Переход

— Андрей Гаврилович, я всего лишь попытаюсь договориться. А вот получится ли… Зачеты у нас двадцатого заканчиваются… двадцать второго, первый экзамен четвертого — вот как раз на это время я все узнаю. Не договорюсь, а узнаю, получится ли договориться…

Когда разговор закончился, товарищ Лихачёв пошел по своим делам в состоянии легкой задумчивости, а Алексей — тот, еще раз обдумав свое же собственное предложение, отправился на телеграф.

Яна Петрович испытывала настоящий восторг: ведь она летела на самолете! И летела в Москву!!! Позавчера матери пришла телеграмма от Лешки, в которой тот просто приказал матери отправить дочь к нему, причем именно самолетом. Правда, зачем ему это было нужно, в телеграмме написано не было — но оно и понятно, в телеграмме за каждое слово платить нужно. Но ни у кого даже и вопроса такого не возникло: раз Лешка просит, то нужно все немедленно так и сделать — так что девочка с огромной радостью смотрела в окошко на проносящуюся внизу землю.

Лешка ее встретил в аэропорту и на машине (!) отвез ее куда-то, в очень красивый дом. Причем он еще попросил водителя специально проехать по Красной площади… жалко, что выйти там и все хорошенько рассмотреть, не получилось. Но все равно!

А дома у себя (Лешка сказал, что это общежитие института, в котором он учится) он отвел ее в какую-то большую комнату (судя по флагу и бюсту Ленина — в местный красный уголок) и рассказал подробно, зачем он девочку к себе позвал и что ей нужно будет сделать по возвращении. А потом отвел в комнату, в которой девушки жили, и попросил их Яну на одну ночь пристроить. Девушки очень обрадовались, долго Яну расспрашивали о Лешке, напоили чаем, еду откуда-то принесли. Правда еда у них была так себе, драники — так и вовсе, похоже, без яйца были сделаны. Но мама говорила, что в городах вообще с продуктами неважно…

Утром Лешка снова зашел за ней, опять на машине отвез в аэропорт и отправил обратно в Витебск, где ей — председателю совета дружины Приреченской школы — нужно было сделать одно важное дело. Очень важное, как сказал Лешка, а значит подвести его было недопустимо…

Вернувшись с обеда Владимир Георгиевич Кудряев увидел сидящую в приемной пионерку. Классическую пионерку, в галстуке и с бантами на косичках, а секретарь, кивнув на нее, сообщил:

— Вот, пришла по вашу душу, но зачем — не говорит, вас ждет.

— Девочка, а ты кто? — поинтересовался первый секретарь Витебского обкома партии.

— Я — председатель совета дружины Приреченской школы Яна Петрович.

— Тогда ты, скорее всего, не туда пришла. Пионерскими делами у нас занимается обком комсомола. Это тебе надо на второй этаж…

— Я к вам пришла. Со срочным поручением от товарища Воронова. То есть это Лешка мне срочно поручил вам кое-что передать.

— Ну передавай, — Владимир Георгиевич протянул руку.

— На словах передать, — ответила девочка и, немного подумав, добавила: — конфиденциально…

Про товарища Воронова Владимир Георгиевич кое-что знал, правда, больше об этом товарище разные байки ходили. Однако товарищ Дедов, бывший тогда вторым секретарем обкома и курировавший деятельность этого «партизана», на повышение ушел с новым орденом, а на каком-то совещании сам товарищ Пономаренко заметил мимоходом:

— Парень, конечно, странный, но все, что он делает, почему-то превращается в ордена на груди тех, кто ему в его затеях помогал. И дело даже не в орденах, он как-то чуть ли не мимоходом решает такие задачи, над которыми мы, люди уже весьма взрослые, годами безуспешно бьемся. Конечно, опыт у него… специфический, и общаться с ним непросто — но если общий язык находится, то такие славные дела твориться начинают!

А детали «славных дел» тогда Пантелеймон Кондратьевич вникать не стал, но и о тракторном заводе, и о кислородных машинах, и о многом другом первый секретарь обкома был в курсе, а потому, даже не пытаясь что-то «заранее придумать», пригласил девочку в кабинет и предупредил секретаря:

— Меня ни для кого нет пока мы с… Яной Петрович не закончим. Яна, ты голодная? Сообразите что-нибудь девочке перекусить…

А затем, усадив пионерку в кресло, он стал внимательно слушать — и уже через пару минут понял, что «партизан» придумал что-то очень интересное. И даже не противозаконное. А еще через пятнадцать минут он, вызвав машину и распорядившись отвезти девочку домой, он позвонил товарищу Пономаренко: в рамках своей области он мог, пожалуй, все, предлагаемое «партизаном» сделать — но ведь этого будет маловато, а вот если все это проделать по всем областям республики…

Сдав последний зачет, Алексей зашел в ректорат и сообщил товарищу Лихачеву:

— Добрый день, Андрей Гаврилович, и я рад сообщить, что день сегодня по-настоящему добрый. Вопрос с финансированием строительства жилых домов для преподавателей практически решен…

— Домов, вы говорите? Но фонды нам выделены только на один…

— При необходимости фонды тоже появятся, а все прочее от вас зависит. Товарищ Пономаренко предложил простую схему: Если институт принимает — после экзаменов, конечно — двести белорусских студентов, то получается один жилой дом. Если от каждой области будет принято по тридцать студентов — то есть общим счетом триста шестьдесят — то два, и все фонды на второй дом Белоруссия изыщет. А если у вас получится взять шестьсот человек, то домов уже будет три, и не таких, как сейчас для работников фабрики строятся, а шестиэтажных. С лифтами и прочими прелестями цивилизации.

— Очень интересно, но шестьсот человек…

— С новыми общежитиями институт иногородних может принять уже почти четыре тысячи…

— Тоже верно. А когда нужно будет договор подписывать? И где? В смысле, мне придется в Белоруссию ехать или в представительстве…

— Никаких формальных договоров никто подписывать не будет. Вполне достаточно того, что я с вам договорюсь.

— Но ведь финансовая сторона…

— Я думаю, что вам вопрос о том, как руководство республики будет рассчитываться с Витебским стройуправлением, вообще беспокоить не должно. Вы общежития на баланс приняли?

— Институт принял…

— А там хоть какие-то сметы фигурировали? И здесь все будет так же.

— Я просто не знаю…

— В министерстве предложение о наборе студентов на местах вы согласовали?

— Да, им очень идея понравилась. Ведь о том, что в институт можно иногородних почти в десять раз больше принять, в «Правде» сообщать не будут, а набирать студентов, едва экзамены на «удовлетворительно» сдать сумевших, в медицинский…

— Ну и отлично. Хотя один договор все же подписать придется, но как раз в представительстве. По поводу командировок преподавателей, которые там экзамены принимать станут: это ведь не стройка, командировочные через кассу института пройдут. Можно уже завтра туда заехать…

Договоренность с Белоруссией о строительстве ряда зданий в Москве подразумевала, что Алексей потраченные деньги республике чуть позже вернет, из отчислений за изобретения вернет. То есть сам он имел в виду, что из денег, получаемых от уже зарегистрированный «изобретений». Однако белорусские товарищи посчитали иначе. То есть они посчитали (сами, без привлечения товарищей из Москвы) какой эффект дает применение в медицине парацетамола и ибупрофена — и подготовили постановление Совмина республики о выплате Алексею установленных законом авторских вознаграждений — и решили, что затраты на стройку будут возмещены еще до завершения этой самой стройки. Правда «партизану» об этом заранее сообщать не стали.

А Алексей, откровенно говоря, заботился о «счастье советских медиков» вовсе не из альтруизма. Он вдруг понял, что на самом деле хочет стать хорошим врачом — а для этого нужно, чтобы и преподаватели были хорошими. Очень хорошими, и к тому же испытывающими желание именно Алексею в учебе сильно помочь. Потому что учеба у него шла с огромным напряжением: все же возможность пять раз подряд прослушать одну и ту же лекцию или в операционной повторить операцию до тех пор, пока все не пройдет идеально, у него больше не было. И единственное, что его выручало — так это навык «волчьего сна», который он получил в центре интенсивной подготовки в Академии Дзержинского, но он прекрасно знал, что долго в таком режиме человеку продержаться не получится.