Патриарх Никон

— Коли судьба, так Бог благословит, — молвила Анна Петровна.

— Ах, Анна Петровна, покладиста ты стала; а по-моему, коли восемьдесят невест спустили, да почище смолянки, так и её сплавить-то надоть.

— Коли твоя воля, царевна... но как-то и сплавить?

— А вот ты сходи в Вознесенский монастырь да скажи — по моему указу, да пускай-де старица Егакова привезёт ко мне сиротку Авдотью Ивановну Беляеву, да поскорей.

— Слушаюсь, царевна, сейчас же туда.

— Да зайди к царю и проси, пущай-де после трапезы ко мне пожалует.

— Беспременно зайду. Твоя воля.

После обеда Татьяна Михайловна сидела в своей приёмной на диване, а против неё стояла Беляева. Как воспитанница монастыря, она была в одежде белицы.

Царевна расспрашивала её о родителях, родственниках и чему училась.

В это время вошёл государь и с минуту постоял в недоумении: перед ним находилось какое-то неземное существо... Никогда ещё в жизни своей он не видел такой красавицы: тёмно-синие глаза, коралловые губки, свежее и вместе с тем необыкновенной белизны лицо, хотя и серьёзное, но доброе и ангельское; к этому присовокупите стройность и формы вполне здоровой и крепкой натуры.

Белица зарумянилась и опустила покрывало.

— Ты, сестрица, звала меня? — произнёс смущённо государь.

Царевна сделала знак, чтобы белица удалилась. Сделав низкий поклон царю, она вышла.

— Кто это? — спросил царь.

Татьяна Михайловна объяснила ему, кто она, её родители и родственники.

— Призвала я её в терем, — закончила царица, — чтобы оставить её наверху, как одну из невест тебе.

Алексей Михайлович ещё более смутился.

— Благодарю тебя, сестрица, — сказал он, — но я решился... Зачем набирать...

— Свершить надоть обычай, — сухо возразила царевна. — Скажут, женили-де царя зря. Притом воля твоя: отослать можно.

Одно лишь скажу: коль ты её не захочешь, так отдаришь потом парчою, а суженой дашь ширинку да кольцо.

— Зачем отсылать теперь. Пущай остаётся... а там как Бог благословит...

Он вышел.

Зажили наверху, в тереме, у царевен обе невесты, и те устраивали, чтобы царь мог видеть то ту, то другую.

Но Беляева не хотела показываться без покрова, а Наташа напротив: привыкнув в Смоленске, где она жила со своей семьёй, быть без покрывала, охотно показывала царю своё лицо.

Нащокин в это время тоже не дремал: не хотелось ему, чтобы царь женился на девице, покровительствуемой Матвеевым, и вот появился на Постельном царском крыльце пасквиль, прибитый к дверям.

Постельное крыльцо ежедневно посещалось и дворянами, и жильцами, и даже боярами, и окольничими, и иным людом, являвшимся за новостями и сплетнями.

Неудивительно, что пасквиль был всеми прочтён, но его сорвали и доставили к царю.

Гнев царя не имел меры и границы: приказал он доподлинно разыскать, кто виновник безобразия, и, по обыкновению, многие были схвачены и пытаны, а истинных виновников не раскрыли.

Вспомнил при этом государь, как расстроили счастье его с Евфимиею Всеволожскою и как впоследствии раскрылось, что мнимая её болезнь произошла от тесной куроны, — и он ещё пуще злобился и волновался.

— Коли так, — говорил он, — учиню я иное... Теперь уже вся Москва говорит о Наташе Бог знает что... Мы и погодим. Пущай она поживёт здесь год, так и Москва тогда умолкнет.

С этими мыслями он отправился к царевне Татьяне Михайловне: ему хотелось знать её мысли.

Сестра его ходила тоже возмущённая по своей комнате. Когда государь вошёл к ней, она после первых приветствий воскликнула:

— Такой мерзости я не ожидала. По правде, не по сердцу мне твоя Наташа... но такой гадости я не ждала, — опозорили девицу перед целым миром... Хотели учинить ей что ни на есть злое, так пущай сказали б, болезнь в ней какая ни на есть, аль зла, аль глупа, а то — что они выдумали, злодеи... Да ведь здесь умысел: опозорить-де её так, что царь сам не женится.

— Это-то правда... Что-де и бояре и патриарх скажут? Коли у попа жена, да опозорена, так, по-ихнему, и поп не поп, и его отлучают от священства аль от службы.

— Глупости одни, вот что скажу я тебе, братец... Коли поклёп, так и не пристанет... Коли чиста твоя Наташа, так по мне — женись: снимется и поклёп, коли сделается царицею.

— Да баяла ты, что она тебе не по сердцу.

— Не мне же жить с ней, а тебе; а коли сделается царицею, и я любить стану.

— Так что ж, по-твоему, — улыбнулся царь, — по рукам, что ли?

— Нет, братец. Уж ты погоди годик, так замажешь всем рты... А там... понимаешь, коли благополучно... так я и сама сведу её в баню. А в год приглядись и к Наташе, и к Авдотьюшке.

— Молодец ты у меня, — обнял и поцеловал её царь.

Проходил почти год, Алексей Михайлович был в сильных хлопотах весь 1670 год: он перестраивал все загородные дворцы: в Коломенском сооружал новые хоромы, изящные по архитектуре и русскому стилю, а внутри отделывал их разною работою и позолотою; Преображенское и другие сёла тоже отделывались и повсюду иностранцы устраивали сады, парки, цветники.

Делал царь много движения, чтобы немного спустить, как он говаривал, жиру, а потому особенно усердно занялся псовою охотою.

Политические цела были тоже благоприятны: малороссы резались меж собою, и русские вследствие этого вновь укрепились в восточной её части, сделав им уступки, т.е. уничтожив там воеводские и боярские начала. Это же дало возможность царю отделить часть войска для усмирения мятежа Стеньки Разина.

Казна поэтому стала вновь обогащаться сборами с Малороссии, да и царь вновь почувствовал себя на твёрдой почве, хотя мятеж Стеньки не был ещё подавлен.

Прошёл год со времени пасквиля, прибитого на Постельном крыльце, и ничего не оказалось.

В этот же год Алексей Михайлович успел наглядеться на Наташу, а от Беляевой не мог добиться, чтобы сняла покрывало.

Обе ему нравились, и его взяло раздумье: кого выбрать? Обе хороши, молоды, здоровы.

Примет он решение о Наташе, жаль ему становится Авдотьюшки, и обратно. При прежних же отношениях мужчин к женщинам обычай не допускал сближения полов посредством разговоров, а потому об уме и сердце их и помину не могло быть; а чужая душа — потёмки, да чтоб узнать человека — не один пуд соли нужно съесть с ним.