Перед рассветом
Шрифт:
— Во-от, — подтвердила догадку старуха. — Ты ведь говорил, что и сам заметил: менялся он. Трудно ему было. И сам боялся, и назад, может, хотел — а только не пускают уже назад-то. Игры с Тьмой плохо заканчиваются. За вход — рупь, за выход — два, слыхал? Ну а после твоего выстрела Тьма парня и вовсе одолела. С полумертвым-то справиться — поди, проще, чем с живым.
— Этот человек перестал сопротивляться, лишившись сознания, — сказала Света. — И Страж подчинил его себе.
— Вышел в наш мир через него? — уточнил я.
— Куды ему всему выйти через такого малого, —
— Я уже догадалась, — вздохнула Света.
— И парня этого дурного, Тьме продавшегося, тоже берегись, — продолжила Мурашиха. — Он-то знает, что ему делать нужно.
— А что он, кстати, делать собирается? — спросил я. — К чему нам готовиться?
Бабка отхлебнула своего чудо-чая, призадумалась и ответила:
— А ко всему. Как всегда.
— Вот уж помогла так помогла, — фыркнул я. — Цели у Жоржа какие?
— У Тьмы одна цель — пожрать всё и воцариться в сущем.
— А у Стража, насколько я помню, другая — овладеть ею, — кивнул я на Свету, — и произвести ублюдка, который…
— … на Вершину взберётся, Свет погасит, и Тьма, пожрав всё, воцарится в сущем, — договорила за меня Мурашиха.
Логика была безупречной, это аж раздражало. Выплеснул я раздражение как сумел:
— Что-то раньше я от тебя про Вершину ни слова не слышал!
— А я раньше про неё и не знала, — хитро сощурилась Мурашиха. — Раньше-то таких вот чудес в нашем мире не было. — Она посмотрела на Свету.
Пререкаться на эту тему дальше было явно бессмысленным занятием. Насколько я понял, бабка Мурашиха не просто следила за будущим по линиям вероятности, она с их помощью как-то умудрялась получать новую информацию.
Раньше Света на её ментальной карте была белым пятном: вот, дескать, принесёт Костя откуда-то что-то эдакое. Теперь Света появилась, и информация в старухиной оперативке обновилась. Теперь ей стало многое понятно о природе Светы.
— Простой вопрос: что будет, если я убью Жоржа?
— Простой ответ, — хихикнула Мурашиха. — Будет прорыв. Да ещё и родовой магией тебя приголубит. А как очнёсси — если повезёт — тут тебя свои-то и повяжут.
— Это какие — «свои»? — нахмурился я.
Почему-то подумалось о Воинах Света.
— Дак, эти ваши, из дворца, — махнула рукой бабка. — Псы государевы. То мы с тобой, да вот она знаем, что с мальчишкой юсуповским неладно. А остальным — как объяснить, пошто ты его порешил? Меня они слушать не станут. Девка твоя — вовсе непонятно кто, хоть и светится.
— Ну, предположим, императора я смогу убедить…
— Это если будет, кого убеждать, — жёстко припечатала Мурашиха. — Прорыв-то жахнет — не абы какой. С такой силой ты ещё делов не имел. Так что я бы на твоём месте юсуповского мальчонку берегла. Пуще, чем цесаревича. Что один помрёт, что другой — всё одно, беде быть.
— Ты справишься с таким прорывом? — посмотрел я на Свету.
Та ответила жалобным взглядом.
— Не знаю, Костя. Пока мне вовсе кажется, что твой мир меня не принимает. Я чувствую себя
всё хуже и хуже…— Пора вам, — объявила вдруг Мурашиха и встала. — Спасибо, как говорится, что зашли. Не забываете старую.
Мы тоже поднялись. Свету повело в сторону, я её придержал. А потом с чувством сказал Мурашихе:
— Вот что за жизнь такая сволочная пошла? Юсупова охранять приходится!
— А вот такая она, жизнь, и есть, — развела Мурашиха руками. — Когда сам, своей головой живёшь. Есть такие, кто всё просто решает, да с плеча рубит. Но за таких другие думают. Такие вот, как мы с тобой. Которые понимают дальше своего носа. Езжай-езжай, а то совсем девчонку заморишь!
Причинно-следственной связи между отъездом и заморенной девчонкой я не увидел, но вопросов задавать не стал — надоело уже. Да и знал по опыту — бабка зря темнить не станет. Что сказала — я услышал. А чего не сказала — то, значит, мне и слышать ни к чему.
Мы со Светой дошли до машины, и тут я остановился в некотором изумлении. Вот уж не думал, что меня ещё способно удивить нечто, не имеющее никакого отношения к магии, Свету и Тьме.
Возле машины стояло с полдюжины местных пацанов-оборванцев. Один отчётливо выделялся среди них понурым видом и расквашенным носом. Что странно — при виде меня шпана не бросилась врассыпную.
Один, стриженный под горшок, рыжий и с россыпью веснушек на некрасивом лице выдвинулся вперёд. Смело, решительно объявил:
— Эта… Ты — того. Извиняй, ваше сиятельство. Это не мы. Это, значится, он.
Кто-то толкнул в плечо парнишку с разбитым носом. Тот что-то неразборчиво пробурчал, за что получил пинка под зад.
— Чего — он? — спросил я.
— Ну, вона, — кивнул рыжий на капот.
Я перевёл взгляд туда и увидел три зеркала. Два боковых, одно — из салона.
— Мы-то все в курсе, значит, что ты — свой, — продолжил рыжий. — А этот — дурак нездешний. Ну да мы с ним перетёрли по-своему, вон — всё вернул. Прикрутить только не успели, извиняйте. А как он из салона зеркало упёр — то мы сами не понимаем. Замки-то не вскрытые.
Оставив Свету стоять одну, я молча обошёл автомобиль сзади, открыл багажник. Все три зеркала лежали там. Такие же, как на капоте.
Я закрыл багажник, подошёл к пацану с разбитым носом.
— Ты где зеркала достал?
— Жить захочешь — не то достанешь, — буркнул тот. — Я — чё? Я просто рядом стоял! Поглядеть хотелось, чай тута не кажный день такие авто катаются. А эти набежали и давай лупить — ты, мол, зеркала свинтил! Вертай взад, а то ихнее сиятельство осерчают. Тогда, мол, никому в округе не поздоровится.
Я сунул руку в карман, достал пару монет и сунул пацану.
— Не обижайся, — хлопнул его по плечу. — Бывает, перестарались пацаны.
Сгрёб с капота зеркала, отдал ему же. Приказал:
— Верни туда, где взял.
Посмотрел на рыжего.
— Так то не ваши? — пробормотал парень, озадаченный случившимся.
— Не мои, — улыбнулся я. — Я пока без зеркал катаюсь, так задумано. А вы бы в другой раз сперва разбирались, а потом уж морды били.
Рыжий скорчил презрительную мину.