Периферия, или провинциальный русско-калмыцкий роман

Олег безропотно закутался в свой верблюжий халат, отвернулся к стене и неожиданно задремал. Когда он проснулся, оказалось, что прошел всего лишь час. Из кухни доносился запах вареного мяса, и впервые за долгие сутки окаянного загула Олег почувствовал голодные спазмы в желудке.

Герля за это время вымыла полы и постирала его одежду, трепыхавшуюся теперь под порывами ветра на балконной бельевой веревке. Герлю он застал в кухне, одетую в его рубашку, доходившую ей до колен, оставившую открытыми точеные икры, тонкие породистые щиколотки (одну из них паутинкой обвивала золотая цепочка) и маленькие, почти крошечные, босые ступни. Герля щепетильно относилась к своей внешности и даже в холодные сезоны, когда все женщины еще носили закрытую обувь, регулярно, в обязательном порядке делала себе в салоне педикюр и красила ногти на ногах.

– Как себя чувствуешь, милый?

– Бывало и похуже. Впрочем, я выпил бы сейчас.

– Думаю, что ты это вполне заслужил. Дай, только накрою на стол.

Она налила в пиалы мясной отвар, отдельно нарезала тонкими ломтиками горячее мясо, хлеб и лук, налила в «стопарь», вмещавший ровно 100 грамм, водку.

Олег опрокинул «стопарь» и отпил из пиалы, чувствуя, как насыщенный шулюн ласково обволакивает желудок, давно отвыкший от нормальной человеческой пищи.

Герля шаловливо спросила:

– Надеюсь, сударь, все это время вы тут не с блядями кувыркались, а только водку честно пили?

– Водку, только водку, как ты могла подумать такое?

– Знаем мы вас, мужичков - мышиных жеребчиков, в возрасте между пятьюдесятью и шестьюдесятью, с чистыми, незамутненными помыслами и кристально честными глазами! А тут мне недавно рассказали, что какой-то мужчина в белом пиджаке, удивительно похожий на Олега Зеленского, расхреначил в «Эльдорадо» зеркало стулом. Это был случайно не ты?

Олег скорчился на стуле. Какой срам! Уже весь город говорит.

– Да, это был я.

– Знаю, что ты. Знаю также, что это не был купеческий кураж, и данный факт тебя извиняет. Ты хотел врезать по кумполу подонку, ударившему женщину, но промахнулся. В милицию тебя не взяли, все-таки известный в городе человек, но за разбитое зеркало пришлось заплатить в тройном размере. Говорят, что ты таким величественным жестом извлекал последние купюры из бумажника, что был похож на короля в изгнании.

Олегу хотелось провалиться от стыда вместе со стулом.

Герел опять вопросительно вскинула брови:

– Кстати, почему до тебя невозможно было дозвониться?

– Мобильник я потерял на второй день пьянки, а стационарный телефон отключал: никого не хотел слышать. Только вчера, придя домой, наверное, машинально включил его.

– Какой ты чуткий, черт бы тебя побрал! Я, как последняя дура, носилась по всем гадюшникам Элисты, несколько раз приезжала к нему домой, а он отключился от мира, блуждал где-то две недели, чтобы спокойно кушать водку! Даже меня не хотел слышать?

Виноват, кругом виноват, вот и перед Герлюшей, самым близким человеком! Прав Дарвин: человек произошел от обезьяны, но не только от нее, и от свиньи тоже, несомненно.

– Ладно, проехали, - примирительно молвила Герля.

После съеденного и выпитого, отяжелевший Олег почувствовал, что его потянуло в сон. Доковыляв до своего лежбища, он будто провалился в темную, липкую, обволакивающую полудрему. А когда открыл глаза, то на улице был уже почти полдень. Чутко, как опытный терапевт, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, он удовлетворенно констатировал, что курс лечения, выбранный Герлей, скорее всего, оптимальный и правильный.

Герел, внимательно наблюдавшая за состоянием Олега, спросила:

– Ну, как? Выпить хочешь?

– Ты знаешь, боюсь сглазить, но чувствую себя на удивление недурно. Даже выпивку можно отложить на время.

– Ну, и славненько! Ну, и чудесно! Пойди в ванну, отмокни, там все приготовлено, а я пока накрою на стол, обедать пора.

Лежа в горячей пене, Олег почти физически чувствовал, как вместе с лопающимися пузырями и паром к потолку ванной комнаты устремляется все гадкое и грязное, в чем он «купался» две недели. Как человек бывалый, он прекрасно понимал, что это облегчение – временное, быстро проходящее, но для похмельного человека и такие короткие минуты – благо.

За сервированным столиком в крохотной кухне сидела изысканная Герля, в ультрамодном платье, в чулках и шпильках, с уложенными волосами и подведенными раскосыми глазами-миндалем. Не дать, не взять, японская принцесса на светском рауте в европейском стиле. Она не желала быть одинаковой даже в течение двух часов, хотя Олег не мог сказать, что беспрестанное кривляние перед зеркалом являлось основным занятием, поглощавшим весь ее досуг. В искусстве перевоплощения ей не было равных соперниц, но Герля делала все это вроде мимоходом, хотя с чувством и толком. Просто она была Женщиной. Она стала раскладывать еду на тарелки, и банальные, обыденные движения ее рук в глазах Олега были наполнены грацией и очарованием, напрочь отсутствовавших, по мнению Олега, у большинства остальных представительниц слабого пола.

Когда Олег выпил и закусил (Герел пила минеральную воду), она деликатно спросила:

– Олежка, скажи, в чем причина срыва?

– Помнишь, Герлюша, я тебе говорил о том, что полгода назад наш региональный союз писателей послал в Москву, в секретариат Союза писателей России, книги трех кандидатов, в том числе и мои, с рекомендацией о приеме нас в Союз. Так вот, недавно из Москвы пришел ответ, что моя кандидатура не прошла. Официальная формулировка была туманной и мало вразумительной. Потом по секрету Антон Санджиевич, сообщил мне, что к литературно-художественным достоинствам книг претензий у них не было. Секретариат не устроила сомнительная общественно-политическая позиция автора, слишком много кукишей рассовано по карманам. Не вызрели вы, господин-товарищ, для писателя, неправильно вы понимаете новый прогрессивный курс президента, Единой Партии – плоть от плоти народа и рублевого, пардон, Рублевского правительства, денно и нощно ломающего головы над тем, что бы еще придумать такое для улучшения жизни населения и для ее полного и окончательного просветления. Посему, погодите, не спешите! Наше Калмыцкое отделение оказалось честнее, проголосовали «за» единогласно!

– Олежка, для меня ты настоящий, хороший писатель, а некоторые твои вещи я буквально помню наизусть!

– Погоди, дорогая! Вначале я искренне огорчился, ну и «пошла писать губерния». А дня через три мне вдруг вспомнился эпизод из «Мастера и Маргариты», ну, тот, где Коровьев и Бегемот пытаются попасть в ресторан писательского дома, а их туда не пускают из-за отсутствия удостоверений. Раз нет удостоверения, значит – не писатель! И тогда ехидный Коровьев нагло заявляет, что в таком случае и Федор Михайлович Достоевский тоже никакой не писатель. «Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было!» - глумливо резюмировал Коровьев.

Это меня совершенно успокоило, но запой уже развивался по своим алкогольным законам. Меня утешало, что я умудрился не оказаться в неприличном обществе. Понимаешь, каждый отдельный член секретариата может быть в жизни милейшим человеком, но в целом они – Функция, а она, Функция, выполняет то, что предписано сверху. Спасибо, хоть Антон Санджиевич печатает меня здесь практически без купюр в своем журнале! А журнал этот – последний островок культурной художественной жизни Калмыкии. Раньше он выходил пятью с половиной тысячами экземпляров и имел формат А4, а не размеры школьной тетрадки. Его выписывали даже за пределами республики, и выходил он ежемесячно, а не в количестве 8 номеров в год, как сейчас. За честь считалось напечататься в нем. Да и имена были достойные. Умрут последние могикане, и ман…ец калмыцкой литературе! Казалось бы, в планетарном масштабе сущий пустяк, не достойный особого сожаления. Но на земле окажется еще один народ без своей письменной культуры, что очень на руку нашим друзьям-глобалистам.