Переход
Шрифт:
— Я бы поступил так, как наш партизан с фашистами поступал, которые наши деревни сжигали вместе с жителями, но в таком случае я был бы не прав. А вот товарищ Абакумов предложил кое-что другое. То есть он тоже вроде как ахинею понес, но мне почему-то кажется, что в его ахинее все же крупицы здравого смысла отыскать можно. Правда, при одном условии.
— При каком?
— Я в медицине понимаю крайне мало, но есть люди, которые в ней разбираются гораздо лучше. И нам прежде всего следует нашу медицину поднять на огромную высоту. Сейчас в производство запускается сразу очень большое количество исключительно хороших препаратов, с которыми мы здоровье советских граждан можем существенно улучшить — и я думаю, что мы, то есть правительство, должно будет демонстративно авторов этих лекарств наградить. Серьезно наградить, чтобы люди, об этих наградах читая, сами поняли, что страна и правительство исключительно сильно заботится об их благополучии.
— То есть предлагаешь увешать Воронова орденами с головы до пят?
— Нет, конечно. Он все свои новые препараты по сути дела просто дарит своим подругам, а они и под пыткой не признаются, что лекарства не они придумали.
— И много у него… подруг?
— Я, конечно, не считал, но в этом институте три четверти студентов, даже больше — девушки. До которых потихоньку доходит, что найти себе мужа у них просто не получится: нет у нас мужиков, выбили за войну. А партизан пообещал всем, кто даже без мужа ребенка родит, безбедную жизнь.
— Его фамилия не Рокфеллер?
— Нет, но за изобретения у нас процент авторам выплачивается весьма приличный. Я специально проверил: все, придумавшие новые медпрепараты, ходят теперь с пузом. А лекарства он проталкивает через Минздрав Белоруссии: товарищ Пономаренко насчет лекарств верит ему, как господу богу и все его препараты сразу отправляет в производство.
— И сколько же него… будет детей?
— Не знаю, но думаю, что в институте каждая вторая старшекурсница с радостью ребенка ему родит. Или не ему: парню-то, в принципе, этот момент безразличен. Одна наша внештатная сотрудница сообщила, что он всех этих… подруг предупреждает: помочь в деторождении он может — если та никого другого не найдет, но с наступлением беременности такие отношения тут же прекратятся… кстати, он придумал и наладил на опытном заводе производство весьма точных тестов, показывающих беременность уже на первом месяце… отвлекся. В общем, подруг… близких подруг у него хватает: парень он видный, даже красивый — почему бы от такого ребенка не родить? Но насчет учинения разврата в общежитии жалоб не поступало, там все по взаимному согласию происходит. И, мне кажется, и стране от этого всяко хуже не будет: дети нам нужны, а кто у них отцом будет числиться…
— Да уж… а мы этот вопрос как-то подзапустили.
— Верно, но он за всех нас один пока отдувается, — хмыкнул Лаврентий Павлович, — но один он при всем старании страну не спасет.
— Предлагаешь нам ему в помощь этим заняться?
— Наша… сотрудница еще сообщила, что все эти… будущие матери подписывают с ним забавный договор: изрядную часть выплат за изобретения все они обязуются перечислять в помощь другим матерям-одиночкам. То есть юридической силы эта писулька не имеет, но пока ни одна от выполнения этого условия не отказывается…
— Ладно, об отце-герое потом поговорим, а вот что с докторами этими делать будем?
— И не только с докторами. Так вот, Виктор Семенович предлагает следующее…
К массовой беременности студенток своего института Алексей отношения почти не имел. А началось все еще прошлой осенью, когда у одной студентки с четвертого курса случился быстротечный роман — а результат вогнал ее в жуткую депрессию. Медики вообще-то — народ достаточно циничный, случившееся обсуждалось в общежитии широко — и среди женской части коллектива обсуждение шло большей частью на тему «у кого из врачей лучше аборт делать». Обсуждался этот вариант даже не смотря на то, что официально аборты (для впервые забеременевших) в стране были запрещены. Алексей думал очень недолго: он просто зашел к впавшей в депрессию студентке и сделал ей предложение. Не «руки и сердца», а предложение ребенка родить на радость будущей маме, и очень популярно объяснил девице, почему это будет для нее именно радостью. Та поначалу не поверила, но спустя всего три недели она подала (через Алексея) заявку на препарат каптоприл — и еще перед Новым годом она получила из Минска положительное заключение о проведенных клинических исследованиях, авторское свидетельство и «предварительное заключение о возможном экономическом эффекте», согласно которому молодая женщина на начисленные в течение трех следующих лет премии за изобретения могла бы всю оставшуюся жизнь вообще ничего не делать и жить в свое удовольствие. Ну а пока шли все эти процедуры, она тоже ни в чем себе не отказывала. Конечно, и запросы у нее были довольно скромные, так что пять сотен в дополнение к стипендии, которые ей Алексей выдавал, ее из депрессии вывели. А когда пришли бумаги из Минска, среди студенток случилось массовое «переосмысление» нынешней ситуации с «нулевыми шансами выйти замуж». Ведь любящий муж — это надежная опора в жизни, но и муж может оказаться… так себе, к тому же его скорее всего вообще никакого не будет. Но если найдется опора несколько иная…
А чтобы сделать
эту «опору» весомой и зримой, Алексей в промежутке между зачетной и экзаменационной сессиями съездил в гости в Пантелеймону Кондратьевичу, и его предложения встретили у товарища Пономаренко полное понимание. Однако в зримую форму они превратились лишь в конце марта, и в свете ряда прочих событий это превращение не стало особо заметным. Но все же многие его заметили, и больше всего на него обратили внимание молодые женщины.Глава 19
Вообще-то съездить в гости к Пантелеймону Кондратьевичу было очень просто, можно было воспользоваться трамваем или автобусом, а можно было и на метро прокатиться: товарищ Пономаренко еще летом сам «переехал в Москву». Но и связи с республикой не потерял, поэтому предложения Алексея «выстроить в Белоруссии что-то очень нужное» он поддержал (благо, сам он как раз работал в том числе и в области распределения финансов, причем распределения в части промышленного и транспортного строительства). Но согласился он далеко не сразу, а первая его реакция была совсем простой:
— Ты, партизан, гляжу, жениться решил? Очень это одобряю, но знаешь, если тебе хочется для дитя своего что-то такое красивое и удобное… у тебя же деньги есть, хотя… я Николаю Ивановичу скажу, Белоруссия тебе кроватку такую из бюджета оплатит. Республика у тебя и так в большом долгу, так что хоть частично рассчитается…
— Пантелеймон Когдратьевич, вот вы все правильно сказали. То есть что у меня денег достаточно, чтобы такую кроватку себе заказать хоть из красного дерева, хоть из палисандра или самшита. Но как раз мне кроватка не нужна, и жениться я пока вроде не собираюсь — а вот женщинам, у которых дети родятся, такие кроватки кроме всего прочего позволят меньше на детей время тратить, им не придется все время за младенцами следить. А если женщина вообще не замужем, то по моему мнению страна им кроватку, причем с кучей других нужных младенцу вещей, обязана просто подарить. А поэтому кроватка должна получиться во-первых недорогой в производстве, а во-вторых, очень надежной, чтобы и последующим младенцам в семье послужить.
— То есть как это не замужем? А… ты, гляжу, по государственному на вещи смотришь, суть улавливаешь. Но людей у нас не только бабам не хватает…
— Вот, посмотрите, я тут проект конструкции набросал. Все очень несложно, делать можно их хоть из березы, причем с производством справятся и артели инвалидов. Вот как раз для таких артелей специальные мебельные фабрички строить и нужно будет чтобы в стране младенцам хорошо жилось.
— Хм… а зачем ты такую гайку кривую придумал?
— А затем: здесь отверстия для крепежа можно будет простой фрезой выбрать за десять секунд, а не корячиться полчаса со стамеской. Потом можно будет вообще на вот такой хитрый зацеп перейти, но для их производства нужно будет отработать точное стальное литье в кокиль, а с таким инвалиды не справятся.
— А затраты, говоришь…
— Сколько будет стоить цех, я не знаю, а по оборудованию получается, что если два грузовичка оршанских колхозам продать, то уже денег хватит. И будет такая артель в двадцать инвалидов по десять тысяч кроваток в год собирать.
— Тебе десять тысяч-то хватит?
— Мне — точно хватит, а вот всей стране… а кто запретит двадцать, пятьдесят таких заводиков поставить? И не только в Белоруссии, у нас в стране береза много где растет.
— Ты точно по государственному мыслишь, и это мне нравится. Я Николая Ивановича попрошу вопрос проработать… да не корчи ты рожи-то мне, на пару заводиков деньги у него есть, через месяц… нет, месяца через три, потому что в мороз строить хорошо не получится, будут тебе кроватки. И за всех не скажу, а вот в своей республике товарищ Гусаров одиноким матерям их точно дарить будет бесплатно. Еще кое с кем поговорю, среди первых и по областям нормальных мужиков хватает. А я гляжу, что у тебя еще что-то предложить есть, так?
— Есть. Потому что кроватки — это для дома, а с младенцами еще и гулять надо. Я тут набросал парочку конструкций детских колясок… недорогих, их тоже стране миллионы потребуются.
— И одиноким матерям чтобы бесплатно, так? Ты мне лекции за советскую власть не читай, эта власть уже такую задачу поставила, а ты просто для решения такой задачи что-то умное приволок, и я не критикую тебя, а думаю, как бы половчее производство такое наладить. Тут же уже березой не отделаешься, здесь металл нужен не самый простой… и резина. Ладно, с резиной вопрос Николай Иванович решит, у него теперь картошки с избытком… благодаря тебе, кстати. Но насчет станков — тут придется подумать. И мы подумаем, ты не волнуйся. Пока в Москве на мое старое постановление о сверхурочных в республике внимания особого не обратили, попробуем… Николай Иванович попробует снова народный энтузиазм на такое дело поднять. Но все равно денег потребуется немало… но дело-то нужное, найдем на него копейку. А у тебя поди и планы строительства заводика колясочного готовы?