Перехваченные письма
Шрифт:
К середине пятидесятых годов Маня свернула свою торговлю и распродала все товары. Ее здоровье пошатнулось. В один прекрасный день она исчезла. Неделю спустя, разыскивая ее по телефону, я выяснил, наконец, что она находится в больнице в Клермон-сюр-Уаз. Я сразу же поехал к ней. Эта встреча была тяжелой и для нее, и для меня. Мы все несколько раз, по очереди, ходили ее навещать. Потом она вернулась домой. Она чувствовала себя лучше, уехала в санаторий, затем вернулась. Но болезнь снова стала брать свое. Это напоминало войну с переменным успехом, когда то одна, то другая сторона берет верх.
Однажды она попросила меня пойти к мэру Плесси-Робенсон и заявить, что у нее украли документы и что ее хотят скомпрометировать, обвинив в шпионаже. Я ей поверил и сделал то, что она просила. Мэр был первым, кто заставил меня задуматься, спросив, не страдает ли она душевной болезнью. Как я мог не сообразить этого раньше?
Потом был еще один период, когда жизнь взяла свое, а болезнь отступила. Как-то она спросила, ходил ли я к мэру, и была удивлена моим утвердительным ответом, но, кажется, осталась довольна.
24 октября 1959
Exp.: Mme Tatischeff
«de Mailhol»
Labastide-Beauvoir, Haute-Garonne
Mon cher Boris-ch'eri,
Le 24.9, dix heures et quart au lit en chemise de nuit (pas tr`es bien repass'ee, pas propre `a souhait) mais je couvre tout cela avec ma grande serviette 'eponge, tu sais, sur fond bleu roi des rayures, rouge, vert-jaune. Elle est assez d'ecorative et va avec tout l'ameublement de ma chambre actuelle que je commence `a m'attacher de plus en plus. J'attends la visite du docteur, mais je ne suis pas ou plut^ot, je ne suis plus malade du tout. Jamais de ma vie je ne me suis sentie aussi repos'ee, aussi en forme pour travailler et aussi heureuse pour pouvoir le faire. Je me mets `a souffler tra-la-la la-la-la la la aa.
Mon petit Aige-ch'eri [304] ,
Вот они и навестили меня. Docteur [306] со своим assistant [307] , Banid его фамилия.
Он — доктор, конечно: Zdravstvouite, Maria Romanovna.
Я: Здравствуйте, дорогой Морис Люсьеныч! — и смех, и шутки начинаются. Я держала твое письмо (в момент, когда он открыл мою дверь) в руках. Конечно, прочла я ему сначала по-русски, как ты мне писал, потом перевела, они были в восторге; кроме этого — et votre sant'e? sommeil? etc. [308]
Они: vous allez m^eme un peu trop bien, on va vous calmer un peu (обращается к assistant): on va lui faire une piq^ure calmante d'Argatyl.
Docteur, merci, d'accord, mais pas avant que je finisse cette lettre [309] . Они думают что я в бреду, в какой-то особой лихорадке, но может быть им не дано знать, что знаем мы. Дина, твоя… (Далее неразборчиво. — Осв.). Что-то, кто-то не дает мне это ясно написать, но ты прочтешь и так. Я себя прекрасно чувствую, tr`es tr`es bien, mais confidentiellement j'entends des voix comme Jeanne d'Arc, mais другого порядка. Shakespeare aussi voyait clair mais `a sa facon `a lui, comme moi `a la mienne et toi mon petit Aige-ch'eri-Брюсик `a ta facon `a toi [310] .
Буссик, не страшись этого вдруг открывшегося мне Дара, это не даром его получила я. Ты также знаешь, toute peine m'erite r'ecompense [311] мы верим что le sculpteur Michel-Aige [312] был универсально умен, откуда за короткий жизненный путь человека возможно всему тому научиться? Это невозможно здесь на земле, под луной, нет невозможно… Кажется, что ничто не случайно.
Сейчас помолюсь Ему в слезах, и Он удалит твое, Брюсино, мучение (из песни песней). Помоги, Господи-Боже, помолиться за моего сынишку, нашего Бориса Николаевича Татищева, чтобы у него никогда не болела голова и не зубы, господи. Я плачу и молюсь! Дай, Господи, спасибо, милый. Лицо выкупалось в слезах, а теперь я и без укола Argatyl успокоюсь.
Довольно болтать, я все же еще не умывалась иначе, как теплыми слезами. Целую, обнимаю тебя. Пойду мыться и делать гимнастику — растирать все тело у открытого окна моими твердыми щетками — и все прекрасно с нами.
Господи-Боже, да хранит он тебя, верь в Него, верь, как верю теперь я. Он все может, Ему все дано. Крещу тебя, Сыночек, родненький мой.
Мать твоя родная Маруся Татищева
304
Дорогой Борис, родной мой,
24.9, четверть одиннадцатого, в постели, в ночной рубашке (не слишком хорошо поглаженной, не такой чистой, как хотелось бы), но я накрываю все это моим большим махровым полотенцем, ты знаешь, с красными и желто-зелеными полосами на ярко-синем фоне. Оно довольно декоративно и подходит к обстановке моей комнаты, к которой я все больше и больше привыкаю. Я ожидаю прихода доктора, но я вовсе не больна, или, лучше сказать, я уже не больна. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой отдохнувшей, такой работоспособной и такой счастливой чувствовать, что я в состоянии работать. Я прямо выдыхаю: тра-ля-ля ля-ля-ля ля ля аа.
Мой ангелочек родной (фр.).
305
Слова выскакивают, чтобы хоть немного успокоить биение моего сердца, к которому я хочу тебя прижать, хочу громко поблагодарить тебя за то счастье, что ты вселил в меня своим нежным письмом. Я читала его между строк (фр.).
306
Доктор (фр.).
307
Помощником (фр.).
308
А ваше самочувствие? сон? и т.д. (фр.).
309
Вы чувствуете себя даже слишком хорошо, мы немного успокоим вас… мы сделаем ей успокоительный укол аргатиля.
Доктор, хорошо, я согласна, но сначала я кончу это письмо (фр.).
310
Очень-очень хорошо, но, между нами, я слышу голоса, как Жанна д'Арк, но… Шекспир тоже все ясно видел, только по-своему, как я — по-моему, а ты, мой Брюсик, ангелочек мой родной, — по-твоему (фр.).
311
Всякое усилие должно быть вознаграждено (фр.).
312
Скульптор Микель Анджело (фр.).
15 декабря 1959
Мой нежный мальчик, сынок дорогой,
Как твое здоровье? Пьешь ли ты горячий чай с медом и лимоном перед сном? Ты бы мне лично написал несколько слов по собственной инициативе. Тятенька мне пишет по субботам, это хорошо, но недостаточно для меня. Ты, конечно, ответишь, что не пользуешься и свободной минутой, почему и не пишешь. С одной стороны это так, касаясь логики, ты прав, но касаясь чувств cela laisse `a d'esirer [313] . Один раз в неделю все же можно было бы написать несколько слов, хотя бы из библиотеки, из станции метро. Для меня получить письма от тебя, Степана или тятеньки, это подарок и праздник для меня. Здесь жизнь очень однообразна. Это все же не дом — clinique psychiatrique [314] для нервнобольных. За нами смотрят более или менее строго. Есть часы и особые места ограниченные для прогулки, часы для сна и еды и т.д., это так или иначе жизнь казармы. Есть соседи, соседки интересные, есть и очень жалкие, безнадежные, есть и скучные, и злые и т.п. У меня особое счастье, я живу одна в очень приятной светлой солнечной комнате и ем одна в своей комнате. Не теряю времени и ем, как мне хочется, мясо, овощи, салат — все вместе, как я люблю это делать дома.
Я, было, похудела во время моего бронхита, уколы пениссилина и т.п., а теперь опять поправилась. Мне делают уколы, чтобы прибавить красные шарики крови — забыла как называется по-медицински а то бы и тебе принимать, есть и ampoules buvables [315] . Я узнаю у infirmi`ere [316] и тебе напишу, это исключительно хороший fortifiant [317] . Я рада была бы, если б ты согласился его принимать.
Прости, мой милый, что пишу по-русски. Незаметно для себя я так начала, так что уж и продолжаю. Кажется, во вторник 13 октября начала писать свой роман. Написала 17 страниц моего раннего детства, начала в 2 года — и до 11 лет. Увидим, что скажет мой первый дорогой, внимательный читатель — Тятенька, от его мнения почти все зависит, продолжить или бросить все.
Сегодня прекрасный солнечный день. Солнце греет чуть не как летом. Я посидела немного в chaise-longue [318]
в парке. Теперь без четверти два часа и нас закрыли на замок, каждого в своей комнате для sieste [319] и каждый делает, что кому угодно: tricote [320] , читает, пишет или спит, если плохо спал ночью. Кончаю письмо, чтобы отправить его в три часа.Крепко тебя обнимаю, родной мой, и целую, поцелуй тятеньку за меня.
Мама
313
Оставляет желать лучшего (фр.).
314
Психиатрическая клиника (фр.).
315
В ампулах для приема вовнутрь (фр.).
316
Медицинской сестры (фр.).
317
Укрепляющее средство (фр.).
318
Шезлонге (фр.).
319
Сьеста, мертвый час (фр.).
320
Вяжет (фр.).
В конце концов, победила болезнь. Маня повесилась в конце лета 1960 года в своей прежней квартире в Монруже, которая уже давно служила ей складом для товаров. Я был первым, кто ее обнаружил. Как-то она снова ушла из дому, никого не предупредив. Ее исчезновение нас очень встревожило, и я отправился на поиски. Самым вероятным было, что она укрылась в своем доме в Монруже, но он был заперт. Все же чуть позже я вернулся туда еще раз, обошел дом со двора и открыл наружные ставни. Я увидел ее через стекло, угадал в полумраке веревку и сразу же понял, что она мертва. Я побежал за полицией, они очень быстро пришли, полицейский разбил стекло, чтобы зайти, и сказал, что смерть наступила уже давно.
Маня всегда хотела, чтобы я встретил женщину, с которой я был бы счастлив. В день нашей женитьбы, едва встав из-за праздничного стола, мы с Ирэн, не снимая свадебных нарядов, отправились на кладбище и оставили на Маниной могиле одну из подаренных нам корзин цветов, прежде чем вернуться домой, собрать наши чемоданы и уехать в свадебное путешествие.
После нашего отъезда в Советский Союз в 1955 году мы время от времени обменивались письмами — и вот неожиданность! Приходит письмо с московским штампом, и из него мы узнаем, что Степа с женой Анн приехали на несколько дней в Москву и надеются повидаться с нами. Мы с Наташей взбудоражены, не знаем, как быть. Мы никогда не были в Москве, поездка нас страшит, да и где взять деньги на билеты? Даже если объединить наши две студенческие стипендии, их хватит на поездку только одной из нас. И к тому же декан, к которому мы пришли отпрашиваться на пару дней, объявляет, что может отпустить только кого-нибудь одного. Короче, мы снова тянем жребий, на этот раз удача на стороне Наташи, и она отправляется в путь.
Что осталось у Наташи в памяти от этой поездки? Что она долго не могла разыскать гостиницу, что у Анн начались преждевременные роды и она родила сына в московском роддоме, что встреча была короткой и что нелегко найти общий язык с человеком, с которым живешь на разных планетах. А мне, в качестве утешения за несостоявшуюся поездку, достались роскошный светло-голубой французский свитер и сделанная в номере гостиницы мгновенная фотография Наташи, сияющей так, как будто внутри нее горела маленькая лампа.
2 сентября 1960
Москва Г-2, Сивцев Вражек, д. 30, кв. 8
Дорогой Николай, пользуюсь случаем, чтобы послать тебе сердечный привет и самые лучшие пожелания здоровья и радости в жизни.
Рада была познакомиться со своим племянником. Степа мне очень понравился, такой умный, милый, воспитанный мальчик. Мы о многом с ним говорили, с ним очень интересно. Сегодня надеюсь познакомиться со Степиной женой, она обещала вечером приехать. Эта встреча с твоей семьей для меня очень приятна. Хорошо было бы и с тобой повидаться, но вряд ли это возможно.
Я живу хорошо. Продолжаю работать, хотя давно уже наступил пенсионный возраст, и можно было бы закругляться, как у нас говорят. Но не хочется бросать работу. Как-то трудно решиться после 40 лет работы ничего не делать.
В прошлом году много болела, были всякие недоразумения с сердцем, а нынешним летом меня послали в замечательный санаторий, где я поправилась и пока совсем здорова.
Степа мне рассказывал про тебя. Жизнь у нас, конечно, разная, но думаю, что общие интересы нашлись бы.
Глава 2
В КРАЯХ ЧУЖИХ
Едва напряжем наше внимание, как Тао уже убежало, засмеялось, скрылось в небытии.
Из писем 1960 года
…Вернулся ли Степан? То есть, конечно, он вернулся, но видался ли ты с ним? Ты ли прав или я касательно поэзии?
Почему ты никогда не бываешь по субботам в Таверне (Эльзасской) 288, rue Vaugirard, где иногда встречаются очумленные и потерявшие души свои, т.е. сумасшедшие грешники русские, к которым мы подходим так вприлипку своей слабостью?
Обнимаю тебя. Твой Виктор.
Дорогой мой Николай, «профессионально» приветствую два твои стихотворения, переведенные с китайского! Они очень хороши! Правку ты можешь определить по началу: «Вино я отстранил» («я чашу отстранил») — правка ничтожная, но кое-что от того получило большую строгость. Значит ли это, что тысячелетняя культура твоей «китайщины», культура мудрости, требует большего участия и поправок (в предпоследних твоих стихах нечего было править — ни технически, ни психологически)? Вероятно — так, потому что она, культура, обязательно должна быть участницей нынешнего дня.
Итак: «Вино я отстранил, беру тетрадь»… Нет, всего лучше: я принесу тебе твои стихи к свиданию, которое надо бы ускорить. Не можешь ли ты прийти к Елиньке в ближайший четверг?
Намеченная тобою в письме статья о невозможности русской культуры в ее эмиграции — как обязательность нашего разговора. Все это очень ВАЖНО: я тебе покажу конкретное предложение. Только надо будет тебе, в процессе ее написания, смотреть не в придуманные «Посевом» глаза (нам с тобою в такие глаза неловко смотреть), и надо будет обязательно помнить, как помнил Поплавский, что мы вовсе не всегда безответственные «интеллигенты» в своем высказывании, то есть в своем credo.
О месте опубликования и гонораре — мы с тобой уже беседовали. Принесу предложение с «канвой», которая — наша.
Итак, надеюсь, — до первого четверга (часам к трем).
Обнимаю тебя. Елиньке очень понравились твои стихи.
29 июня 1961
Твои письма доставляют мне большое удовольствие. Приятно, что у нас установилась переписка, и надеюсь, что она будет продолжаться и дальше. Конечно, было бы еще лучше, если бы можно было общаться не только через письма, но, вероятно, это не так просто.
Мне очень понятно и близко все, что ты пишешь о себе. Очевидно тот процесс эволюции, который происходил в твоем сознании, был пережит, может быть, только более ускоренными темпами, и мной. Интересно, что пришли-то мы к одному, по основным вопросам разногласий между нами нет, несмотря на совершенно разные условия, в которых мы перевоспитывались. В этом доказательство, что есть только одна правда, одно правильное понимание жизни и назначения человека.
О годах и я стараюсь не думать, вернее, как-то не думается. Я часто сравниваю себя и своих сверстников с нашими бабушками, когда им было столько же лет, сколько нам сейчас. Это были древние старухи, у которых все было в прошлом, а в настоящем какое-то безрадостное прозябанье в ожидании конца. Я себя старухой никак не чувствую, ни в мыслях, ни в действиях. Говоря на эту тему с некоторыми «инакомыслящими» (здесь ведь тоже такие имеются), стараюсь им объяснить, что это происходит так,
«Потому что у нас Каждый молод сейчас В нашей юной, прекрасной стране»,как поется в одной из наших песен.
Конечно, они с этим согласиться не хотят и выставляют миллионы всяких возражений по этому вопросу, точно так же, как и по всем другим…
Пришли мне, пожалуйста, еще твои стихи. Обещанного тобою письма от Степана еще не получила, но очень бы хотела, чтобы он написал.