Перед прыжком(Роман)

— Имя ее скажи, — не обратив внимания на шутейный тон парня, почти приказал Толебай.

— Имя ее особое: Вероникой зовут.

— Ве-ро-ни-ка, — с поразившей Фильку страстностью тихо и протяжно повторил Толебай. — Гурия рая! Ве-ро-ни-ка… кайяш матур ой! В жены ее хочу!

И парня опять поразила какая-то странная, нежная и жестокая страсть, с какой этот рослый, суровый «кыргыз» произнес вначале непонятные, а потом совсем уж откровенные слова. Но он все еще не догадывался, кто перед ним, что за прямолинейная злая сила скопилась в этом оборванном человеке, поэтому в прежнем тоне, хитровато подмигивая, будто Толебай мог это видеть в ночной темноте, поощрительно спросил:

— Может, желаешь познакомиться? Я это мигом!

Тот быстро бросил:

— Хочу!

— Только, брат, не задаром. Девка большого стоит!

— Ты плохой, — жестко выговорил Толебай, и Филька не столько увидел, сколько почувствовал, как резко дернулось его мощное тело: степняк не то хотел ударить его, не то так вот, рывком, уйти, но сдержался и глухо пообещал: —Лошадь получишь.

— Мало! — продолжая розыгрыш явно втюрившегося в Веронику степняка, деланно возмутился Филька. — За такую девку — и лошадь.

— Да, ты плохой, — опять жестко и презрительно повторил Толебай, и парень дрогнул:

— Ну, ладно, лошадь так лошадь. За знакомство, пожалуй, хватит. И, значит, мы так: девку с тобой знакомлю, а там уж как хочешь. Понравишься — хорошо, нет — ваше дело. А лошадь — моя!

— Лошадь твоя. Приведи завтра здесь… там вон.

— Заметано. Жди к вечерку у стога, который с краю. Но только, брат, чтобы все аккуратно! — добавил он, почему-то слегка пугаясь жесткого немногословия Толебая. — Чтобы ни-ни. Приведу, познакомлю — и все! Будь здоров.

Утром он рассказал Веронике о своем уговоре с Толебаем как о забавном деле, сулящем лишнее развлечение. И девушка согласилась:

— Бывший богач, хозяин здешних степей… интересно! Охотно с ним познакомлюсь…

Весь этот день Толебай работал молча, ожесточенно, поражая не только ленивых «рыжиков» и Сухорукого, но и трудолюбивых казахов тем, с какой неутомимой силой вонзал железный крюк в каждую новую кипу, как быстро волок ее к порожним платформам и почти без усилий швырял наверх под ноги рабочего укладчика.

Но и ушел он раньше других. Сухорукий хотел было сделать ему замечание, но удержался: после такой сумасшедшей работы мужик имеет право уйти пораньше…

Когда начало темнеть, Толебай тайком от неприятного ему Нури и других соседей по стойбищу не прямиком, а вдоль поросшей камышом излуки озера ушел к крайнему, еще не тронутому прессовщиками стогу. А немного погодя туда же от вагона отправились и Вероника с Филькой.

Толебай увидел их издали, и все в нем круто подобралось, хотя внешне это не отразилось никак. Разве только быстрее задвигались пальцы, перебирая драгоценные бусины таспиха, да резче пролегла черта между густыми бровями, взлетающими от переносицы к вискам.

Когда Вероника была уже близко, он сделал от стога навстречу ей несколько крупных, твердых шагов и неподвижно застыл на месте — сильный, статный, знающий себе цену, уверенный и в своей мужской красоте.

Почти нищая, пропахнувшая потом старая одежда не могла скрыть и не скрывала, а лишь подчеркивала силу и статность его фигуры, выражение мужества и властности на его красивом смуглом лице. Он это знал и ясно видел теперь, следя за тем, как девушка медленно, почти робко, как ему казалось, с забавным выражением полудетского любопытства на белом лице, приближалась к нему.

«Моя красота замечена ею, — довольный, подумал юн. — Гурия не могла ошибиться в том, что здесь перед ней стоит не джетак, а хозяин, мужчина мужчин, удостоивший ее красоту вниманием…»

Он уже не видел ни Фильки, наблюдающего за ним с широкой ухмылкой на круглом лице, ни стогов вокруг. Не слышал и шума, доносящегося из вагонов. Он видел и слышал только ее, стоящую перед ним и такую доступную, только протяни руку — и она твоя. И очень удивился, даже оскорбился, когда совсем рядом раздался Филькин веселый голос:

— Ну, что я говорил? В жены тебя берет!

Этот противный голос вернул Толебая из состояния невыносимой, наполненной звоном крови, бешеной глухоты. Дрожь, которая помимо его воли стала было бить его, толкая на безрассудство, так же быстро ушла, как и пришла. Он скрипнул зубами и с ненавистью поглядел на Фильку.

Но тот не обратил на этот взгляд никакого внимания.

— Даст мне за тебя, я думаю, кроме лошади еще и пару верблюдов, — продолжал шутейно уговаривать Веронику парень. — А может, и штук десять барашков. Помещиком сразу сделаюсь, истинный бог!

Вероника весело засмеялась. Чувство чисто женского удовольствия оттого, что ты нравишься, и нравишься страстно, пусть даже такому инородцу, было вместе с тем я сознанием веселого, в сущности глупого, но и очень забавного приключения: «Боже мой, как странно и интересно! Каменный век! И я в нем — богиня!»

— Это правда, что я тебе нравлюсь? — спросила она Толебая, все еще кокетливо улыбаясь.

— Да, — коротко и гневно ответил тот.

— И ты хочешь взять меня в жены? — Она совсем близко подвинулась к Толебаю, с веселым любопытством оглядывая его с ног до головы. — Ты?!

— Я, — ответил он глухо.

Страсть, вдруг охватившая все его тело, на секунду лишила голос обычной силы.

— А почему ты выбрал именно меня? У нас в эшелоне много других женщин, — кокетливо удивилась она.

Чувствуя, как все в нем бешено напрягается для любви, Толебай молча глядел на нее, не отрывая жадного взгляда.

До этой минуты он видел ее только издали, мельком, когда вместе с другими приезжими, чаще всего с этим вот парнем, которого Толебай, как пустого и глупого болтуна, не взял бы и в пастухи, она проходила мимо стогов, не замечая его. Теперь Вероника стоит с ним рядом. От нее к нему исходят дивные ароматы духов. Нежные ямочки на щеках — невинны, как у ребенка. Голубые глаза на белом лице — подобны цветам. Губы — розовы и пухлы. Они, наверное, удивительны в поцелуях…

— Ты не ответил мне, — привычно отмечая про себя, что нравится ему, и невольно польщенная вниманием такого страстного жениха, уже совсем кокетливо, почти капризно спросила Вероника. — Почему ты выбрал именно меня?

— Ты мне нравишься. И я беру тебя в жены! — с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить ее и не унести на руках в степь, глухо ответил Толебай.

Вероника опять засмеялась:

— А если я соглашусь принять твое предложение? Ты мне тоже нравишься….

Он уже видел, что девушка не принимает его всерьез. И так же мгновенно, как перед тем его охватила страсть, так теперь его охватила расчетливая, привычная злость. Пусть девчонка смеется, пусть пока не принимает его всерьез. Когда он увезет ее в степь, она все поймет… только бы в степь, на волю!