Перегной

– Да не знаю я, Витя, надо поговорить с населением.

– А чего с ним говорить? Его морщить надо, ты понял, морщить!

– Так ты же сам говорил, что нельзя себя ставить выше общества.

– Не, братан, не так. Выше кодлы, выше шалмана что всем рулит, ставит себя нельзя. А население - на него не угодишь. Вот тебя возьмем - ты же взял, бортанул Толямбу нашего, отгрыз у него кусок, сел выше него и насрал ему на голову. И ничего - тебе кайфы, ты жируешь.

– Да где уж жирую...

– Да ладно, не прибедняйся. Ты ему кстати здорово хрен к носу прикрутил. Я сначала думаю, кто там такой борзый завелся, что за зверь нору выкопал. Толямба лечит - пришлый мол, беглец, а я и не ума, что это ты все бегаешь. Ну поехали, думаю, разберемся кто тут такой грозный. Волыну даже взяли с собой, прикинь.

Ох и заманались мы сюда тащиться. Это ж просто кабздец какие ебеня глухие. Я в таких еще не бывал. Как вы тут живете-то? Мы в двух местах тачку на лебедке вытягивали, а так бы не проехали ни в жизнь.

– Да нормально мы тут живем. Не хуже многих, а то и лучше даже.

– Да ты то уж точно лучше...

– Да брось.

– А че брось-то? Слушай, я тут вот чего подумал - как ты есть мой кореш и по жизни четкий пацан, то давай сделаем так - ну его нахрен, этого Толяна?!

– Да я не знаю, слушай. Все так неожиданно.

– Чего сомневаться. Толяна - в сторону. Мы так дело повернем, что он еще и должен будет. Не, ну наглухо-то его конечно отворотить - это тоже не по-людски. В общем будет он, как и прежде, раз в месяц приезжать. Только под контролем. И рыпаться он не будет, лады?

Я, хоть и был почти трезвым, соображал слабо. Больно ошеломительным был приезд Виктора. Мне хотелось посидеть, повспоминать...

Но Виктор и не думал ностальгировать. Он продолжал.

– Потом, по рябине тоже подумай. Организуй население. Кто рыпнется - сразу в торец, понял, ты теперь с поддержкой. Не бзди никого.

– Да я и так не особо...

– Ну еще бы, - заржал, разливая, Виктор, - такого бугая как Толямба заломал.

– Теперь еще вот чего. Толян с нас получает за каждую ходку двадцать процентов от стоимости. Но у него, смотри, бензин - раз, расходы на запчасти - два, время - три. То есть справедливо будет если доляха твоя уменьшится до десяточки.

– Погоди Вить...

– Нет, ты погоди, послушай. Что там он возил - масло там, всякую шнягу от Христосиков и что им продавал - это не нашего ума дело, в общем тебе - десятка. Лады?

– Нет Витя, не лады.

– Ну, ёпа, вот ведь ты жучара! Ну ладно, уважаю. Допустим, Толян где-то еще что-то притыривал и сбывал в левую. Хотя вряд ли, у меня муха не пролетит, но все же. Давай так - мы с тобой тоже часть притыривать будем и тут уж все по чеснаку. От притыренного - тридцаточка тебе, тридцаточка водиле, ну и сороковничек мне - я все же прикрытие по приемке обеспечиваю.

– Да погоди ты, - прервал я наконец Виктора, - оставь свой бизнес- план. Я все равно в этом ничего не понимаю. Сколько ты там себе притыришь, мне это вообще неинтересно. Мне не надо ни десять процентов, ни пять, ни даже три. Мне вообще ничего не надо.

– Опа! Обоснуй. А чего надо? Сдернуть отсюда хочешь - не вопрос. Завтра с нами уедешь.

– Да не, никуда я не поеду, а вот, кстати, Софью до Штырина не подкинете?

И я посвятил Виктора в подробности своего нынешнего бытования и в подробности семейного счастья.

– Че-то я тебя не понял, а нахрена тогда весь этот сыр-бор?
– Изумленно развел руками Виктор.- Нахрена тогда Толяна сковырнул? Без бутылки тут не разберешься, давай - наливай и колись-ка, кореш мой драгоценный, чего удумал.

Как мне не хотелось сейчас шевелить мозгами, но пришлось. Радость встречи давно уже прошла. Она сменилась сначала оторопью от произошедшей с Виктором перемены, потом неизбежностью ведения переговоров.

Я изложил как я вижу дальнейший товарооборот. Все тоже самое, что я и раньше говорил Толяну. Дизель, продукты, вещи, инструмент и немного денег. И, желательно, без Толяна. С кем угодно, только не с ним.

– А ты значит, Робин Гуд, да?
– задумчиво спросил Виктор.
– У богатых отнимаешь, бедным отдаешь. Не верю, слышишь. Мутишь чё то, Витька.

– Да почему не веришь то?

– Больно ты в Толямбу нашего уперся. Больно ты жаждешь убрать его из схемы.

– Ну и что?

– А то, что если ты такой бескорыстный, то тебе по идее пофигу - он возит или не он, ты ж не для себя, для общества радеешь.

– Ну да, но тут, понимаешь, какая штука, Толян, он к моей жене приставал раньше...

– А, типа соперника убрать хочешь? Обратно не верю. Давай, колись, чё задумал. Твои условия невыполнимы - слишком много затрат на всю эту ебаторию. Да и нафиг она нужна, возиться с вами, списки ваши эти, тетрадки какие-то, вещи детские - езди все, закупай. Мы чё тебе, МЧС? Колись - сколько тебе нужно.

– Да не нужно мне ничего.

– Пятнашка.

– Что - пятнашка?

– Пятнашка процентов тебе, плюс левак и сигареты с веревками, сахар - соль твоим колдырям. Им и этого за глаза.

– Нет, Витя.

Виктор сидел, шевеля скулами и что-то соображал.

– На нет и суда нет.
– Наконец сказал он.
– Значит не договорились. Значит с другими договоримся.
– Виктор замахнул самогон и закинул в рот горсть мерзлой рябины. Зря ты это, Татарин, зря. Я к тебе с душой, а ты...

– Вить, ну ты посуди, это ж люди - им жить надо. И школе быть надо, и детям учиться. Это, можно сказать, их последний шанс, школа-то. А как школе без солярки. А колдыри мои как? Легко им, думаешь, бобышки таскать, легкий это труд? Вы же их низвели до положения рабов. Они у вас не за еду даже, за курево работают.

– А ты, значит, гуманист? Забей, братан. Забей и не рисуйся. Живи как все и не лезь со своей сердобольностью никуда, поэл. Она никому не нужна на самом деле. Ни мне, ни тебе, ни, что самое главное, им, - Виктор мотнул головой в сторону балка.
– Они стадо, понимаешь, им так легче, в стаде. Забей. Не о себе забочусь ведь, о тебе. Последнее мое слово - двадцатка со сбыта и двадцать пять с левака.

– Дизель, продукты, вещи, инструмент, курево. Не меньше, чем в этот раз.

– Ты хорошо подумал?