Перекрёстки Эгредеума
Шрифт:
Они знают, что это сделали галахийцы. Возможно, его родичи уже поплатились за совершённое зло.
Нарастающая тревога отдалась в голове неприятным звоном, за которым меркли звуки внешнего мира, и Эйкундайо лишь краем уха слышал, как его бойкая спутница пытается выяснить, «в чём, собственно, дело».
Нет, всё кончено. Он понял это даже прежде, чем апсарийка схватила ракушку с шеи и подула в неё с глухим свистом. Прежде, чем в розовом небе возникли три чёрные точки.
И знакомый шёпот над самым ухом приказал ему взять меч.
***
Шёпот стал яростным,
Но Эйкундайо не мог пошевелиться.
А если бы и мог, всё равно ни за что не стал подчиняться безумному голосу.
Стремительно приближаясь, чёрные точки обернулись тремя крылатыми тварями.
— Феоссары! Какого ашмара?! — выругалась Аэндара.
Апсарийка с ребёнком кинулась бежать к соседним лачугам, откуда начали выползать встревоженные селяне.
— Она вызвала феоссаров! Да что вообще происходит? — закричала девушка, и, глянув на Эйкундайо, сорвалась на визг: — Ты-то чего трясёшься?
— Бежим, — беззвучно прошептал он, не в силах сдвинуться с места.
Только и мог, что глядеть в небо, на неумолимо растущих медуз-осьминогов с огромными кожистыми крыльями, на чьих спинах воины в янтарных плащах натягивали тетиву луков.
Аэндара выхватила меч.
— Бросай оружие! Стрелять только по команде! — раздался сверху голос.
Одно из чудовищ, грозно расставив щупальца, с глухим рёвом ринулось вниз. Эйкундайо показалось, что сейчас оно обрушится на него ужасной пастью. Он отшатнулся, упал в песок, закрыл голову.
— Велемор! Не снижаться! Куда?! — послышался вопль.
Что-то хлюпнуло. Тёмный чешуйчатый кусок щупальца упал рядом.
Прежде, чем Эйкундайо вновь взглянул на ужасную тварь, раздался тупой удар. И тихий струнный стон.
Аэндара застыла, выронив меч.
— Почему без приказа, Велемор?
Она медленно повернулась к Эйкундайо и в немом изумлении, широко распахнув изжелта-зелёные глаза, силилась вздохнуть, но только судорожно вздрагивала. Из груди торчала стрела.
Страх и сомнения растаяли вмиг. Разрывая оковы оцепенения, бессознательная сила вновь завладела галахийцем.
И он ринулся прочь, к океану, не обращая внимания на крики и взмахи страшных крыл.
На дно, в глубину, оставив за спиной глухие всплески стрел.
Он плыл так быстро, как мог, пока не померк солнечный свет.
Тогда он поднялся наверх, в призрачное мерцание, и плыл, плыл, плыл под водой в полумраке, пока не утонул в ослепительных жарких лучах, от которых закипал океан и плавился песок.
ГЛАВА 3. ОМУТ ПАМЯТИ
***
Бывают такие сны, которые незримой паутиной неуловимых ассоциаций переплетены с другими — зыбкими, неотчётливыми, будто бы виденными когда-то давно, но ускользающими при попытке их припомнить. Тогда на пороге тающих грёз, в хрупкой полудрёме, уже надломленной неизбежностью наступающего пробуждения, порой — на исчезающе краткий миг — возникает ощущение долгожданного воссоединения разрозненных фрагментов какой-то невероятной головоломки, и не вполне ещё осознающее себя сознание наполняется
непоколебимой убеждённостью в постижении невыразимых вселенских смыслов.Глупость, конечно — чего во сне не бывает? А если так случается наяву, да ещё без всякой причины, и ощущение проникновения в тайны бытия никак не проходит, — это другое дело. Из числа тех, которыми по обыкновению занимается психиатр.
А на рассвете — шелестящий шум прибоя да беспокойного ветра тревожные вздохи, и перламутрово-алые звёзды неразборчивым шёпотом пророчат беду, и янтарные слёзы ложатся в ладонь огненными сгустками, и кто-то зовёт издалека, словно из-за непреодолимой стены пустого пространства, из неведомых океанских глубин по ту сторону пробуждения.
И пробуждение — блёклое, безрадостное, затмевающее непроглядной серой тенью обрывки призрачных образов, за которые отчаянно сопротивляющееся сознание цепляется как за рассыпающиеся в руках рыболовные сети, где запутались древние сокровища. Драгоценные сокровища утраченной памяти — или обыкновенные иллюзии-безделушки, цветные стёклышки, прикинувшиеся яхонтами да изумрудами.
***
«Надо написать Ингвару, как он там?» — проскользнула первая внятная мысль, и тут же ставшая обыденной утренняя плита на груди отозвалась ноющей болью в сердце.
Ординатору было совестно, что она давно с ним не общалась. Хотя, быть может, это только один из поводов, чтобы логически обосновать постоянное гнетущее чувство вины за какой-то невообразимо ужасный поступок, который она никак не могла вспомнить.
Хорошо, что сразу после первого сентября наступили выходные: снова идти в больницу казалось невыносимым. Окончательно пробудившись, Мария Станиславовна долго лежала в кровати, собираясь с силами, чтобы встать, и совсем не находя для этого причин. Пережить утро сложнее всего. Хотя какое там утро, небось, уже часа два.
День обещал быть привычно праздным и пустым. За окном, кажется, светило солнце, но Мария Станиславовна предпочитала существовать в полумраке, оставляя шторы занавешенными.
Она по привычке включила компьютер и, глядя, как он загружается, заправилась кофейным топливом с горячим бутербродом. Вкуса пищи она почти не ощущала, и даже аромат бодрящего напитка, необходимого для хоть сколь-нибудь сносного функционирования, совершенно её не вдохновлял. Более того, ни сил, ни энергии это не прибавило, напротив, сделалось как-то беспокойно и муторно, да ещё и желудок заболел.
Заголовки новостей, по которым скользил её равнодушный взгляд, отражали самую обычную суету бренного мира с его войнами, катаклизмами, мелкими обывательскими междоусобицами и появляющимися время от времени заявлениями сомнительных личностей о грядущем вскоре его конце. Даже сегодня среди новостей о намечающихся магнитных бурях мелькали какие-то невразумительные, но уже вполне обыденные сообщения о «начинающихся сбываться пророчествах».
Пустые часы летели незаметно за просмотром красочных научно-популярных фильмов о вспышках на Солнце и других космических событиях и объектах, невольно напоминающих о ничтожестве и бренности человеческого существования.