Перо динозавра

— Боже мой, — сказал Свен и стал тереть ладонью глаз.

Сирены были теперь совсем близко, и через несколько мгновений на лестнице послышались быстрые шаги. Врач «скорой помощи» и двое полицейских в форме вбежали в коридор, через тридцать секунд к ним присоединились еще двое. Врач исчез в кабинете Хелланда. Один из полицейских последовал за ним, а трое остальных попытались разобраться в ситуации. На вопрос о том, что произошло, Свен и Элизабет начали отвечать одновременно, перебивая друг друга. Анна опустила взгляд и упорно разглядывала пуговицу, валяющуюся на линолеуме. Один из полицейских увел Элизабет и Свена в другой конец коридора. Анна продолжала таращиться на пуговицу, чувствуя затылком, что Йоханнес за ней наблюдает.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов, — сказал один из оставшихся полицейских Анне и Йоханнесу.

Они говорили около пяти минут. Йоханнес повторил то, что уже рассказывал раньше, Анна коротко рассказала о себе и о том, что она видела штанины Хелланда сквозь приоткрытую дверь, когда проходила мимо, и что из кабинета доносились встревоженные голоса, и да, может быть, это был только один встревоженный голос, нет, она не смогла разобрать ни слова. Йоханнес не сводил с нее глаз. Анна осторожно вытянула руку, чтобы проверить, дрожит ли она. Рука дрожала.

В дверях снова появился врач и что-то тихо сказал двоим полицейским, те закивали. Один из них отвел Анну и Йоханнеса немного дальше по коридору и усадил на стулья.

— Подождите здесь несколько минут, — сказал он и вернулся к двери кабинета Хелланда. Анна наблюдала за тем, как двое полицейских перегораживают вход в кабинет и часть коридора красно-белыми целлофановыми лентами.

Подтянулся еще один отряд полицейских, и в форме, и в гражданском. Двое из них натянули тонкие белые комбинезоны и маски и исчезли в кабинете Хелланда. К Анне и Йоханнесу подошел высокий мужчина и представился начальником отдела убийств Сёреном Мархаугом. Он был коротко стриженный, веснушчатый и кареглазый и приветливо смотрел Анне в глаза.

По предложению Анны они зашли в маленькую библиотеку между лабораториями Свена и Хелланда, и снова проговорили все с самого начала. У Сёрена Мархауга был мягкий голос и своеобразная медлительная манера речи, как будто ему необходимо подолгу осмыслять все по отдельности, прежде чем в конце концов разобраться что к чему. Анну это ужасно раздражало. Ей казалось, что он снова и снова спрашивал ее об одном и том же, и к концу двадцатой, не меньше, минуты, когда стук в дверь прервал их разговор, она окрестила его главным занудой датской полиции. Один из его коллег просунул голову в дверь, тихо что-то сказал, и разговор был окончен. Главный зануда датской полиции исчез где-то в коридоре, а Анна вернулась в свой кабинет. Перед входом толпились полицейские. Анна схватилась за голову — ровно через две недели она должна защищать диплом, перепачканная кровью распечатка которого лежит сейчас в кабинете Хелланда.

Глава 3

Было раннее утро понедельника, восьмого октября, и Сёрен все никак не мог обогнать красную «Хонду» на пути к Копенгагену. Он был самым молодым начальником отдела убийств в истории Дании, и работал в копенгагенской полиции, отделение А, третий участок в Беллахой. Все знали, что Сёрен взлетел по карьерной лестнице, потому что умел «отматывать назад». У него было невиданное чутье на связи между событиями, и к большинству наиболее невероятных выводов, к которым пришли в отделении А, пришел лично Сёрен. В тридцать шесть лет он был назначен начальником отдела убийств. Это было семь лет назад.

Сёрен опаздывал, поэтому и пошел на обгон «Хонды», а опаздывал потому, что останавливался в Вангеде, чтобы позавтракать с Вибе. Вибе и Сёрен встречались в течение двадцати пяти лет, но расстались три года назад, когда Сёрену было сорок. Пока они жили вместе, у них была квартира в районе Нёрребро, теперь же Сёрен переехал в дом в Хумлебеке, а Вибе жила вместе со своим мужем в Вангеде, возле парка Нюмосе.

Пока Вибе и Сёрен были вместе, они все делали вместе. Собирали клубнику, путешествовали на поездах, ездили в Индию, жили в комнате в общежитии. У них был даже общий счет, хотя без этого вполне можно было обойтись. Они носили кольца в знак того, что состоят в гражданском браке. В течение тех двадцати пяти лет, когда они были вместе, Сёрен не допускал даже мысли о том, что Вибе — не любовь всей его жизни. Вибе была его девочкой. Точка. Они встретились на первой же дискотеке в первом классе гимназии, их подростковая любовь переросла потом во взрослое чувство, и никому не приходило в голову ставить подлинность этого чувства под вопрос — и уж тем более самому Сёрену. Но однажды утром, лет тринадцать назад, когда им обоим было около тридцати, Вибе проснулась и сказала, что хочет ребенка. Они никогда толком об этом не говорили, так что Сёрен поначалу даже не воспринял это всерьез, но механизм был уже запущен. К власти в их отношениях пришли биологические часы Вибе, и вскоре после первого разговора тема ребенка стала для них болезненной. Сёрен не хотел детей. Он объяснил Вибе почему: ему совершенно не хотелось детей. Сёрен считал, что это вполне достаточное основание. Вибе кричала. Вибе, которая всегда была такой спокойной и милой, Вибе, которая ни при каких обстоятельствах не выходила из себя. Она кричала, что это смешно, что это не причина, что их двое в этих отношениях. Сёрен попытался объяснить еще раз, с самого начала, но это, конечно, не могло помочь. Однажды днем он вышел прогуляться и обдумать все еще раз. Он не хочет детей — но почему?И тогда, впервые с тех пор как он встретил Вибе, он задумался: не потому ли это, что он не любит ее достаточно сильно? Вечером она сказала ему то же самое, без всякого крика. Просто спокойно сказала, что, если она так сильно хочет ребенка, а он не готов пойти ей навстречу, это значит, что он ее не любит.

— Я люблю тебя, — в отчаянии сказал Сёрен.

— Ты любишь меня недостаточносильно, — ответила Вибе. Она стояла спиной к нему и снимала сережки, и Сёрен задумался. Вибе медленно повернулась к нему.

— Ты молчал слишком долго, — сказала она. — Я думаю, нам надо разойтись.

В ее взгляде был вызов. Конечно, они не должны расходиться. Вибе его лучший друг, у него нет никого ближе Вибе, он никому не доверял так, как Вибе. Она знала Эльвиру и Кнуда, она знала, почему он рос у своих бабушки и дедушки, она была частью семьи, и он любил ее. Сёрен крепко обнял ее тем вечером, и они договорились немного подождать. На самом деле эта договоренность значила, что, если Сёрен не передумает в ближайшее время, он должен будет съехать с квартиры.

Сёрен родился в Виборге и прожил здесь вместе с родителями первые пять лет своей жизни. Недалеко от них жили родители его мамы, Кнуд и Эльвира. Они продолжали жить в том доме, в котором выросла мама, рядом с маленьким городком, дом стоял на взгорке, сад за домом спускался вниз под уклон, траву на лужайке было сложно косить, а сад был полон мест, в которых можно было прятаться, и в нем росла высокая спутанная трава. Сёрен почти ничего не помнил из раннего детства, зато прекрасно помнил этот красный дом Кнуда и Эльвиры — может быть, потому, что именно здесь, в саду, Кнуд рассказал ему, что его родители погибли в автокатастрофе. Он гостил у бабушки с дедушкой в те выходные, а родители одолжили их машину и уехали куда глаза глядят. Это было единственное его воспоминание из раннего детства — как он узнал об их смерти летним вечером, на краю сада, и как собака Спиф стояла рядом и гавкала. Все остальные воспоминания относились уже ко времени после того, как они переехали в Копенгаген и поселились в доме на Снерлевай. Кнуд и Эльвира были школьными учителями, так что они оба устроились работать в ближайшую частную школу, в которую отдали Сёрена. На Снерлевай Сёрен прожил все оставшееся детство. Далеко-далеко от красного дома.

Сёрен и Вибе встречались уже около года, когда она узнала, что между Сёреном и теми, кого она привыкла считать его родителями, не хватает одного поколения. Подозрения зародились у нее однажды летним днем, когда они собрались пообедать в саду и Сёрен смешивал в кувшине воду с сиропом. Эльвира была уже там, было слышно, как она возится, расстилая скатерть на столе в саду, и как шумит нестриженая трава. Пока Сёрен разводил сироп, Вибе рассматривала свадебную фотографию его родителей, стоявшую на серванте в столовой. Вдруг темное удивление разлилось по ее лицу, и она взглянула на фотографию так, как будто впервые разглядела ее в деталях. Похоже было, что она собирается что-то сказать, но потом передумала.

Позже в тот же день они лежали в комнате Сёрена и слушали пластинки.

— Кто это на фотографии? — спросила Вибе наконец.

Сёрен перевернулся на спину и положил руки под голову.

— Мои мама и папа, — ответил он.

Вибе немного помолчала и вдруг резко села на кровати.

— Но этого не может быть, — горячо сказала она.

— Почему? — спросил Сёрен, глядя на нее.

— Как почему? Потому что цвет глаз просто так не меняется, а у Кнуда на этой фотографии карие глаза, и… — рассерженно сказала она, — …и… — Вибе внезапно отвела глаза в сторону, — теперь у него голубые глаза, — сказала она наконец. — У них у обоих голубые глаза… — она повернулась к Сёрену и внимательно посмотрела на него, — …а у тебя карие, — прошептала она.

Сёрен развернулся, приподнялся на локте и подпер щеку кулаком. Ему нужно было немного времени, чтобы решиться и вытащить этот пыльный сундук на свет божий и раскрыть его перед Вибе. Не то чтобы это было тайной, что Эльвира и Кнуд — его бабушка и дедушка. Об этом просто никогда не говорили. Это было чем-то само собой разумеющимся.

— Кнуд и Эльвира — родители моей мамы, — сказал он. — Мои родители погибли, когда мне было пять. В автокатастрофе. Это их фотография стоит в столовой. Мама и папа в день свадьбы. Их звали Петер и Кристине.