Паутина Фрейда

— Я тем более, — пожала плечами. — Ты знал ее намного лучше. И возможно, это просто бред. Но я нашла лишь это объяснение, учитывая, что Алиса была химиком.

Он усмехнулся и поднял на меня глаза:

— Ты умная. И безбашенная. Только не смей лезть в это дерьмо.

— Я понимаю, о чем ты. Она не была параноиком, так что наверняка все слова в письме — не бред. Может, Калинин нам поможет?

И тут я поняла, что сказала лишнее. Ярослав поднялся и сказал, нависнув надо мной:

— Во-первых, не нам, а мне. Во-вторых, она не общалась с Калининым довольно давно. И повторяю: не лезь.

Ну, тут уж я сдержаться не могла. Ненавижу командный тон. Сразу возникает желание идти наперекор. Поднявшись, чтобы не чувствовать так беспомощно — обычный психологический фактор — спросила:

— А то что?

— Дина, блядь, тебя под замок, что ли, посадить?

Так, кто-то недавно ткнул мне в нос папочкой-генералом, настала моя очередь:

— Представь, что с тобой сделает в таком случае мой отец, — довольно улыбнулась я.

Ратомский закатил глаза и как-то уж очень обреченно выдохнул:

— Мне казалось, что психологи не сводят с ума, а как раз наоборот.

Я прикоснулась к его щеке, ожидая, что он отодвинется. Но нет… Продолжал стоять неподвижно, только напрягся, и я шепнула ему в ухо, привстав на цыпочки:

— А я свожу тебя с ума?

— Дина, — теперь он все-таки отбросил мою руку и сделал шаг назад, — хватит твоих игр.

А потом просто развернулся и пошел вниз. Да, что бы я ни сделала, он все равно больше не поверит мне. И что бы ни сказала…

Он не поверил моим словам, сказанным в туалете ресторана. Обалдеть, какое романтичное место для признания! Но зато символично. Я в дерьме.

Я спустилась следом и спросила:

— Что ты будешь делать?

— Не знаю пока. Мне надо подумать, — ответил Ярослав, даже не посмотрев в мою сторону.

— Я хочу помочь, — твердо сказала, опустившись на диван. — Просто помочь с этой головоломкой.

Он все-таки посмотрел на меня. Долгий взгляд, недоверчивый, изучающий. Но в то же время я видела, что ему нужна моя помощь. Хреново быть в полном одиночестве, каким бы сильным ты не был.

— И чем ты мне поможешь? — спросил все-таки.

Не послал — уже прогресс.

— Чем смогу, — улыбнулась я, положив ладонь на его запястье.

Я в каждом жесте, взгляде, слове просила его подпустить меня ближе. Как тогда, в Боливии. И как бы я не старалась там провернуть свою идиотскую схему мести, но сейчас понимала, насколько хорошо мне было на другом конце света. И если бы время можно было повернуть вспять… Но нельзя. Осталось только исправлять свои ошибки. И бесконечно пробивать эту стену недоверия.

— Дина…

Голос предостерегал, предупреждал.

— Никаких игр, — пообещала я, придвинувшись ближе и снова потянувшись пальцами к его лицу.

Я, черт возьми, кажется, становлюсь фетишисткой! Так мне это нравилось. Как будто прикоснуться — как для заядлого курильщика подкурить сигарету.

— Ты серьезно разводишься? — спросил он.

— Да, — кивнула в ответ, — это можно было предугадать.

— А разведенный психолог — это не нонсенс?

И это все, что его интересует?

— У меня была преподаватель, которая за пять лет моей учебы четыре раза меняла фамилию, — ответила я. — Никак не могла определиться с мужьями. Или с собой.

— А ты? — спросил он, просунув руку между диваном и моей спиной и притянув еще ближе к себе. — Ты с чем-нибудь определилась?

Хороший вопрос. Только такое ощущение, что я на консультации. Как будто теперь не я вскрываю абсцессы, а мне их вскрывают. И я не знала, что ответить. Уперев взгляд в стену, чувствовала, как его пальцы от подмышки до бедра скользят вверх-вниз.

— Определилась, — ответила неоднозначно и снова повернулась, столкнувшись с заинтересованным взглядом.

Да что за цвет, черт возьми? Я помню, как утром его глаза были изумрудными, такие сонные еще, а когда он злился, то они темнели до грязно-болотного цвета. Сейчас я не могла определить оттенок зеленого, но понимала — это цвет сомнения.

— Ты располнела, — заметил Ратомский, задержав ладонь на моем боку.

— Ага, гормональный сбой, к которому мой организм готов не был.

Я не могу сказать прямо. Я даже сама боюсь произнести эти слова вслух.

Он задумался ненадолго, потом переместил руку на мою грудь, опустил вниз, на живот…

— Я бы подумал, что ты залетела, если бы не знал, что это невозможно. Конечно, если твои слова были правдой.

— Они были правдой, — как эхом отозвалась я.

Отодвинувшись, подумала, что пора уходить. Ничего у нас не выйдет.

Я опустила ноги на пушистый ковер, но через секунду оказалась на нем спиной. О, нет, Ратомский не уложил меня на ворс аккуратно и нежно, как это бывает в голливудских фильмах, а просто нокаутировал, но так, чтобы я приземлилась без ушибов. Только все равно я инстинктивно прижала руки к животу, поставив ими преграду, когда он оказался надо мной.

Он догадается. Слишком часто повторяется этот жест. Теперь цвет глаз — задумчивость. Он снова нахмурился, переводя взгляд с моего лица на мои руки. Только я сейчас могла вспоминать только то, что мы делали на этом самом ковре. Живот тут же стянуло, а дыхание участилось. Ну, хоть белье осталось сухим, а то впору бы сказать, что писаю кипятком в его присутствии.

— Слезь с меня, — попросила я. — Это… ну я пока не могу.

— Критические дни, что ли?

— Ага, — отвернулась я.

— Дина, ты врешь. И причем очень неубедительно, как будто сказать что-то хочешь, но не решаешься.

Зря я, конечно, сказала. Его рука тут же скользнула под платье и через секунду оказалась у меня между ног. Черт!

Ну и о каких критических днях тут может идти речь, если он все проверил и прощупал? Но что я могу ему сказать? Пока у меня не будет его доверия… Нет, я не смогу!

— Ты беременна?

Ярослав откатился на спину, уставившись в потолок и нахмурившись. В отблеске лампочек люстры его глаза казались совсем непонятного цвета. Я тоже откинулась на спину и усмехнулась:

— Ты же сам недавно сказал, что это невозможно.

— А вдруг? Я видел многое, что не должно было произойти, но оно происходило. Так что…

Я приподнялась на локте и сказала:

— Даже если бы это бы так, то на чудо рассчитывать не стоило бы. Отторжение неизбежно.

Было, возможно, не самым правильным вариантом врать ему, но я вроде и не врала — чисто гипотетически рассуждала.