Переулок Мидак
Шрифт:
Тощее лицо собеседницы покрылось румянцем и она со страхом в голосе сказала:
— Боже, я не фотографировалась уже так давно.
— А есть ли у вас какая-нибудь старая фотография?
Госпожа кивнула в сторону фотографии, стоявшей на тумбочке посреди комнаты, не проронив ни слова. Умм Хамида наклонилась к ней и взяла в руки, рассматривая изучающим взглядом. Фотография была сделана лет шесть назад, и владелица её в те времена была в полном расцвете жизненных сил. Женщина перевела взгляд с фотографии на оригинал, затем решительно произнесла:
— Точь-в-точь как подлинник, будто сделана только вчера.
Голос дамы задрожал:
— Да украсит Аллах ваш мир.
Умм Хамида положила фотографию в
— Мы довольно долго беседовали. Вы узнали о том, на что он надеется.
Тут только госпожа Сания впервые посмотрела на неё с опаской и стала ждать, что же она скажет дальше, но когда молчание затянулось, на губах её появилась тусклая улыбка, и она спросила:
— Интересно, на что он надеется?
Она и впрямь не знает этого или полагает, что он мечтает на ней жениться только из-за её красивых глаз?
Умм Хамида рассердилась, однако неспешно и тихо произнесла:
— Полагаю, вы и сами можете обеспечить себя приданым?
Госпожа Сания поняла с первого же мига что он имела в виду: этот мужчина не желает выплачивать калым, и нет сомнений в том, что он возлагает на неё саму всё бремя подготовки приданого. Это не было скрыто от неё с самого начала — с тех пор, как её охватило желание выйти замуж. Умм Хамида изначально намекала ей на это в ходе беседы, но госпожа Сания и не думала возражать. Тоном, указывающим на капитуляцию, она сказала:
— Господь нам в помощь.
Умм Хамида улыбнулась в ответ:
— Попросим у Аллаха счастья и удачи.
Умм Хамида поднялась с места, желая удалиться, и обе женщины заключили друг друга в тёплые объятия. Госпожа Сания проводила её до входной двери, и встала, прощаясь, опираясь на перила лестницы, а Умм Хамида спустилась в свою квартиру. Прежде чем она скрылась из виду, госпожа Сания крикнула:
— До свидания и большое спасибо. Поцелуйте от меня Хамиду.
Затем она вернулась к себе с помолодевшим, как у юной девушки сердцем, воскрешённая к жизни новой надеждой, и села, вспоминая слово за словом и фразу за фразой всё, что только что говорила ей мать Хамиды. Госпожа Сания была жадной, но это не та жадность, что была камнем преткновения на пути к собственному счастью. Деньги давно уже составляли ей компанию в одиночестве, и не важно, хранились ли они в банковском сейфе, или она любовалась на новые чудесные пачки в своей шкатулке из слоновьей кости. Ни то, ни другое не могло заменить ей того важного человека, который станет, с позволения Аллаха, её супругом. Но понравится ли ему её фотография?…
Лицо её покрылось румянцем, так что она даже ощутила, как кровь прилила ко лбу и обдаёт её жаром. Она подошла к зеркалу, внимательно рассматривая своё лицо, и поворачиваясь то вправо, то влево, пока не убедилась, что нашла наилучший ракурс, и вперилась глазами в своё отражение. В глазах её появилось удовольствие, и с надеждой в голосе она пробормотала: «Да защитит нас Господь наш». Затем она вернулась на своё кресло со словами: «Деньги скрывают недостатки». Разве сваха не рассказала ему, что подобрала ему богатую партию?! Так ведь оно и есть: она богата. И пятьдесят лет — это не такой уж плохой возраст, у неё ещё есть впереди целых десять лет. Сколько женщин в свои шестьдесят могут наслаждаться счастьем, если Господь избавил их от болезней? Что ж, брак гарантирует исцеление увядшего тела и возрождение к жизни угасшей плоти. Она была погружена в свои раздумья, пока их плавный ход не прервали густо нависшие тучи, и она вдруг нахмурилась и раздражённо спросила себя: «А что завтра скажут люди?» Ох, уж кому-кому, как не ей, лучше всех это известно? Умм Хамида первая заговорит об этом. Они скажут, что госпожа Сания сбрендила, скажут, что женщина, которой уже полтинник, выходит замуж за парня тридцати лет,
что годится ей в сыновья. Они будут долго чесать языками о деньгах, которые исправляют то, что испорчено временем. А возможно также, они будут говорить ещё много чего, что ей даже не приходило в голову. Разве они держали на привязи свои грязные языки всё то время, что она вдовствовала?!..Она пренебрежительно вздёрнула плечами, затем взмолилась от всего сердца:
— О Аллах, сохрани меня от дурного глаза…
И тут в голове её молниеносно сверкнула идея, которая пришлась ей по душе, и она решила её осуществить: сходить к старухе Рабах, что жила у Зелёных Ворот, и попросить её прочесть ей судьбу по звёздам и выпросить несколько амулетов, ведь они были ей так нужны в этой ситуации — действенный амулет или полезное благовоние.
16
— Что я вижу?!.. Ты и впрямь почтенный человек..!
С этими словами Зайта вонзил взгляд в пожилого человека прямой осанки, который стоял перед ним со смиренным и покорным видом… На его тощем теле был потёртый джильбаб, однако вид у него был степенный, как и сказал специалист по созданию калек. Большеголовый, седой, круглолицый, со спокойными и почтительным взглядом, словно вся его солидность, осанка и соразмерность принадлежали старому военному в отставке. Зайта принялся тщательно разглядывать его при тусклом свете лампы, затем вновь заговорил:
— Ты почтенный человек. Ты и впрямь желаешь заниматься нищенством?
— Я и есть фактически нищий, однако нищий-неудачник.
Зайта откашлялся и сплюнул на пол, протерев губы рукавом своего чёрного джильбаба:
— Ты слишком хрупкий, чтобы нести на своём теле такой тяжёлый груз. По правде говоря, после двадцати лет не годится носить на себе искусственное увечье. Ведь искусственное увечье — это то же самое, что и естественное, его так же трудно изготовить!… Пока кости свежи и целы, я любому нищему гарантирую, что протез его будет с ним постоянно, но ты-то уже старый человек, на пороге могилы стоишь, так что же я могу тебе изготовить?
И он задумался. Когда он погружался в свои мысли, рот его широко открывался, а язык подрагивал и выглядел, словно голова змеи. Затем вдруг глаза его заблестели и он воскликнул:
— Почтенность — это самое ценное увечье!
Посетитель изумлённо спросил его:
— Что вы имеете в виду, мастер?
Тут Зайта изменился в лице от гнева и громко закричал:
— Мастер?!… Ты когда-нибудь слышал, чтобы я читал Коран на похоронах?
Его ярость застигла врасплох просителя, и он вскинул ладони и взмолился, прося прощения дрожащим голосом:
— Упаси Господь… Я ничего плохого не имел в виду, сказал это только из уважения к вам.
Зайта пару раз сплюнул и хвастливо-тщеславным тоном сказал:
— Даже самые великие доктора в Египте не способны делать то же, что делаю я, сколько бы ни старались. Разве тебе не известно, что изготовить фальшивое увечье в тысячу раз сложнее, чем сделать настоящее?.. Настоящее увечье мне так же легко изготовить, как плюнуть тебе в лицо.
Проситель с преувеличенным уважением ответил:
— Простите меня, господин. Поистине, Аллах — всепрощающ и милостив.
Гнев Зайты утих, и он острым взглядом поглядел на просителя, затем сказал, не скрывая некоторых ноток раздражения в голосе:
— Я же сказал, что почтенность — это самое ценное увечье.
— Как так, господин мой?
— Тебе достаточно быть просто почтенным и солидным, чтобы преуспевать как нищий редкостной категории.
— Почтенным и солидным, господин?!
Зайта протянул руку к кувшину на полке и вытащил оттуда полсигареты, затем положил его на место, а сигарету зажёг через отверстие стеклянного светильника, затем сделав длительную затяжку, сощурил свои блестящие глаза и медленно сказал: