Патриарх Никон
Шрифт:
Незадолго до свадьбы к Морозовой снова пожаловал царский посол.
На этот раз боярыня приняла его сидя.
Поклонившись ей, он сказал:
— Повелел государь великий вдругорядь упредить тебя, честная вдова, боярыня Федосья Прокопьевна, чтобы, как старшая из боярынь по мужу твоему покойному, Глебу Ивановичу, должна титлу царскую сказывать, а посему жалует государь великий тебя своею милостью, посылает камки и объяри и бархату веницейского, чтобы ты пошила из него телогрей да шубку.
С этими словами Арбенин, поклонившись хозяйке, передал ей
Боярыня смутилась.
Присыл подарков обязывал её быть на царской свадьбе. Но это не поколебало её решимости, и она сдержанно ответила посланному:
— Спасибо великому государю, что вспомнил рабу свою своею милостью, но с прискорбием должна отказаться от его царской ласки и милости: нога зело прискорбна, — не могу ни ходити, ни стояти, сам видишь.
И боярыня показала на свои ноги, обутые в тяжёлые валенные пчедоги.
— Повелишь, боярыня, так и доложить государю милостивому, что ты на свадьбу его не пожалуешь? — с неудовольствием спросил дьяк Арбенин.
— Сам разумеешь, что не в силах я с места двинуться, а не только на царских празднествах быти! — слегка раздражённо ответила Морозова.
Аввакум и Мелания вновь одобрили отказ боярыни, хотя, по-видимому, ожидали от него немало печальных последствий.
Оказалось, что этот отказ был началом больших гонений на последователей старой веры.
«Тишайший» царь разгневался ужасно, когда посланный сообщил ему ответ Морозовой.
— Знаю, она загордилася, — промолвил государь, — и повелел избрать для сказания титла на свадьбе другую боярыню, затаив против упрямой своё неудовольствие на время.
Венчание происходило торжественно.
Великолепен и прекрасен был наряд молодой царицы во время её венчания.
На голове была блестящая корона, вся в драгоценных камнях и жемчугах. Верх короны разделялся на двенадцать башенок, по числу двенадцати апостолов. Корона эта называлась «венец с городы», то есть с зубцами. Масса алмазов, сапфиров и топазов окружали ободь, низ которого был усажен гурмыжским зерном.
По обеим сторонам венца спускались тройные длинные рясы, то есть цепи, украшенные драгоценными камнями. Телогрея молодой царицы была сшита из розовой объяри с богатою бобровою обшивкою и самоцветными камнями вместо пуговиц, все швы были сделаны из драгоценной парчи. Запястья, достигавшие до пальцев, были вышиты по атласу черевчатому, низанные жемчугом. Сверху телогреи на Наталии Кирилловне была одета мантия из тонкой материи, сплошь затканная золотом. Ожерелье на царице было тяжёлое из седого бобра. Поверх его лежали мониста и диадема.
На ногах башмаки из лазоревого сафьяна, все обшитые также драгоценными камнями, причём закаблучье было обвито золотом.
Венчание происходило долго.
Вокруг царя и царицы толпой стояли боярыни в роскошных белых одеяниях.
Возвратившись из собора в палату, новобрачные царь и царица сели на царское место, начали принимать подарки.
Богато убранная палата переполнилась боярами и царедворцами.
После патриарха, первым поздравившего сочетавшихся
браком, потянулся длинный ряд поздравителей.Вместо Федосии Прокопьевны, «титло» говорила княгиня Воротынская.
Когда сели за брачный пир, сзади молодой царицы стояли и принимали яства и ставили перед ней её отец Кирилла Полуэктович Нарышкин и боярин Артамон Сергеевич Матвеев.
Царицын дворецкий, стряпчие со всех дворцовых столовых, распоряжались отпуском кушаний.
Блюда и чаши приносили царские стольники.
Кравчие же царя наливали ему и царице вино в чаши.
«В столы смотрели», то есть подчивали гостей дворовые бояре и царские окольничие.
Долго продолжался свадебный пир...
Счастливый своим браком, царь совершенно позыбыл об упрямой боярыне Морозовой и вспомнил о ней только тогда, когда князь Урусов стал наливать ему чащу романеи.
Весёлая улыбка, не сходившая до этого времени с лица Алексея Михайловича, сразу исчезла. Нахмурившись, взглянул он на князя и как-то нервно отдёрнул чашу, едва тот успел её наполнить.
Князь понял, молча поклонился и более не решался подходить к государю.
Пир продолжался, пока царь, усталый от волнений, не сделал знак об его прекращении.
X
Миновала царская свадьба. Жизнь первопрестольной снова вошла в свою колею.
Казалось, ничто в царских палатах не изменилось. Тот же царь, те же обычаи, но в действительности всё было по-другому.
Партия Милославских поддерживала «древнее благочестие», и, несмотря на ссылку, возвратившись из Мезени, протопоп Аввакум почти открыто проповедовал свои убеждения.
С женитьбой же царя на второй супруге и с удалением Милославских от царского двора, поблажки староверам значительно сократились: Нарышкины были ярые приверженцы Никона.
В свою очередь и царь ещё больше стал почитать все новшества, введённые патриархом Никоном.
Появлявшийся раньше при царице, Марии Ильинишне, в царском дворце и даже находившийся в числе верховых богомольцев, юродивый Киприан был оттуда изгнан.
А давно ли этот самый Киприан неоднократно молил государя о восстановлении древнего благочестия, и государь его благосклонно выслушивал! Ходить, как он раньше это делал, по улицам и торгам, обличая свободно языком новизны Никона, было строго восрещено юродивому.
Но остановить его дерзкий язык было нелегко. Несмотря на запрещение, он продолжал везде громко восставать против нововведений и укорять за них царя.
Пришлось сослать Киприана в Пустоозерский острог, где он через некоторое время и был казнён за своё упорство.
Казнь последнего страшно повлияла на староверов, находившихся в Морозовском доме.
Встревоженный Аввакум и Мелания обдумывали, что предпринять.
Тем не менее, Алексей Михайлович не принимал ещё никаких крутых мер против раскольников, хотя был хорошо осведомлен, что главное их гнездо — в морозовском доне.