой.

И вот мы просыпаемся, а навстречу спешит Ремус с Lumos maximа на конце волшебной палочки. Мы с Гарри глядим друг на друга недоумевающе. А почему нас разыскивает Люпин, а не господин Директор? А Рем, увидев наше, не к добру, странное замешательство, и говорит:

– Я теперь Директор Хогвартса. Альбус Дамблдор скончался от спазма сосудов в начале января прошлого года.

– А какой сейчас год, Рем?

Спрашиваю я, нисколько не удивившись такой потрясающей новости.

Две тысячи четвёртый, конец марта. Так что, уж больше года директорствую. Я не оборотень больше, Сев, меня спасла моя жена Луна, да, та самая затворница профессор Лавгуд. Теперь она…

– Расскажи лучше, почему мне приснилось однажды, что мы с тобою в Азкабане, да с нами ещё пара тех оборотней, которые на Гриммо скрываются, а выручает нас Гарри?

Я уж молчу о том, что Гарри приснился мне голым. Нечего женатому мужчине знать о моей связи с Поттером. Да и была ли она? Может, мне приснилось всё это? Вон, Гарри мой Гарри сторонится меня, зелёные, широко распахнутые глаза его поблёскивают в свете огонька на конце моей, востребованной-таки волшебной палочки. Он явно ничего не понимает и… не помнит.

Ну, всё, как я и предполагал. Значит, разбегаемся в стороны и живём отныне не единою судьбой, но каждый строит жизнь по-своему. Гарри наверняка уже забыл о том, что сильно любил меня, а я его. Но почему же я всё помню? И Квотриуса, возлюбленного своего, убившего себя, чтобы освободить в моём сердце место для одного только Гарри. А поименованный субъект воспользовался моей склонностью к нему… в том времени, а теперь и лыжи врозь.

Ремус в ответ на мой вопрос лишь непонимающе разводит руками и говорит:

– А ты, что же это, забыл? Тебя же Скримджер объявил во внутриминистерский розыск. И мы с тобой, и Джерри, и Вульф были вместе в Азкабане. Но министра убили свои же охранники, и нас освободили.

Я действительно помню только одно своё заключение в Азкабан, из которого меня давным давно, целую жизнь тому, выручил старина Альбус. А вот теперь и его нет на свете, а какой же из Рема Директор-то?..

Меня вдруг перестаёт всё это интересовать. Я думаю только о Гарри моём Гарри.

– Нет! Я люблю тебя, Гарри мой Гарри!
– кричу я беззвучно.

Вся душа моя и сердце вопиют к тебе, озорной Котёнок. Вспомни, как нам было хорошо вместе сегодня! И тебе вовсе не было больно…

Я стараюсь передать эти мысли Гарри, но он стыдливо, как девственник, отводит взгляд, а без этого прекрасного, невинного… грёбанного взгляда я не могу передать ему мысли, как раньше, когда мне не требовалось смотреть ему в глаза, чтобы он понял, о чём я думаю.

Неужели я растерял всю хвалёную, неведомого происхождения магию, итить её, приобретённую посредством появления первенца. Вот же он, словно перед глазами лежит голенький, как две капли воды, похожий на меня, меня одного, а не на нелюбимую супругу… Какой же он уродливый!..

Да какая теперь, к Мордеду в пасть, из неё супруга! Ведь я свободен вновь от зла и от добра… Но я приказываю себе сосредоточиться, как никогда сильно в… том времени, и произношу серьёзно и сконцентрировавшись:

– Incendio!

Голубой огонёк пляшет у меня в ладони, а ведь палочку я сжёг вместе с останками Квотриуса, сделав ему прощальный подарок!

Значит, есть, осталась у меня магия без необходимости в «костыле»! Я прежний могущественный по… понятным мне причинам волшебник.

Гарри отпрыгивает в сторону, как укушенный оборотнем. А что уж я сделал-то… такого, страшенного, необычайного?

Ремус восторженно глядит на меня и спрашивает несмело:

– Этому ты научился… там?

– Да, - с гордостью отвечаю я.

Но вот Гарри убегает прочь по коридору, однако почти на выходе вспыхивает то желтовато-белое сияние, и вот уже поглотило оно его тонкую фигурку, и нет его. Исчез из Запретного Коридора.

– Ремус, Рем!
– кричу я в ужасе.

Я-то знаю, что обозначает это сияние - временной переход.

– Рем, почему ты не остановил магию Запретного Коридора?!
– кричу я почти уже в настоящей истерике, недостойной Сней…

И просыпаюсь заплаканный.

Гарри мой, пока ещё мой Гарри спит на боку, повернувшись ко мне. Рука его покоится у меня на плече. Это он заснул, обнимая меня.

Ну надо же, какая дрянь приснится! Нет, конечно, это хорошо, что Ремус стал Директором Хогвартса. Теперь освободилась желанная моя вакансия профессора ЗОТИ. Но вот всё остальное так странно, что я с чувством зеваю, и с зевком уходят воспоминания о сне, из-за которого я даже разревелся, как старая маггла. Встаю, умываюсь на кухне оставшейся после вчерашней помойки водою.