Переход

— Насколько я понял, они запихнули в бомбу, — Алексей кивнул на положенный перед ним лист бумаги, — двадцать килограммов моего металла, так?

— Так.

— Для взрыва мощностью в мегатонну теоретически нужно чуть даже меньше килограмма трития…

— А вы откуда это знаете?

— Из учебника физики, это подсчитать довольно легко. Так вот, шестого лития в этом металле было примерно шестнадцать килограммов, при взрыве инициатора из него получилось почти семь килограммов трития… теоретически должно было получиться. То есть на самом деле было в реакции использовано меньше трети материала, то есть КПД бомбы был меньше тридцати процентов. Но, хочу сказать, даже это — очень хороший результат, тем, кто сумел такую бомбу сделать, нужно сразу по несколько медалей Героев Соцтруда выдать.

— Мы товарищей, безусловно, наградим. А вот вы, товарищ Воронов, поступили безответственно, уехав, вместо того, чтобы товарищам физикам помогать, на войну. Да, по просьбе товарища Кима вам присваивается звание Героя Советского Союза… вот, держите медаль и орден. Постановление об этом награждении закрытое, как и о награждениях за новую бомбу будет… Ладно, ваше объяснение я понял, с предложением о награждениях, пожалуй, соглашусь… Все, идите. Только выезжать из страны мы вам пока запрещаем. И даже из Москвы… А когда вы нам понадобитесь снова… Самое удивительное, что хочется, чтобы вы больше уже не понадобились, но… До свидания, Алексей Павлович. До скорого свидания…

Глава 24

Алексей, выйдя из Кремля, решил, что товарищ Сталин на него сильно обиделся. И вообще-то было за что — но по мнению попаданца раньше передавать участникам атомного проекта те немногие знания об устройстве термоядерной бомбы, которые у него имелись, было бы совершенно неправильно. Во-первых, в проекте были отдельные товарищи, которых он считал «совсем не товарищами», и до их удаления из проекта имелся серьезный риск того, что эта информация попадет не туда, куда надо. А во-вторых, пока они не изготовят «нормальную плутониевую бомбу», эта информация пользы бы не принесла, но сильно отвлекла бы ученых от главного проекта. Поэтому он к неудовольствию Иосифа Виссарионовича отнесся довольно безразлично, в том числе и потому, что считал свою деятельность «в новой реальности» малозначимой и особой пользы не приносящей. То есть конечно новые лекарства помогали, причем каждый день помогали спасать жизни огромного числа людей — но ему-то на всех этих людей было вообще плевать, он с ними даже знаком не был и знакомиться не собирался.

То есть все же не плевать, Алексей искренне радовался, когда читал очередную сводку Минздрава о том, сколько людей были вылечены с применением новых лекарственных препаратов. И сколько денег сэкономила страна на том, что этим людям не требовалось оплачивать больничные листы. А о том, сколько этих сэкономленных денег страна направила на поддержку детства и материнства…

Почему-то поддержка этого самого детства и материнства была возложена немного на профсоюзы (в части оплаты декретных отпусков и выплат по уходу за больными детьми), но в основном материальную поддержку страна возложила на Минместпром. То есть на республиканские Минместпромы, поскольку общесоюзного не существовало — и эта поддержка в разных республиках получилась очень разной. Самой, что ли, основательной она была в Белоруссии: там с рождением первого ребенка в семье (или «без семьи») матери выдавали бесплатно и кроватку, и коляску детскую, и полный комплект одеяний для младенца, а так же ежемесячно выплачивали довольно приличную сумму деньгами. Не гигантскую, в Белоруссии ежемесячная доплата «за первенца» составляла сто двадцать рублей, но в республике и срок послеродового оплачиваемого отпуска установили в полгода, так что поначалу прибавка к семейному бюджету получалась заметной. А матерям-одиночкам (но не «разведенкам», что, по мнению Алексея было весьма разумно) старались сразу и жилье получше предоставить, и работу надомную подыскать, и таким еще отдельные доплаты полагались, которые в народе иногда называли довольно неприлично, но позволяли все же жить молодой матери относительно безбедно.

За второго ребенка коляску уже не давали (зато давали кроватку побольше для старшего), а за третьего — которых в результате в республике появлялось все больше — благосостояние семьи вырастало уж совсем серьезно: с таких семей не взимались коммунальные платежи, выдавались бесплатные путевки в санатории и дома отдыха, дети бесплатное питание в школах получали не только до четвертого класса, а до окончания школы — что рост населения стимулировало весьма серьезно.

В РСФСР благ было несколько меньше: и доплата «за первенца» была поскромнее (всего восемьдесят пять рублей), и прочие блага в меньших количествах на людей сыпались, но все же и здесь ситуация с деторождением руководство страны радовала. А особенно радовала эта «ситуация» тех, у кого рождались близнецы: таким матерям благ отсыпали столько, что до года матери вообще не требовалось ни о чем волноваться. А тот немного удивлявший медиков факт, что при искусственном оплодотворении близнецы рождались впятеро чаще, оставшиеся без мужчин одинокие женщины тоже успели принять во внимание…

В остальных республиках такая «забота о материнстве» все же была пока в зачаточном состоянии, но, допустим, в среднеазиатских республиках в силу местного менталитета это никому детей рожать не мешало (да и «недостатка мужчин» за войну там заметного не образовалось), а на Кавказе обычаи вообще практически исключали возможность для одинокой женщины обзавестись ребенком. Правда, в результате стала довольно заметной «эмиграция» таких женщин в Россию и Белоруссию, но все же чтобы ее заметить, требовалось очень внимательно приглядываться.

А относительно того, как «поднять рождаемость» в Казахстане, с Алексеем обстоятельно побеседовал Пантелеймон Кондратьевич — после того, как ему была предложена работа первым секретарем этой (заметно сократившейся в размерах) республики:

— Партизан, я же лучше всех знаю, что как в Белоруссии рождаемость поднять, ты придумал. Но там ситуация с населением была…не буду тебе объяснять то, что ты лучше меня знаешь. А что ты для Казахстана посоветуешь?

— Я, Пантелеймон Кондратьевич, вам по этому поводу ничего, кроме сугубо матерных слов, сказать не могу. Но если совершенно абстрактно, в порядке бреда…

— Давай, у тебя даже бредить получается полезно для страны.

— Бездушная статистика говорит, что максимальный прирост населения происходит в деревнях и селах. Так что если вы там понастроите деревень…

— Там же почти везде голая степь безжизненная, какие деревни?

— А никто и не говорит, что будет просто. У нас план преобразования природы принят? А насчет безжизненности степи, а как весна, паводком Петропавловск чуть ли не сносится. Вот если эту воду как-то задержать… но повторю: я не специалист, я просто советы даю… бредовые. А уж из моего бреда извлекать пользу пусть специально обученные люди будут.

— Так где же людей-то таких взять?

— Как где? Нужно взять людей и их специально обучить. А где людей взять…

— Я об этом с тобой и говорю: нужно рождаемость поднимать, а как это сделать…

— Мы с вами, Пантелеймон Кондратьевич, даже если очень сильно напряжемся, стране сможем дать хорошо если по сотне новых граждан, хотя опять лишь с посторонней помощью и скорее всего даже до сотни дойти не успеем: ревнивые бабы нас раньше где-нибудь удавят потихоньку. По части медпрепаратов я, конечно, смогу чем-то помочь… А знаете что, вы приглашайте в республику одиноких женщин, беременных, и пенсию им давайте официально «по потере кормильца», думаю, многие согласятся на такое.

— А денег где на пенсии эти брать? Там же местпром только сок яблочный да мясные консервы…

— У Лаврентия Павловича денег попросите, он даст, много даст.

— Ага, как же! Потом догонит и еще добавит.

— А я вам расскажу, где урана под землей много, а вы ему про это расскажете когда там уран уже живьем найдете, и денег у вас будет просто завались!

— Уран под землей… это опять фашист из Магдебурга?

— Нет, строго казахские геологи под мудрым руководством нового первого секретаря. А я там ведь даже мимо не проходил, откуда мне про Казахстан что-то знать? Тем более про недра…

— Ты какой-то склизкий стал… хотя всегда таким был. Когда мне документы показали про то, что ты в Корее натворил, я, признаться, поначалу и не поверил… а теперь думаю, что ты про свою партизанскую юность очень много недоговорил. А совет твой про баб беременных я, пожалуй, послушаю. Посчитаю все, конечно, тщательно, а потом… Если что, то в Алма-Ате, говорят, яблоки лучшие в стране, я тебе пришлю потом. Ты готовься: я тебе за каждого нового гражданина Союза по одному яблоку пришлю!

— Угрожаете?