Перед прыжком(Роман)

Сухорукий свирепо крикнул:

— Чего?

— Говорю, ну истинно — враг! Враг революции, нашей рабочей власти. Ты не ярись, погоди! — Резким движением руки Малкин остановил качнувшегося было к нему длинного жилистого, драчливого мужика. — Раз хоть послушай, чего о тебе я давно подумал. То у нас на заводе ты лезешь против всего, чего предлагает ячейка или завком. То в эшелоне тебе все не так. То теперь здесь желаешь помочь не крестьянам, а колонистам и кулакам…

— Так я же об чем? Об нашей рабочей выгоде!

— Вот-вот! Чтобы побольше увезти с собой! А как увезти? Какой по себе тут оставить след — веру ли у сибирских крестьян в нашу братскую помощь или же рознь? То есть чтобы совсем уж из веры в нас выбить? Об этом тебе и в голову не войдет! А это значит, что ты есть враг!

— Я те вот дам…

— Я сам тебе дам!

Некоторое время они стояли друг против друга, вот- вот готовые сцепиться в драке.

Потом, отдышавшись, но весь еще полный обиды и злости, Сухорукий свирепо крикнул:

— Раз ты обо мне, Малкин, так неправильно говоришь, то вот пусть слушают, что я на это тебе скажу, как члену нашего штаба. Слушай: не пойду я работать ни к богатому и ни к справному из крестьян. Это раз. Хлеба ихнего мне не надо. Туды меня теперь отправляйте, где будет беднее и тяжелее всего. Это два. Хватит слушать всякие там обиды. Кто враг, а кто нет, мы еще поглядим! А я докажу. Последние силы тут положу, а докажу, что не враг, а первое дело — желавший иметь заботу о выгодах нас, рабочего человека. Это три. Мне что? Ничего мне не надо. Нам с бабой много ли жить осталось? Как- нибудь перебьемся. А я тебе — докажу! Увидишь…

Эту внезапную стычку Кузьмин запомнил хорошо и теперь с особенным вниманием прислушивался и присматривался к тому, как в разных концах эшелона и на майдане с мужиками разговаривают о своих делах и делах страны такие люди, как Малкин, Амелин или Фома Копылов.

— В чем задача нашего эшелона у вас, товарищи крестьяне? — неторопливо говорил Сергей Малкин у одного из возов. — А в том, чтобы помочь вам встать на ноги в своем хозяйстве. Поля тут большие, видали мы, пока ехали. Руками такие поля не взять. Выход один: машиной.

— Это уж точно!

— Ну вот. А вам, товарищи крестьяне, на практике известно, что сельскохозяйственный инвентарь, проще сказать машины, нуждается в постоянном ремонте. Тут, значит, нужен вам глаз да глаз! А почему? Потому что, кроме изнашивания дерева и металла в этих машинах от разных ударных нагрузок при работе, они страдают также и от природных химических соединений вроде дождей и составов почвы. Испытывают и воздействие от центробежных сил при неравномерности рабочих нагрузок на ту или эту деталь, от силы движения, а также от общего взаимодействия частей. Понятно?

— Вроде бы…

— Отсюда их порча и недостаток. У плугов, к примеру, лемехи, их режущая почву кромка. Проще сказать, лезвие. Оно вместо режущей нормы в 0,8 или 1 миллиметр становится толстым чуть не втрое и, значит, как ни паши, идет все одно ненормальное отклонение при вспашке. Понятно?

— Ага!

— Так же и все другое. Сеялки, к примеру. Где происходит смятие и притупление дисков сошника, а где излом рифелей высеивающей катушки. Все это мы у вас осмотрим, в точности установим и, если можно, исправим. Понятно?

— Еще бы!

— В разного рода жатках, к примеру, тоже. В них надо либо сменить, либо же на заводе, который в городе, отштамповать заново части для двигателя. Проще сказать, сделать зубчатые передачи, которые передают движение от ходового колеса к режущему орудию. Потом у одних вместо отработавших свое пластин в прорези жатвенных пальцев надо вставить новые, у других — наварить сломанные об камень либо ступившиеся ножевые полотна. Ясно?

— Ага.

— Ну и, конечно, накрепко закрепить на тележке приемочную платформу. А если это сноповязалка, то привести в порядок вяжущий аппарат. В общем, сделать все надо по-заводскому, по технике, точно. Чтобы машина работала в полную силу, а в машине — каждая деталь.

Малкин помолчал, внимательно оглядел мужиков, с каким-то новым значением спросил:

— Теперь вот скажите: что такое деталь машины?

И сам же ответил:

— Проще сказать, железка. Верно? Как говорится, нуль. А без детали машина? Мертвое тело! Вот и рассудите, мужики, — неожиданно повернул он разговор в другую сторону. — Если уж общая сцепка всех частей нужна для каждой машины, то для ладной работы всего крестьянства такое надо тем больше! Ведь каждый крестьянин в отдельности что? Деталь. А, скажем, село? Прямо скажу машина! И, значит, что? Значит, в каждом селе вам надо соединиться вроде машины, работать артелью, всем сообща! Конечно, — быстро добавил он, заметив протестующее движение одного из хорошо одетых мужиков, — можно работать и в одиночку, в одну деталь. Скажем, серпом. Но сколько ты им нажнешь, товарищ Учайкин? — обратился он к рыжеватому, плохо одетому мужику.

От неожиданности тот смутился:

— Ну, сколь? Серпом на одну десятину надо не мене трех мужиков и пять, скажем, баб…

— У тебя эти мужики с бабами есть на помочь?

— Откель же?

— То-то и оно! А если сообща, машиной?

— Машиной, оно конечно! — вмешался другой мужик. — Машиной у наших соседев, у колонистов, немец за неполный день убирает вчистую пять десятин!

— Вот тут и прикинь, — снова повернул Малкин разговор на главную тему. — Серп по сравнению с жаткой все одно, что крестьянин по сравнению с артелью. Это я точно вам говорю, есть такие артели у нас в Московской губернии.

— И у нас в Сибири кое-где есть.

— Об чем же тогда разговор? Машина — она сильнее любой детали! А вот ты теперь представь, — снова обратился он к Учайкину, — если этих машин, иначе сказать артелей, будет в России и тут, в Сибири, много и все они будут работать от главного, ходового, колеса, короче схавать — от Москвы, то есть от планов революционной партии РКП во главе с товарищем Ульяновым-Лениным, против голода и разрухи? Что тогда будет с голодом и разрухой? Будет их полное преодоление. А ведь оттуда, из той Москвы, и идет теперь по всей по России главное, ходовое, движение. Но может ли быть во всю пользу такое движение, если каждый крестьянин будет сам по себе, как деталь? А вот если объединиться, если всем сообща… чтобы деревня будет, скажем, как сеялка или жатка… Куда тогда буржуям и мироедам деваться? Останется одно: караул кричать!

Мужики засмеялись.

Он передохнул, оглядел мужиков, почти будничным тоном закончил:

— Артель, мужики, главный вам выход. В ней, брат, ничто тебе нипочем! В союзе большого можно достигнуть…

В другой группе беседующих речь велась о разверстке и о налоге. Выслушав объяснения Ивана Амелина, один из мужиков задиристо спросил:

— А почему это мы, крестьяне, должны отдавать налог? Я хлеб растил, я ему и хозяин. А тут государству то по разверстке, то вот теперь по налогу…