Патриарх Никон

С рассветом другого дня большая ладья, приспособленная для морского плаванья, подняла на мачте парус, и они тронулись в путь. Ладья была нагружена солью, сетями, провизиею и имела за собою две маленькие лодки для завозки сетей. На лодке были монах Пафнутий, ещё четыре чернеца, двое служек и Никон.

Ветер был попутный, свежий, но море не особенно волновалось, и они шли шибко.

Рулём управляли попеременно все монахи и Никон.

Последний присматривался к действию паруса и руля и вскоре понял искусство управлению и тем, и другим.

Провизии и питья монахи набрали вдоволь и угощались попеременно: то Пафнутий потчевал Ивана и Петра, то Иван потчевал Пафнутия и Петра, то Пётр потчевал Ивана и Пафнутия. Служек тоже не обходили; один Никон ничего не пил, кроме воды из бочонка.

За день рыболовы наугощались-таки порядком, и когда к вечеру стали приближаться к одному из островов у устья Онеги, Никон бросил якорь и убрал паруса.

По условию, рыболовы должны были съехать на лодках на берег, раскинуть там привезённый шатёр, свезти туда провизию, котлы и оленьи кожи для постели; но монахи и служки были так пьяны, что остались на ладье.

Все были погружены в глубокий сон, лишь один Никон бодрствовал.

Ночи не существовало, было совершенно светло, и он ждал только восхода солнца, которое в одном месте моря должно было только окунуться в морскую даль и тут же выплыть оттуда.

Но в то время, когда солнце совершало этот путь, тучки покрыли то место, где было солнце, и в разных местах на небе появились облака; и тучи, и облака мгновенно стали переливать в разные цвета и, отражаясь в море, представляли дивную красоту.

Всё море в это время ожило: маленькие рыбки точно искры вылетали из воды, а там шум обнаруживал движение целого стада больших рыб; в ином месте показывалась голова или тюленя, или моржа; в другом — всплеснёт вода и покажется голова рыбы, дотоль им не виданной. А на острове гогочут, крякают и щёлкают тысячи разных птиц.

С глубоким благоговением созерцал это Никон и тем более он озлоблялся против монахов-спутников своих, которые, уткнув носы в палубу, неистово храпели.

Так проспали рыболовы почти до полудня, а когда проснулись, свезли на берег припасы, шатёр, котлы и заварили пищу.

Насытившись, они снова стали угощаться, только в меру и начали готовить сети для ловли.

День прошёл в этой работе; потом, заснув немного, они с новым восходом солнца выехали на лодках в море на работу. Никон действовал как искусный рыболов — в Макарьевском монастыре он часто этим упражнялся.

Улов рыбы был велик, запас соли достаточен и работы было много на берегу после улова, солёную же рыбу тотчас клали в бочонки и отвозили на судно.

Так проработали они два дня и на третий Никон, видя, что нагрузка на судно идёт к концу, смекнул, что вероятно монахи захотят сняться в Архангельск и тогда они совершат над ним какое-нибудь злодеяние, а потому он твёрдо решился их предупредить.

Отвёзши с одним из служек последний бочонок на судно, Никон обратился к отцу Пафнутию:

— Святой отче, сегодня я наработался и по трудах хотел бы чарку пенного.

— Можно, можно; да ведь ты, Никон, никогда не пьёшь.

— Не пью и не пил, а сегодня, как мы работу кончили, так и я выпью до положения риз, как братия байт.

— Вот как! Пей, пей, — обрадовался Пафнутий и переглянулся с другими монахами.

Те насмешливо улыбнулись.

— Позволь, — воскликнул тогда Никон, — мне взять бочонок с пенным и обойти братию, а себя не обойду.

Он взял ковш и бочонок и стал потчевать всех.

Каждый получал один ковш, а он пил по два и совершенно охмелел.

Монахи, видя его совершенно пьяным и лежащим без сознания, перешёптывались о том, что нужно-де ждать попутку, а тем временем можно бы ещё выпить и соснуть. Они и служки вновь употчевались, затем забрались в шатёр и вскоре их носы возвестили, что они спят непробудно.

Как только это долетело до слуха Никона, как он тихо приподнялся, без шума добрался до одной лодки, отвязал от колышка и другую и, прицепив последнюю к корме первой, вскочил в первую лодку и вёслами стал тихо грести к ладье.

Забрался он на ладью и стал поднимать якорь, бросив в море лодку.

Якорь был невелик, но всё же требовалось по крайней мере два человека, чтобы поднять его. Но богатырство Никона и желание спастись удвоили его силы, и с трудом, но всё же якорь был поднят. Тогда Никон распустил паруса, взялся за руль, и ладья его стройно поплыла к устью Онеги, тем более, что ветер засвежел и сделался попутным. Зорко высматривал Никон приближающиеся к нему берега и по цвету воды искал глубину реки.

К счастью Никона, заря была во всю ночь и вода в устье не волновалась и поэтому он шёл безустанно не только во всю ночь, но и следующие дни. На третий день, сидя на руле, так как он три ночи не спал, взял его сон и он заснул. Сильный толчок и затем удары пробудили его. Проснувшись, он сразу не понял, что с ним такое: бочонки с селёдками лежали на нём, ладья была на боку. Он высвободился из-под бочонков и взглянул за борт. Оказалось, что он врезался с судном в самый берег какого-то острова и что судно накренило так на бок, что вода начала заливать его. Никон собрал свой скарб и провизию, бросился в реку и переплыл на остров. Он не знал, где находится, но помолилися Богу, что Бог не дал ему утонуть. Поевши немного, он стал обходить остров и в одном месте, глядя на противоположный берег реки, он увидел деревушку и крестьян. Начал Никон делать им знаки, чтобы они перевезли его к себе; но они не хотели, боясь, что уж не морской ли разбойник это. Тогда какая-то женщина отделилась от толпы, побежала в село и привела двух молодцов: это была вдова и два её сына. Молодые люди отвязали свою лодку от пристани и причалили к острову. Здесь они помогли Никону снять лодку с мели, бочонки с рыбой, выброшенные в воду, они тоже подобрали и уложили на месте и спустили якорь. Потом они пригласили Никона на свой берег. Никон тогда взял топор и пилу, срубил дерево, сделал большой крест и водрузил его на том месте, где его выбросила река.

— Пущай сие место будет свято и именуется крестовым; а коль буду я благословен и взыскан Богом, сооружу здесь святую обитель, — произнёс Никон набожно, совершив молитвы. После того он сел в лодку и переехал на ночлег ко вдове.

У гостеприимных хозяев он прожил несколько дней и, расспросив дорогу в Кожеезерскую обитель, он направил туда путь.

Вдова с детьми со слезами проводила его несколько вёрст; но Никон, выйдя на большую дорогу, простился с ними и благословил их.

XVI СВЕТ НЕ БЕЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

Три недели тащился Никон к Кожеезерской святой обители.

Монастырь этот славился своим общежитием и строгостью правил и нередко московское правительство отправляло туда в ссылку опальных бояр. Так, Годунов в июле 1601 года отправил туда князя Ивана Васильевича Ситцкого и с того времени знатнейшие княжеские и боярские роды навещали монастырь, делали богатые вклады, и он, таким образом, составил связи с Москвою. Многие, приходя в глубокую старость, удалялись сюда на покой, умирали и оставляли монастырю и движимое имущество своё, и вотчины. Многие же просто искали здесь убежища и защиту в смутные времена, и обитель не только процветала, но прославилась по всей Руси.

Шёл туда Никон по двум причинам: это была ближайшая уединённая обитель, притом Кожеезерский монастырь, если только примет его, то не выдаст его Соловкам.

Притом в этой обители родной брат его тестя, отца Василия, был протопопом.

Отец Василий и брат его Прокопий были киевляне и, окончив там учение, оба приехали в Москву; но младший, Василий, далее прихода в Вельманове не пошёл; а старший попал в Новгород, где занимал небольшой приход. В смутное время, когда шведы овладели городом, жители оказали сильное сопротивление, и неприятель, ворвавшись в город, грабил и перерезал тогда много жителей, и в числе их находилась и его семья: жена и несколько детей.