Переход

— С плотиной понятно, а генераторы где взять? Прочее все оборудование?

— Я, конечно, молодой еще и ничего в управлении страной не понимаю, но мне кажется, что если во всем Советском Союзе генераторы могут делать только два завода, то это не совсем правильно. Ну да, не смотрите на меня так, я и без вас знаю, что средств нет. Однако опять: средств нет в бюджете, однако здесь мы снова должны опереться на энтузиазм масс. В первую очередь — комсомольцев. Вы товарища Зимянина на эту работу натравите…

— Какую работу?

— На строительство и запуск завода по выпуску небольших гидрогенераторов.

— И как наш комсомол сможет это проделать? Ведь у них…

— Пусть на заводах субботники коммунистические проведут, нужные для нового завода станки сверх плана сделают. Какие именно нужны будут — это пусть уже инженеры-энергетики расскажут. В Витебске станкостроительных заводов сколько уже?

— А металл где брать?

— Я тут для своей деревни приборчик сделал, металлоискатель. И оказывается, у нас в земле столько разных металлов валяется! Я только на полях и в лесах вокруг Приреченской одних гильз немецких насобирал пару центнеров… не один я, там больше детишки все же резвились. А если комсомольцев не из одной деревни мобилизовать… только пионеров в лес посылать нельзя, там и взрывающегося разного много понавалено. Но это пусть уже комсомол с саперами договаривается, я же одно скажу: немцы нам меди запасли что на несколько таких ГЭС хватит генераторы сделать.

— Ну да, в республике жрать нечего, а мы людей будет отвлекать на поиск гильз…

— Да, насчет жрать, раз уж вы напомнили, то скажу пока снова не забыл: в земле у нас не только металл разный валяется. Мне, было дело, немец один интересный попался, геолог из Магдебурга. Он сказал, что километрах в десяти к северо-востоку от Старобина на глубине метров четыреста лежит огромный пласт соли.

— Очень интересно!

— Но соль не поваренная, а сильвинит, то есть хлористый калий. Калийное удобрение, проще говоря.

— А немец этот откуда…

— Я же сказал: геолог из Магдебурга, а там у немцев как раз огромное месторождения калия. Только немец говорил, что у нас оно куда как больше немецкого, и если там шахту отрыть, то урожаи на четверть сразу в Белоруссии вырастут. И не только в Белоруссии.

— А откуда немец…

— Я не успел его поподробнее расспросить, почему-то после моих на них воздействий они слишком быстро помирали. Пуля — она, знаете ли, пользы организму не приносит.

— И ты в это веришь?

— Сколько времени нужно чтобы скважина на четыреста метров пробурить?

— Не знаю…

— И я не знаю. Но разница между мной и вами заключается в том, что я этого и не узнаю никогда, и уж тем более скважину не пробурю. А вы можете нужных людей найти, приказать эту скважину пробурить…

— А средств на такое бурение…

— Ну это точно не ко мне вопрос.

— Ладно, с тобой все ясно. Но если ты не наврал… Тебе точно квартира в Витебске не нужна?

Заниматься комсомольской работой — то есть «влезать в политику» — в планы Алексея ну никак не входило. Да и просто притупить делу, ради которого он, собственно, и отправился в путешествие «во времена до», пока не получалось. Единственное, что его хоть немного успокаивало, так это то, что вышло хоть немного помочь стране в деле обеспечения людей продуктами: все же он не помнил, чтобы в сорок пятом народ носы ворочал от какой-нибудь не особо вкусной еды — а тут в одном районе удалось собрать очень большой урожай «главного ископаемого Белоруссии». Ведь обезлюдившие колхозы не то что урожай вырастить — они и поля распахать не могли, а уж говорить о том, чтобы эти поля еще и удобрить… Но если есть хоть плохонькие, но трактора, то с их помощью и поля вспахать было нетрудно, и — именно с такими, весьма убогонькими, но «узкоспециализированными» машинами — дважды за сезон картошку окучить. А это, как парень прекрасно помнил на примере собственной дачи, урожай картошки как бы не удваивало. Ну а картофелеуборочные машины позволяли ее потом ее собрать быстро и почти без потерь. И что Алексея больше всего удивляло, так это то, что такие машины в России еще до революции изобрели, но почему-то никто их после этой революции даже делать не собирался.

Однако люди не одной картошкой живы, им еще всякого другого подавай: хлеба, мяса, овощей и фруктов всяких. Но с разносолами дела обстояли не то чтобы плохо — их, можно сказать, и вовсе не было. Карточную систему никто отменять не собирался, а на рынке цены были хотя и пониже, чем в сорок третьем, но все равно весьма кусачими. А как с этим бороться, Алексей даже примерно не представлял. То есть представлял, но «в масштабах всей страны», в а эти «масштабы» он вообще лезть не собирался. Хватит, один раз проявил излишнюю инициативу — и его буквально чудом не загребли в «комсомольские работники».

То есть ему было ясно, что эта работа нужна и общественно полезна (ну, до тех пор, пока Хрущев не сделал всю верхушку страны «неприкасаемой»), но ведь он на самом деле не представлял, как руководить огромными массами людей! Да и планы у него были совсем другими — и только сейчас, отказавшись от предложения Пантелеймона Кондратьевича о переходе на «комсомольскую работу», Алексей впервые подумал, что и планов-то у него как таковых не было. То есть был план, но какой-то ограниченный и… тупой: поступить в мединститут, выучиться на врача (желательно учиться при этом на тройки, чтобы не распределиться в столичные учреждения), поступить на работу участковым в районную больницу, в нужное время сделать один-единственный укол маленькой девочке… и всё. О дальнейшем своем существовании он никогда раньше и не задумывался.

Когда он узнал про простое (относительно простое) лекарство от болезни, убившей Галю, Алексей на это вообще почти никак не отреагировал. Разве что пожалел, что лекарство раньше не изобрели. Но спустя полгода он, все глубже вникая в записки Елены, узнал, что чисто теоретически человек может «перейти» в своей реальности во время до собственного рождения. И при этом из этой своей реальности не исчезнуть, а появиться в уже новой реальности, которая ответвится от «старой» в момент его перехода. И мысль о том, что хотя бы так он сможет отблагодарить девушку, которая его, собственно и подвигнула на получение и новой профессии, и любимой семьи, заставила его заняться изучением фармакопеи. Исключительно впрок, ведь по записям испанской физички было совершенно непонятно, как такой переход можно осуществить.

Однако когда Йенс говорил, что понять написанное Еленой можно только после изучения физики в течение двадцати лет, оказалось неправдой. Или правдой были Галины слова о том, что ее институт дает человеку куда как более глубокие знания по физике, чем какое-то иное заведение. И там, причем на семинаре по математике, преподаватель затеял обсуждение как раз модели квантового времени, а на лекции по физике Алексей услышал еще раз про удивительную «константу» в сто тридцать семь секунд. Вроде бы совпадение… но после этого (не сразу, а лет все же через пять) он, в очередной раз перечитывая Еленину «сказку» про котов в переходе, которые замыкают на себя энергетический поток человека, возникающий между реальностями, вдруг понял, как можно перейти в свою же реальность до собственного рождения. Единственное, что ему осталось непонятным, так это сколько котов должны «замкнуть» его собственные связи: все же в шестимерном пространстве геометрия плохо конвертируется в простую трехмерную модель.

Но парень решил рискнуть, а четырех котов, которых он уже постоянно кормил, опускаясь в переход, вроде бы должно было хватить с запасом. Елена вроде бы с тремя смогла такой трюк проделать, хотя и написала потом, что ей просто сильно повезло…

Договориться о том, чтобы у партизана-орденоносца приняли экзамены за десятилетку экстерном, оказалось очень просто. То есть даже и договариваться не пришлось, когда Алексей просто зашел в первую же попавшуюся школу, чтобы уточнить процедуру, директор — средних лет очень усталый мужчина с «Красной Звездой» на пиджаке — лишь поинтересовался:

— А тебе дополнительно подготовиться нужно? Если нужно, то мы с удовольствием поможем. Хочешь — в вечерних классах для взрослых, а хочешь — можешь просто с десятиклассниками доучиться.

— Нет, мне уже доучиваться не надо, да и дел много. Трактора — они себя сами не сделают, а то, что сейчас в Орше делается через задницу…

— Неплохой трактор, зря ты его ругаешь. Люди просто постарались сделать… ну что модно сделать, а за это их оскорблять…

— Никого я не оскорбляю, я же сам этот трактор и придумал. И знаю, что он — дерьмо, но еще знаю, как их него все же конфетку сделать. Но поработать для этого придется, так что времени у меня лишнего нет.