Пауки в банке

Мтсиумис, цитадель Умиус.'

Вот тебе раз. Догадывался же, что какая-либо подлянка обязательно будет, после первого 'странного сна', но чтобы так. Это каким же надо быть извращенцем, чтобы передавать чужие знания через смертный опыт? Наверное, это что-то сродни горькости лекарства, специально не захочешь его принимать, только если по-настоящему припрёт. Вот только не просил я этого лекарства, зачем же меня так?

С некоторым трудом я сумел деактивировать боевой режим скафандра, который я так и не выключил, когда провалился в сон, а потом, едва шевеля руками и ногами, выбрался из самого скафандра наружу. Шатаясь и норовя упасть на пол, я повесил скафандр в шкаф и снова растянулся на лавке. Марина и Ольга до того с опаской наблюдавшие за моими телодвижениями из другого края комнаты, решили срочно исправить столь незавидное моё самочувствие, и не дали мне снова отрубиться, активно занявшись моей бренной тушкой. В четыре руки они стали разминать моё едва подающее сигналы жизни тело, потом совсем лёгкими воздушными касаниями вернули практически утраченную кожную чувствительность. Я постепенно стал забывать ночные чужие переживания, возвращаясь в себя, в свою жизнь, в своё тело. И вскоре моё мужское естество отреагировало на женскую заботу самым правильным образом к совершенно нескромной радости девушек. Я чувствовал нежную благодарность к своим 'спасительницам' и выражение этой благодарности затянулось на несколько часов подряд с небольшими перерывами для смены поз и партнёрш. Странно, на земле, даже в молодости я не мог любить женщин так и столько. Мне хотелось ещё и ещё, и я никак не мог насытиться. Девушки тоже всё время не выпускали меня из своих объятий, меняя друг друга на моей затвердевшей и не желающей менять этого состояния плоти. В моём лице жизнь решила окончательно отыграться от навязанной мне сонной смерти. И только возникший сильный голод подсказал нам, что 'хватит праздновать победу, пора бы и другими делами заняться'.

А дел этих, как оказалось, стало ещё больше, чем вчера. Самое неприятное из них, что меня ближе к вечеру, ждут с отчётом о проделанной работе в Совете, а я даже не знаю, что там рассказать. Ну не рассказывать же про свои сны и о том, как мы боролись с их последствиями? Следовательно, прямо сейчас требуется развить иллюзию бурной деятельности. Вот чего никогда не любил на Земле, так это именно этого. Но надо. А не хочу. Следовательно, пока есть время, стоит сделать что-то реально важное.

Я прошелся по сектору и через некоторое время отловил Олега. Он так и не снимал своего скафандра, но его явно не терзали как меня ночные кошмары, и выглядел он, судя по его голосу, весьма бодро.

— Ну как провёл 'ночку'?— с некоторой издёвкой в голосе спросил он меня после традиционного рукопожатия.

— Лучше не спрашивай об этом, — я скривил рожу так, как будто съел целиком самый кислый лимон, — я за эту 'ночку' умер несколько сотен раз. Наверное, это мне была такая божественная кара за каждого убитого мной негра.

— Ладно, извини, просто я уже тебя тут заждался, новостей много скопилось, нам бы их с тобой обсудить, до вечернего заседания в совете.

— Имеется что-то особенное, что не всем говорить стоит?

— Ага. И это..., сходи-ка ты скафандр одень, поговорим лучше по внутренней связи, а то мало ли кто подслушает.

— Всё так серьёзно?

— Да. С виду, вроде бы ничего особенного, но вот возможные последствия...

— Уговорил, пойду одеваться. Пошли, со мной прогуляешься, а то меня там народ, мающийся от безделья, хочет порвать на несколько частей.

Собственно, последнее было истинной правдой, 'научный отдел', над которым меня так опрометчиво поставили, собрался в полном составе и желал, чтобы я загрузил его хоть какой-то работой. Поначалу ещё была работа по модернизации добытого оружия, но к настоящему времени всё что можно, уже было сделано, а других идей, чем бы ещё таким интересным заняться, никому, в том числе и мне, в голову не приходило. Дело осложнялось тем, что невостребованные руки требовались на расчистке захваченных секторов от продуктов жизнедеятельности наших чернокожих друзей человека, на что никто из зачисленных в 'научный штат' явно не соглашался. 'Вот ещё, белыми ручками да чужое дерьмо чистить'. Так что у меня стояла совершенно невыполнимая, по моему представлению, задача, чем бы занять две сотни потенциальных бездельников, да ещё так, чтобы им интересно было. Пока мы шли в дальнюю комнату, Олег умело оттёр от меня тех, кто горел срочно пообщаться со мной. Типа раз он идёт с оружием, значит ему важнее, на что и был мой расчёт. Когда я опять облачился в лохматую оболочку и включил связь, Олег выдал мне фразу, которую я сразу не понял:

— Серёга, прикинь расклад, у нас дальше пути нет!

— Какого такого пути, о чём ты?

— Ну, ты не догадался ещё, почему именно в последних секторах, занятых неграми были 'большие пушки', а, вернее горнопроходческие плазмы? Пока ты дрых, мы ещё два десятка подобных штук откопали.

— И что? — я действительно не понимал, к чему Олег клонит.

— А то, что, похоже, у нас тут других врагов не предвидится, всё, край, стенка. И что делать многочисленному народу совершенно непонятно.

— Опять не понял, какая стенка, причём тут народ?

— Олег, ты не проснулся что ли?

— Проснулся, сам видишь, стою, с тобой разговариваю, а ты прикалываешься надо мной, бедным, нехорошо поступаешь, редиска!

— Ладно, слушай. Короче, вчера мы отбили последний сектор, дальше пути нет, там сплошной камень. И в других частях того сектора тоже. Там даже переходов на следующие уровни нет, полный тупик.

— Так это же замечательно, можно не ждать нападения с этой стороны, снять боевые отряды и отвести лишних людей. Это же самая безопасная зона получается.

— Ты явно не понимаешь всей ситуации, Серёг. Чем ты будешь столько свободных людей занимать? Они же со скуки и от безделья в негров превратятся. Сейчас ещё сильна защитная мотивация, все свободные руки заняты на расчистке территории и подготовке отрядов самообороны. У нас тут всеобщая мобилизация и боевые дежурства по расписанию. Все бегают, суетятся, все при деле. А когда станет ясно, что это уже никому не нужно, что больше врагов не ожидается, то начнётся разброд и шатание. Начнутся естественные процессы конкурентной борьбы за всякую фигню. Друг в друга стрелять начнём, оружия теперь хватает. Только ты, пожалуйста, об этом никому не говори, после собрания совета будет собрание штаба обороны, твоё участие, хоть и не почину, но обязательно.

Да, вот тебе и появилась задачка, которую мы совершенно не ждали. Если раньше мы думали просто, как нам тут выжить, то теперь нужно срочно думать, как жить. И если не придумаем, то не выживем, а перебьём друг друга от скуки. И тут мне в голову пришла идея, как можно что-то изменить в имеющемся раскладе.

— Олег, а как бы ты отнёсся к идее возвращения на Землю?

— Ты хочешь сказать, что это реально?

— Скажу тебе по секрету, что, вообще нереально, но всё же?

— Не ты первый до того додумался, кстати. Как раз сегодня на совете будет поставлена такая задача. И что ты имеешь против возвращения?

— Знаешь, есть у меня очень серьёзные подозрения, что нашей планете угрожает серьёзная опасность, и только мы тут, на этой станции, можем что-то изменить.

— Подозрения, говоришь, ладно, давай поговорим об этом на собрании штаба. Думаю, у тебя паранойя, но лично я привык тебе верить, так как пока ты не ошибался в своих выводах.

А у меня тем временем появилась идея, чем можно занять моих людей, мы попрощались с Олегом, я снова переоделся и пошел заниматься своими непосредственными обязанностями.

Следующие шесть часов я изображал из себя самого настоящего профессора, пытающегося научить бедных студентов тому, чему они категорически не хотят учиться, и просто стараются отдать дань учебному процессу, чтобы не обидеть этого самого профессора. Примерно на втором часу безуспешных попыток поведать 'научным сотрудникам' о сути математики пришельцев, я уже почти был готов сдаться и бросить это бесполезное занятие. Самое интересное, что теперь я совершенно свободно говорил сразу на двух языках, помимо русского. Так как 'научная группа' включала в себя кроме русских ещё и немцев с американцами, вернее — американками, я как-то незаметно для себя стал говорить и для тех и для других, не дожидаясь переводов. И даже перебирая понятия из одного языка в другой, у меня ничего не получалось передать по основной теме. Вернее, некоторые надежды подавали, судя по выражению их лиц, пара человек, но остальные даже не пытались, хотя скрипение их мозговых извилин друг о дружку я слышал своими ушами. Надо было что-то менять, ибо если так пойдёт дальше, то об изучении техники пришельцев не может идти речи. Ну, должен же быть какой-то выход, про себя думал я. Как-то можно передать другим, то, что знаю я? Недаром один мой старый приятель постоянно говорил такие фразы — 'что если один что-то знает или умеет, то обязательно этому можно научить других'. И ещё — 'если ученик ничего не понимает, то это не значит, что ученик тупой, это значит, тупой учитель'. Вот что самое обидное, как бы тупой тут оказываюсь я сам, что обиднее всего. Я объявил перерыв и пригласил к себе тех двоих, кто, по моему мнению, подавал некоторые надежды.