Пепел на ладонях
Шрифт:
Мы продолжили свой путь. Грузовики двигались медленно, останавливаясь в каждом городе, чтобы забрать людей и выгрузить ослабленных. Многие места были полностью разрушены. В Сент-Луисе, где когда-то были целые кварталы небоскрёбов и шумных улиц, теперь остались лишь обломки и пепел. Города выглядели как мёртвые, пустые, опустошённые, словно их выжгли дотла бомбёжками. Стекла домов оказались выбиты, стены покрыты копотью, и повсюду находились останки машин. В воздухе стоял запах гари, смешанный с разлагающейся плотью.
Мародёры продолжали бродить по развалинам подобно шакалам. Мы видели, как несколько человек стреляли друг в друга за ящики с припасами.
Каждый день мы наблюдали, как страх и отчаяние превращают людей в зверей. Никто никому не доверял, каждый был сам за себя. В ночи раздавались выстрелы, и мы старались затаиться, не привлекая внимания.
Когда мы переезжали через Кентукки, леса, которые некогда были зелёными, теперь стояли обугленными и мёртвыми. Огонь прошёл по ним, уничтожая всё живое на своём пути. Там уже не осталось ни животных, ни птиц. Только зола от деревьев и густой пепел. Мы ехали через этот мрачный ландшафт, чувствуя, как с каждым километром силы покидают нас. Пища заканчивалась, вода становилась всё более дефицитной. В грузовике были люди, которые начали болеть. Кашель, озноб, лихорадка. Говорили, что это последствия пепла, который забивал легкие, отравляя организм. Правда или нет, не знаю.
Наконец, спустя почти четыре недели пути, мы добрались до Южной Каролины. Это был адский путь, иным словом его не назовёшь. Мы оба были сильно истощены, измождены болезнью и дорогой. Водитель сказал, что лагерь находится в Уолтерборо, небольшом городке. Там уже были тысячи, если не десятки тысяч выживших, которых свозили со всей страны. Одно из временных пристанищ располагалось в старом школьном здании. Солдаты патрулировали территорию, следя за порядком.
Когда нас привезли в лагерь, я ощущал сильную усталость. Эми тоже выглядела ужасно. Бледная, с впалыми глазами. Мы едва могли ходить. Нас сразу отвели в медицинский пункт, где врачи принялись лечить. Слава богу, здесь были хоть какие-то запасы лекарств. Нам помогли, но мы не были уверены, что сможем оправиться полностью. Болезнь отступила, но слабость оставалась.
Мы слышали, что некоторые лагеря уже закрыли из-за вспышек болезней. Но пока Уолтерборо держался, и это давало хоть какую-то надежду.
Наша группа провела в дороге месяц. Тридцать долгих, мучительных дней. Южная Каролина встретила нас серым небом и холодным ветром. Здесь было не так плохо, как на севере, но будущее оставалось туманным. Никто не знал, что будет дальше. В лагере ходили слухи, что правительство пытается стабилизировать ситуацию, но нельзя было предположить, получится ли это у них.
Сейчас я сижу в углу школьного класса, превращённого в импровизированное общежитие. Эми спит на матрасе рядом, её дыхание тяжёлое, но спокойное. Я же заканчиваю писать на сегодня, так как сил не осталось. Возможно, если будут какие-то новости, тогда снова возьму свой карандаш и блокнот… А пока спать.
27 декабря 2027 года
Шесть месяцев после катастрофы.
Шесть месяцев прошло с того страшного дня, когда Йеллоустон разорвал землю. Полгода, как целая жизнь. Мы с Эми сейчас по-прежнему в лагере для беженцев в Южной Каролине, в небольшом городке Уолтерборо. Здесь нас наконец-то приняли, дали тёплую одежду, еду и кров. И самое главное, медицинскую помощь. Простуда, которой мы оба заболели в дороге, могла бы
стать для нас последней, если бы не этот лагерь и доктора, попавшиеся на пути. Но теперь мы живы, и худшее, кажется, позади.Я часто думаю о Брайане, его выборе, о том, как мы остались одни. До сих пор Ппрекрасно помню, как через несколько дней после его смерти нас подобрал поисковый отряд. Мы уже почти не надеялись на спасение, силы заканчивались. Они нашли нас в доме. Нас сразу погрузили во внедорожник и повезли в центр эвакуации. По дороге мы встречали другие группы. Выживших было не так много. Все, как и мы, оказались на грани отчаяния.
Температура в некоторых местах упала до минус двадцати, а на западе США всё ещё хуже. Там, где раньше была Калифорния, теперь царит мрак. В районе Сан-Диего произошла авария на атомной станции. Радиоактивный выброс накрыл большую часть побережья. Люди бежали вглубь страны, но для многих это стало последним путешествием. Говорят, что целые штаты опустели, и они уже не будут пригодны для жизни.
Пепел больше не сыплет, но солнце мы так и не видим. Небо всегда серое, будто кто-то навсегда закрыл его плотной пеленой. Температура у нас не поднимается выше нуля. По прогнозам, так будет ещё несколько лет. Зима без конца и края. Крупнейшие города мира опустели, экономика рухнула. В Европе тоже не лучше. Пепельные облака дошли и до них. Продовольственный кризис, паника, миллионы погибших. И как вишенка на торте, обмен ядерными ударами между Ираном и Израилем в первые дни катастрофы, захват Южной Кореи Северной. Но всё это кажется таким далёким. Наш мир сузился до границ лагеря, и теперь вся наша жизнь здесь.
Тут, в Уолтерборо, людей много, но все подавлены и молчаливы. Каждый потерял что-то или кого-то. Мы все пытаемся привыкнуть к новым условиям, понимаем, что назад дороги нет. Я часто смотрю на Эми. Она держится, хотя я знаю, как ей тяжело. Моя жена всегда была сильнее меня в такие моменты. Её вера в будущее помогает и мне. Мы говорим друг другу, что главное — мы вместе, и это правда. Нас ждёт новая жизнь, пусть и не такая, какую мы планировали раньше.
Всё изменилось. Мир, который мы знали, исчез навсегда. Но жизнь продолжается, несмотря на пепел, холод и страх. Люди привыкают, учатся выживать в новых условиях. Мы тоже должны. Нужно строить своё будущее заново, шаг за шагом. Мы пережили худшее, и теперь у нас есть шанс начать всё сначала.
Эми рядом. Пока она со мной, всё будет хорошо.
Я держал в руках прах нашего мира, и он просачивался сквозь пальцы, как песок времени. Каждая крупица несла в себе память о том, что мы потеряли, и надежду на то, что могли бы создать вновь. В этой серой пыли я видел отражение нашей хрупкости и силы, нашего падения и возрождения.
Пепел на моих ладонях стал символом всего, что мы пережили, и всего, что нам еще предстояло преодолеть. В нем была наша история, наше настоящее и наше неопределенное будущее. И пока я мог чувствовать его прикосновение, я знал, что мы все еще живы, все еще здесь, все еще способны бороться за новый рассвет…
Цунами.
Цунами.
13 июля началось, как обычный летний день в Токио. На узких улицах района Сэтагая, где жил двадцатилетний студент Харуто Ямада, утро было жарким и душным. Ветер, пахнущий раскалённым асфальтом и свежими булочками из местной пекарни, лениво колыхал шторы в его комнате. Харуто, сидя за ноутбуком, лениво пролистывал новости. Он готовился к вечерней смене в кафе "Дотторе", где подрабатывал баристой, чтобы помочь матери, пока учился в университете Мэйдзи.