Периферия, или провинциальный русско-калмыцкий роман

Уже в санитарной машине в размягченном и воспаленном от выпитого спиртного мозге Олега стали возникать нестройные и смутные ассоциации, связанные с местом будущего своего пребывания, такие же смутные, как тени, мелькающие за окнами санитарной машины, покрытыми наледью.

…Психоневрологический диспансер… …сумасшедший дом, одним словом… …почему-то он находится в районном центре далеко от города… …наверное, чтобы сумасшедшие не сбежали… …место примечательное… там компактно проживают люди славянского происхождения, разговаривающие на чудовищной смеси русского и украинского языков… …да, да, его поэтому и называют хохлацкий язык… …даже многие местные калмыки «балакают» на этой чудной мове, или вставляют в свою речь хохлячьи словечки… …почему меня везут туда, ведь я не умею разговаривать на их языке… …Герля… …она так презрительно и брезгливо смотрела на меня… …такого взгляда я никогда у нее не видел… …ей не понравился мой контакт с этими инопланетянами… …скорее всего, она была против того, чтобы я их поджарил… …ну, да, последствия непредсказуемые… …но разве из-за этого необходимо помещать в «психушку»…

Олег не помнил, как они доехали до села, в котором находилась психиатрическая лечебница, как санитары помогли ему застелить постель. Потом его погрузили в глубокий медикаментозный сон, дающий возможность отдохнуть растерзанному алкоголем мозгу. На протяжении первых трех суток, в промежутках между капельницами, он постоянно спал, накачанный лекарствами.

На четвертый день его, оглушенного снотворными препаратами и ослабевшего от бескормицы, повели на прием к лечащему врачу. Олег ступил в тесный, темноватый кабинет. Перед ним за столом сидел коротышка в застиранном до желтизны халате, с потной, лоснящейся лысиной и с бородкой клинышком, которую доктор беспрестанно любовно оглаживал жирной рукой. Маленькие глазки едва просматривались за толстыми линзами очков в металлической, давно вышедшей из моды, оправе. Округлым движением руки психиатр предложил Олегу сесть.

– Располагайтесь поудобнее, Олег Николаевич, - дружелюбно молвил доктор на чистом русском языке, в котором буква «г» звучала все же мягко, по южно-русски, и придвинул к Олегу початую пачку дешевых сигарет, - курите, если желаете. Сам я курильщик отчаянный, все никак не могу избавиться от этой вредной, чрезвычайно пагубной привычки. Видно, так и умру с сигаретой во рту!

Кстати, разрешите представиться. Я ваш лечащий врач, Михаил Иванович Ворожейкин. Поверьте, для меня большая честь пользовать такого знаменитого пациента, как вы! Я сам, так сказать, являюсь поклонником вашего дара божественного, таланта; все книги, вами написанные, имею в своей домашней библиотеке!

Ворожейкин изъяснялся витиевато, старорежимно и пафосно, но Олег решил, что это свойство его специфической профессии. Дискомфорта от преувеличенных комплиментов Зеленский не испытывал; общее скверное состояние не позволило ему адекватно реагировать на неумеренно бурный восторг лечащего врача при визите, в общем-то, заурядного пациента, говорить о каком-то «величии» или общественной значимости которого можно было только при наличии симптомов, сильно смахивающих на шизофрению. Зеленский подрагивающими пальцами вытащил сигарету из полусмятой пачки и закурил с наслаждением. Сквозь броню линз очков маленькие глазки психиатра внимательно изучали пациента:

– У нас с вами, Олег Николаевич, еще будет немало времени, чтобы побеседовать всласть, так сказать, об изящной словесности, к которой я питаю слабость необъяснимую. А сейчас позвольте мне приступить к своим профессиональным обязанностям?

Надеюсь, что после случившегося вы не будете пить больше?

– Больше – не буду, меньше – нет, - ответил Олег.

Ворожейкин с каким-то отчаянием даже всплеснул короткими ручками:

– Не время сейчас каламбурить, не время! «Delirium tremens», то есть, белая горячка – это серьезное предупреждение.

Он с таким значительным выражением произнес - “Delirium tremens”, что Олег сразу невольно проникся к нему уважением и доверием.

– И в чем же смысл предупреждения?
– осмелился спросить оробевший Зеленский.

– Это значит, что каждый следующий запой будет заканчиваться у вас алкогольным делирием, то есть психозом с галлюцинациями. А печальный финал – алкогольная энцефалопатия!
– тоном учителя, растолковывающему нерадивому ученику прописные истины, проговорил Ворожейкин.

– А что означает эта хреновина? Извините, доктор, термина не запомнил.

– Не буду утомлять вас, дорогой, научными формулировками, но по-простому – это деменция, слабоумие. Я был бы крайне удручен, Олег Николаевич, если бы это с вами случилось! Вы еще способны одарить человечество (при словах «одарить» и «человечество» у Олега сразу заболел коренной зуб и произошел неприятный спазм кишечника) своими незаурядными произведениями! И я надеюсь насладиться еще не одной вашей книгой, - тараторил словоохотливый врач.
– А то еще есть Корсаковский психоз – полный распад личности. Разве вам это надо, Олег Николаевич? Безусловно, не надо!

Доктор явно не врал и не пугал по долгу службы. Перспектива существовать с высушенными мозгами и слюной в углу рта совсем не привлекла Олега. Ему это было не надо.

Дружелюбный Ворожейкин решил напоить своего пациента хорошим чаем; тот тепловатый раствор-бурда, который подавали в столовой, чаем можно было назвать, лишь имея сильное воображение. Хлопоча в глубине захламленного бумагами и книгами кабинета, позвякивая чайными принадлежностями, врач подавал периодически голос:

– Давно пьете, уважаемый Олег Николаевич?

– Со студенческой скамьи приобщился, но плотно взял стакан в руки лет в тридцать-тридцать пять, - честно признался Зеленский.

– Судьба нашего поколения эпохи «застоя, - прокомментировал психиатр. Но тут же поправил себя, - ну, не всего поколения, конечно, но – многих, очень многих достойных!

Олегу, скорее всего, показалось, что после этой фразы врача он услышал глубокий вздох.

– А отчего пить изволите, дражайший?
– полюбопытствовал доктор.

– Тоска!
– просто ответил Олег.

Ворожейкин изумленно выскочил из глубины кабинета:

– Как это мудро! Как правдиво! А то болтают про неразделенную любовь, про преследования на службе и прочую ерунду. Тоска – вот причина бед наших! Умничающих людей много, умных – мало! Я заочно по вашим книгам справедливо считал вас тонко чувствующим человеком, а теперь, познакомившись лично, проникся к вам симпатией необыкновенной!

Олег добавил:

– А запоями стал пить лет десять назад. Это – мой бич! Сил хватает максимум на две недели, потом я – труп!

– Избавим мы от этого вас, Олег Николаевич, избавим! У меня имеется собственная секретная методика лечения дипсомании, не одобряемая моими коллегами-консерваторами, но ради вас я готов рискнуть своей репутацией и применить ее на практике, - самоотверженно предложил Ворожейкин.

– Стоит ли уж так рисковать, доктор?
– осторожно возразил Зеленский, думая, прежде всего, не о жертве, на которую готов был пойти его лечащий врач, а о том, что «секретная» методика, похоже, сырая и необкатанная, а то и вовсе запрещенная, и результат ее применения, скорее всего, непредсказуем.