Перед прыжком(Роман)

— А как вы предполагаете распределить своих рабочих в Сибири?

— В зависимости от потребностей на местах…

Занятый множеством внутризаводских дел, Веритеев еще не успел, да и не считал пока необходимым детально думать о таких далеких делах: зачем зря ломать голову до срока? Приедем — увидим. Поэтому только добавил:

— По крестьянским хозяйствам…

— Гм, по крестьянским хозяйствам. — Взгляд карих глаз Владимира Ильича показался Веритееву насмешливо-осуждающим, и ему стало не по себе. — Значит, кто из тамошних хозяев даст свою цену, кого из рабочих у вас запросит, за ту цену его и отдадите?

— Ну да!

— А за какую оплату конкретно? Пуд? Два? Три пуда муки?

— Там сговоримся. Да и товарищи сибиряки обещают помочь.

— Гм… уповаете на других? Выходит все же, что не на ваших, а на крестьянских условиях? При этом взятых, как говорится, с потолка? Право, не ожидал! Опытный партиец, секретарь уездного комитета — и упование на стихийный расчет. Нет, батенька, так нельзя! В любой работе, особенно в нашей, необходимы точность и деловитость. Не общие словеса, не упование на авось, а детальнейшее, даже мелочное изучение, постоянная перепроверка фактов и цифр. К великому сожалению, многие все еще предпочитают надеяться на «кривую», которая «вывезет». А она возьмет да не вывезет! Значит: точность, точность и еще раз точность. Все продумывать и доводить до конца!

Сказанное показалось Веритееву несправедливым: еще не выехали, еще неизвестно, что практически ждет эшелон на местах, а товарищ Ленин уже хочет знать о точных расчетах. Приедем, расспросим и оглядимся. Сибревком с Сибпродкомом этим делом уже занимались, предварительный разговор с ними был, так что мы вместе с ними и будем вести расчет.

«Не беспокойтесь, — почти снисходительно отнесясь к излишней, на его взгляд, требовательности Ленина, мысленно пообещал он. — Будем с хозяевами торговаться за каждую машину, за каждого рабочего! Нужду Москвы в хлебе и жирах мы понимаем, постараемся не прогадать!»

А вслух сказал:

— Мы вместе с омскими товарищами сделаем это на месте! — и вопросительно поглядел на председателя Сибревкома.

— На товарища Смирнова не надейтесь, — усмехнулся Владимир Ильич. — У него голова болит за другие дела. Вначале рассчитать все надо самим, на заводе.

— Ну… тогда, наверное, будем рассчитывать, так сказать, «с головы».

— Ага, «с головы». И сколько же с головы? И с какой головы? Квалифицированный рабочий — одна голова, неквалифицированный — другая.

— В эшелоне их наберется свыше тысячи, — не желая обидеть Ленина, но и не скрывая, что вопросы кажутся ему преждевременными, сказал Веритеев. — Каждую не учтешь!

— Вот и напрасно! — быстро ответил Ленин. — Обязательно надо учесть! — Он просмотрел несколько листков своего блокнота. — По только что оглашенным здесь товарищами из Сибпродкома цифрам нам известны общие запасы наличного хлеба в Сибири. Суммарно известно и количество хозяйств, где будет работать ваш эшелон. Известна и техническая вооруженность… вернее — невооруженность этих хозяйств. Вы до совещания, надеюсь, успели познакомиться с этим?

— Лишь в общих чертах…

— Познакомьтесь детально. При этом очень советовал бы использовать опыт товарища Малышева, работу его барж-лавок на Каме по обмену промышленных товаров на хлеб. Насколько я помню, тогда за основу расчетов бралась стоимость пуда ржи или пшеницы.

Владимир Ильич снова заглянул в почти до конца исписанный блокнот (было видно, что он бережет в нем каждый листок).

— Если не ошибаюсь, рожь в прежние годы продавалась по шестидесяти копеек за пуд. В свою очередь, аршин ситца или готовая ситцевая рубаха стоила, скажем, столько-то. Отсюда естественно и вполне наглядно для крестьянина определялся не только общий принцип ценообразования, но и реальная стоимость каждой группы товаров по отношению к стоимости хлеба или жиров. И наоборот. Видите, как выходит. Наглядно и просто.

— Пожалуй, — еще не вполне понимая, как подобное ценообразование применить к рабочим его эшелона, согласился Веритеев.

— Наглядность особенно важна в расчетах с такими практическими людьми, как крестьяне, — с нажимом заметил Ленин. — Цены на рожь с тех пор изменились. Значит, пропорционально их росту мы без особого труда можем определить и новую цену любого товара при натуральном обмене…

— Но у нас не товар! У нас люди!

— В данном случае условно примем их за товар. И стоимость его придется определять, конечно, не прямо: «Хлеб — рабочий — хлеб», а опосредствованно. По формуле: «Хлеб — деталь молотилки или сеялки — труд рабочего определенной квалификации — хлеб». Для исполнения расчетов мобилизуйте служащих завода. Не верхоглядов и не чинуш, а лояльных, вполне деловых людей. Да и у наркома земледелия товарища Середы, и в плановых органах есть такие. Сегодня же подробно уточните у товарищей сибиряков, где именно и в чем вы сможете принести там наибольшую пользу. В частности: где и какой ремонт машин потребуется прежде всего.

Отсюда легко будет определить, сколько хлеба и других продуктов можно будет изъять за работу вашего эшелона в данном селении, в каждом уезде. В свою очередь это поможет и сибирякам заранее учесть наилучшие способы и сроки доставки хлеба к железной дороге…

Об этом он сказал уже не столько Веритееву, сколько сосредоточенно слушавшим его остальным участникам совещания.

— Все это архиважно. А, к сожалению, едва ли не самая отвратительная черта нас, россиян, — опять не удержался Владимир Ильич от упрека, — всегда заключалась и заключается до сих пор в отсутствии скрупулезной деловитости, в нежелании и неумении довести задуманное до конца. Начать — мы начнем прекрасно! Ума, воображения и энергии — хоть отбавляй! Но столь же умно и энергично довести начатое до завершения… увы, не всегда!

Его мужественное лицо как-то горестно дернулось, один глаз на секунду закрылся совсем. И тут же легкая усмешка пробежала по твердо сложенным, суховатым губам:

— Знаю об этом по себе. Именно поэтому с юности старался выработать неприятнейшую и жесточайшую привычку самоконтроля: ничего не оставлять без проверки, без неоднократного возвращения к сделанному, Вот и сейчас, — он указал на блокнот, в который во время беседы изредка что-то записывал карандашом. — Не доверяя памяти, я записал основное, к чему нам надо будет вернуться некоторое время спустя. Александр Дмитриевич, я вижу, тоже не понадеялся на одну только память, — он кивнул в сторону Цюрупы, который все время записывал что-то в самодельную тетрадочку. — А вы надеетесь все запомнить?

— Памятью не страдаю, — пробормотал Веритеев смущенно. — Вроде бы раньше не забывалось…

— Запись надежнее нашей памяти. Проверено многократно. Очень рекомендую! И, возвращаясь к вашим делам, советую уже сейчас, до отъезда в Сибирь, самым детальнейшим образом определить: какова «стоимость» квалифицированного и неквалифицированного рабочего по отношению к пуду хлеба и жиров. Отдельно — женщины и подростка. Составьте точнейший поименный список по каждой квалификации, специальности, по возрасту. Очень разумно было бы также иметь дополнительный список едущих повагонно. Так вам проще будет с учетом и распределением на местах.

Веритеев с уважением и завистью поглядел на высокого, худого Цюрупу. Вернее — на его самодельную тетрадочку: «Как же я сам-то не догадался сделать такую? Не прихватил с собой ни листочка, а записать действительно надо бы! Вон как старается, а нарком. И заседание ведет, и записывает, и вопросы каждому задает…»

Узкое, слегка горбоносое лицо Цюрупы, обрамленное густыми седеющими волосами, было бледным, усталым, но нарком вел заседание уверенно и спокойно, во время выступлений ораторов всякий раз что-то записывал в своей аккуратной тетрадочке, и Веритеев, огорченно помаргивая светлыми ресницами, виновато оглянулся на сидевшего сбоку Ленина. Тот молчаливо вырвал из блокнота один из последних листочков, взял со стола карандаш, с легкой усмешкой в прищуренных глазах протянул Веритееву: