Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Не помню.

Наталья Столярова — Степану Татищеву

Из писем 1980 года

Милый друг, спасибо за письмо и за все остальное. Учитывая ваше время, рассматриваю письмо как жертву, которая вам зачтется на том свете. Надеюсь, все ваши живы и здоровы, в том числе Николай Дмитриевич.

Ваш рассказ о нахале я прочла с удовольствием, вспомнив при этом, как вы попросили меня привести к вам это неотесанное местечковое чудовище и как он сладко храпел, пока мы переживали историю с моей подругой. И вообще, Жорж Данден, вы сами превратили свой дом в странноприимное заведение, единственное, что непонятно, это что все ваши друзья не из консервативной эмигрантской партии, а из лейбористов. При этом (Севера вы не теряете!), вы дружите и с той стороной.

Рада, что вы трепались обо мне с маленькой женщиной (которая могла бы мне написать, черт возьми!), но изумилась насчет «ривалите» [349] с моей подругой и моей ревности. Вы теряете чувство юмора, мон шер, и голова у вас съехала набекрень (простите за жаргон) от успеха у женщин. Нет, мы с Идой не будем вызывать друг друга на дуэль из-за вас. Хотя бы

потому, что я слишком уверена в ваших чувствах… Между прочим, вы даже не передали ей привета, а она жалеет, что вы не пришли на вокзал.

Меня волнуют дела Бориса Поплавского. Хотелось бы, чтобы вы спросили у Жоржа Нивы, получил ли он в свое время библиографию, с большим трудом и тщанием составленную здесь одним из поклонников Поплавского. Если он ее не имеет, я пошлю новую, дополненную. Очень надеюсь, что летом вы доведете работу до конца [350] .

349

Соперничества (фр. rivalit'e).

350

Степан Татищев собирался написать книгу-исследование о Поплавском (Осв.).

* * *

Дорогой друг, никаких новостей от вас (если не считать сплетен моей подруги, более избалованной вашим вниманием, чем я, что, естественно, заставляет меня ревновать). Но теперь, когда я лучше вас узнала… Это удивляет меня меньше.

Я не получала новостей от вас со времени моего отъезда. Из-за того, что на протяжении шести месяцев я не знаю, как организовать регулярную посылку журналов и книг, страдает немалое число людей. Мы веселим вас нашими афганскими и прочими выкрутасами, мы вас трогаем изредка нашим «славянским шармом», но не более того. Нам не присылают ничего. Никто.

В остальном все хорошо, прекрасный маркиз (извините, прекрасный граф). Мы активно готовимся к О[лимпийским] И[грам] — с помощью Божьей и прекрасной Франции.

Тетради, которые я взяла у вас, будут вам возвращены после изучения [351] .

Спасибо за кораллы. Посылаю маленькую записку. Старая подруга была тронута и восхищена [352] .

351

Имеются в виду несколько тетрадей с дневниками Б. Поплавского (Осв.).

352

Оригинал по-французски.

Надежда Мандельштам — Степану Татищеву

Степа, милый, спасибо за кораллы — со дна моря. У меня такие были в детстве. Они чудные. Какие лапы — просто трагические движения…

Степан, я раз прискакала в город, где вас уже не было. Я была в отчаянье. Как обидно, неужели мы никогда не увидимся. H. М.

Наталья Столярова — Степану Татищеву

Из писем 1980 года

До сих пор во мне живы воспоминания о шумном и волнующем прощанье. Все шло хорошо до Литовска, где мою соседку стали расспрашивать о количестве чемоданов. В воздухе висела угроза, что ее пригласят для подробного досмотра. Я ждала своей очереди, когда ей стали задавать вопросы о печатных изданиях, которые она могла везти в чемоданах. Тогда я взяла Paris-Match и щедро предложила его им. Таможенники стали внимательно его листать, выискивая, по-видимому, гривуазные места. Через десять минут они вернулись, чтобы спросить меня, с какой целью я приобрела это издание. Все это тянулось довольно долго, я пощажу ваше терпение, но, в конечном счете, кончилось тем, что я призналась, что купила его, чтобы читать. Вырвав это признание, нас оставили спокойно спать.

Я бы хотела, чтобы вы сообщили соседям [353] о том, что мне на днях рассказала приятельница, видевшая их несколько раз чуть больше года тому назад. Ее пригласили приятно побеседовать о ее путешествии, о встречах с Monsieur и с Madame, о том, кто из них двоих, по ее мнению, легче попадает под влияние и с кого начать, чтобы их заставить замолчать, а также о ее отношении к произведениям Monsieur. Она отвечала, как могла, скорее всего не так уж плохо, но она их просит не пускать сына к Скифам, как они собирались (мысль, на мой взгляд, совершенно нелепая). Господа в курсе этой затеи. Она меня попросила Вам это передать.

Я же, в свою очередь, советую им быть более сдержанными при встречах с людьми с Востока, заботясь при этом не только о благе последних. Слишком уж интересуются их работой.

Я еще не видела любителя поэзии Бориса Поплавского, как только что-нибудь узнаю, сообщу.

Несмотря на течение здешней жизни, скорее обычное, климат как-то меняется, и это становится заметным. Чувствительным людям.

Я должна признать, что проводы были волнующими и что у меня было ранящее чувство, что они — последние.

353

Имеются в виду Андрей Синявский и его жена Мария Розанова (Осв.).

Ида Карская — Мишелю Карскому

Дорогой мой, пару слов, чтоб тебе сказать, что мне открыли глаз. О всех моих глазных болезнях не стоит болтать. Я со вчерашнего дня проглотила много (для меня) valium. Привела нервы в порядок, обо многом передумала и переворачиваю страницу. Не стоит говорить об этом — это будет меня раздражать, и я знаю, что все (художники, assistants, etc.) будут ждать, чтоб я споткнулась, чтобы меня столкнуть вниз головой с социальной лестницы. Я хочу продолжать работать, как раньше. Очки у меня, как у princesse Gr^ace de Monaco. Que d'esire encore le peuple? [354]

354

Монакской

принцессы Грас. Чего еще нужно народу? (фр.).

Мишель Трош об Иде Карской

1980

Жан Полян писал о ней еще в 1959 году: «Карская одновременно ведет две разные жизни… И я ясно вижу зачем ей это нужно: если можно вести две жизни, почему нельзя три? Почему не семь или не девять?» И почему не больше? — добавим мы. Этому драгоценному умению быть многоликими, а значит свободными и созидательными, даже когда мы счастливы или переживаем катастрофу, и притом оставаясь в самом обыденном, привычном нам мире, учит Карская.

Любая жизнь возможна, если действовать наперекор всему; если переступать — но не всегда — через мнимое благородство любых рамок и материалов; если быть верным истинным движениям своей души и случайным подаркам жизни, но не витать при этом в облаках высокопарных фантазий или абстракций.

Появление Полуночных гостей или Знакомонезнакомых, Писем без ответа или Серых красок будней; трогательное отношение к прошлому в Книге предков; размышления любимого ребенка (Били-Били); непрестанный протест против несправедливого забвения предметного мира в коллажах; несравненный пример, дикий и воинственный, кочевники в шатре Чингиз-хана, — не стоят ли за всем этим глубоко личные мгновения, переживания или алхимия Карской, которые нам дано навсегда разделить с ней, или отбросить, или погрузиться в них на какое-то время. Не забывая при этом неустранимых корней: Карская — русская, истинно русская. Она — русская частица нашей жизни, всего лирического в ней.

Из воспоминаний Иды Карской [355]

Когда вы рядом с Шестовым или Ремизовым, с Сутиным, Гончаровой или Поплавским, когда вы разобрались, где вы, то и другим легко разобраться. Я никогда не храню прошлое в памяти. Но Поплавский для меня — не «прошлое». Это то, что меня формировало, что сделало меня художником. Он, сам того не подозревая, был одним из моих учителей.

…Когда я слушаю своего сына или племянников, которые говорят о житейских неурядицах и проблемах, я их не останавливаю: значит им так нравится, значит у них есть какой-то свой сумбур. Ну и пусть… Не надо подражать другим. Надо делать, как вам бы хотелось. Даже если это плохо. Это единственная свобода, которую я признаю. И она дорого стоит нам — мир не много ее понимает.

355

Некоторые куски этого фрагмента не были опубликованы и воспроизводятся по оригиналу записи воспоминаний Иды Карской.

Настоящая ценность совсем не в том, что окружает нас в видимостях. Она находится внутри нас, и настоящие художники ищут ее в своем нутре. Я, например, нахожу отклик в своих детских рисунках и думаю, что каждый — нет, не каждый, не каждый — находит основу своего творчества в раннем детстве. «Есть какая-то тайна, которую я узнаю», — думала я когда-то в молодости. И я узнала. И больше ее не узнает никто.

Иногда я вдруг осознаю: я стала слишком красива в своем искусстве, тревожно красива. Эстетична. Нет, мне это не подходит, мне тут нечего делать. Я это оставлю другим. «Состав земли не знает грязи» — сказал Пастернак. Именно «грязь» и может быть гениальна.

Что для меня творчество? Первым долгом, это искренность и полная свобода, чтобы узнать себя. А главное — сомневаться. Сомневаться — трудно. Но как только что-то становится легким — в любом, не только писательском или художническом деле — сразу нужно бросать и искать в другом направлении.

…Некоторые очень боятся смерти, самого процесса умирания. Я ее не боюсь. Мне только грустно за мои картины, но и то — какое это имеет значение: ведь мои отношения с искусством тоже изменятся. Исчезает ли что-нибудь абсолютно?..

Да, состав земли не знает грязи. Мы из земли вышли, в землю и уйдем.

Я ухожу, так ничего и не зная — не разрешив ни вопроса о смерти, ни вопроса о смысле жизни. Я поняла только одно: делать на Земле надо то, что любишь, и надо торопиться.

Из интервью Натальи Столяровой

Дина Шрайбман, стройная и довольно миловидная, сумела себя поставить — Б. Поплавский уважал ее. Полагаю, что крестилась она добровольно, попав в русскую компанию. Четыре девушки-еврейки из Бессарабии приехали в Париж учиться и все вышли замуж [356] за безденежных русских. Дина, видимо, любила Поплавского, а он ее «жалел», считая, что любви на свете нет, есть взаимная жалость. Эту жалось я называла проституцией. Некоторые (сын Дины) считали, что Дина — это Тереза, но я не вижу ничего общего. Тереза — продукт мечты. Поплавскому хотелось встретить такую Терезу, и не привелось. Дина была вполне реалистическим человеком, хотела завести семью с Поплавским, поняла, что это безнадежно, вышла замуж за Татищева, но какая-то часть ее сердца всегда оставалась с Борисом Поплавским и после замужества. Дина была человеком сильным, суровым и с «малахольной» обморочной Терезой не имела ничего общего, на мой взгляд.

356

Всего действительно было четыре сестры, но в Париж приехало три из них, а замуж вышли только Ида и Дина (Осв.).

Дина крестилась, когда жила с Борисом Поплавским. Она снимала квартиру на крыше большого дома в том же бедняцком павильоне, где жили Поплавские, но Борис жил с родителями. Поплавский был очень привязан к Дине и приносил ей все свои любовные огорчения. Его увлечения до меня она, видимо, принимала с мудрым спокойствием. Году в 1933 она меня пригласила и долго убеждала, что «у Бориса много богатства любви». Делала она это по его просьбе, уже замужем.

Н. Д. Татищев жив. Был в то время шофером [357] , долго ухаживал за Диной и воспользовался романом Б. Поплавского со мной, чтобы убедить ее выйти замуж за него. Был чудаком, но верным другом. Все, что мог, сохранил и опубликовал после смерти Поплавского.

357

Н. Татищев никогда не был шофером (Осв.).

Поделиться с друзьями: