Пепельное небо

— Не стоит, — говорит Прессия, хотя башмак ей очень нужен, ведь это подарок деда, может быть, последний подарок от него. Она слышит шум грузовика на востоке, а затем еще одного в противоположном направлении. И еще одного где-то неподалеку, или это просто эхо? Чистого не должны увидеть здесь. Это небезопасно.

— Забудь про него.

Но парень уже на середине улицы.

— Куда именно? — громко спрашивает он и широко расправляет руки, указывая в противоположных направлениях, как будто собирается стать живой мишенью.

— В бочку для мазута, — быстро отвечает Прессия, просто пытаясь поторопить его.

Чистый оглядывается и, увидев бочку, бежит к ней. Он обходит вокруг бака и наклоняется. Когда он появляется вновь, в руке у него башмак. Он держит его высоко над головой, как приз.

— Стой, — шепчет Прессия, желая вернуться в тень.

Чистый подбегает к ней и опускается на колено.

— Вот, давай свою ногу.

— Я сама справлюсь, — смущенно шепчет Прессия.

Ее щеки заливает краской. Она одновременно смущена и зла на него. Что он о себе возомнил? Он Чистый, рос в целости и сохранности, все ему легко давалось. Она может надеть свой башмак сама. Она же не ребенок. Прессия наклоняется, выхватывает из рук Чистого башмак и надевает его.

— Ну что, наш договор в силе? Я помог тебе найти башмак, а ты поможешь мне найти Ломбард-стрит или то, что когда-то было Ломбард-стрит.

Прессии становится страшно. Совершенно ясно, что он — Чистый и что находиться рядом с ним слишком опасно для нее. Новость о его появлении будет неумолимо распространяться, и когда люди обнаружат, что Чистый действительно среди них, он точно станет мишенью — с разведенными руками или нет. Для некоторых он может оказаться даже кем-то вроде козла отпущения. Он олицетворяет собой всех людей из Купола, богатых и счастливых, кто бросил их на страдания и смерть. Другие захотят схватить его, чтобы потребовать выкуп. И УСР захочет его поймать, чтобы вызнать секреты или использовать его в качестве приманки.

И у нее есть свои причины интересоваться им, не так ли? «Если есть выход, значит, есть и вход», — так сказала старуха, и, возможно, она права. Чистый может оказаться полезен для Прессии. Возможно, он знает способы, как повлиять на УСР, и ей не придется сдаваться им в штаб-квартиру? Возможно, даже получится договориться с ним о лечении деда.

Прессия поправляет рукава. Но, наверное, Купол будет искать его? Что делать, если они захотят его вернуть?

— У тебя есть чип? — спрашивает она.

Чистый потирает затылок.

— Нет, — качает он головой, — мне его не вживили в детстве. Я чист, как и в тот день, когда родился. Можешь проверить, если хочешь.

Чип всегда оставляет след в виде бугорка, как шрам.

Прессия качает головой.

— А у тебя?

— Есть, но он не работает. Просто мертвый чип, — отвечает она. Прессия носит длинные волосы, чтобы скрывать небольшой шрам. — Чипы все равно здесь не работают. Странно, все хорошие родители вживили их своим детям.

— Ты хочешь сказать, мои родители были плохими? — спрашивает Чистый с долей иронии.

— Я вообще ничего не знаю о твоих родителях.

— Тем не менее чипа у меня нет. Ты это хотела узнать? Ты вообще собираешься помогать мне? — неожиданно сердито восклицает парень.

Прессия не знает почему, но ей нравится мысль, что она может раздражать Чистого. Это дает ей определенное преимущество перед ним.

Она кивает.

— Нам придется воспользоваться старыми картами, и я знаю кое-кого, кто сможет нам помочь. Я как раз шла к нему, могу взять тебя с собой.

— Хорошо, — соглашается Чистый, — куда идти?

Он поворачивается и направляется в сторону улицы. Но не успевает он сделать и двух шагов, как Прессия хватает его за куртку.

— Подожди, — шепчет она, — я не собираюсь разгуливать с тобой в таком виде.

— А что со мной не так? — удивляется Чистый.

Прессия смотрит на него с недоверием:

— Ты слишком заметен.

Чистый опускает руки в карманы.

— Так это очевидно.

— Конечно, это очевидно.

С минуту они стоят молча.

— Что это было, то, что напало на меня?

— Группи. И довольно большие. Здесь все так или иначе деформированы или сплавлены. Мы все не такие, какими были раньше.

— А ты?

Прессия отворачивается и продолжает.

— Кожа людей часто усеяна чем-то. Стеклом, острым или нет, в зависимости от того, как оно вошло в кожу. Задубелой пластмассой, затрудняющей движение. Ржавым металлом.

— Прямо как Железный человек, — замечает Чистый.

— Кто?

— Персонаж книги и старого фильма, — поясняет он.

— У нас тут такого нет. Мало что сохранилось.

— Ну да, — соглашается Чистый. — А что это за пение?

Она старается не думать об этом, но Чистый прав — поющие голоса с Веселья разносятся ветром повсюду. Прессия пожимает плечами и произносит:

— Может быть, свадьбу играют.

Она сама не знает, зачем соврала. Пели ли люди на свадьбах — таких как венчание ее родителей под белыми шатрами? А под Куполом, интересно, поют?

— Остерегайся грузовиков УСР.

Чистый улыбается.

— Что тут смешного?

— То, что они реальны. В Куполе мы знаем, что оно существуют, это УСР. То, что они начинали как Управление по спасению и розыску, как гражданское ополчение, а затем стали своего рода фашистским режимом. Управление… чего оно сейчас?

— Священной Революции, — резко отвечает Прессия. Ей не нравится, что Чистому все это кажется забавным.

— Да, точно, — восклицает он, — именно так!

— Ты думаешь, что это забавно? — возмущается Прессия. — Они убьют тебя. Они будут мучить тебя, засунут пистолет в горло и застрелят тебя. Это ты понимаешь?

Кажется, что он соглашается, но затем внезапно говорит:

— Я уверен, что ты меня ненавидишь. Я бы не стал винить тебя. С исторической точки зрения…

Прессия качает головой:

— Пожалуйста, не надо коллективных извинений. Твои муки совести ничего не исправят. Ты попал внутрь, я — нет. Вот и все.