Персонных дел мастер

Прибыв в свой северный парадиз, Петр сразу начал готовить к походу армию и флот.

С армией у царя хлопот было меньше, поскольку во главе сухопутных сил в Финляндии был поставлен генерал-поручик Михайло Голицын, который и сам на печи валяться не любил. Но вот с адмиралами — и коренным русаком Федором Матвеевичем Апраксиным и наемным иноземцем вице-адмиралом Крюйсом — Петру в ту кампанию пришлось немало помаяться.

Флот по праву считался в те времена самой сложной технической составной частью вооруженных сил, и у адмиралов, особливо у командующего флотилией линейных кораблей старого морского волка Крюйса, всегда находились причины супротив скорого похода: то ветер дул противный, то шторм грядет, то на новопостроенных судах течь открылась. А за всеми отговорками стояло одно: грозная шведская эскадра, что стояла, по слухам, у Тверминне и запирала выход из Финского залива. И Крюйс панически боялся этой эскадры, по-флотски рассчитав, что его сырые корабли с зелеными матросами, набранными из пеших рекрутов, первой же баталии со шведскими викингами, сродненными с морем, попросту не выдержат и утонут в водах Балтики и русский линейный флот, и воинская слава, и честь вице-адмирала Крюйса.

Первым, кого удалось Петру вытолкнуть из Кроншлота в море, была потому не эскадра Крюйса, а галерный флот генерал^_адмирала Апраксина. Федор Матвеевич еще по прошлым кампаниям ведал, что маленькие юркие весельные галеры-скампавеи всегда могут укрыться в бесчисленных мелководных финских шхерах, куда шведы опасаются вводить свои тяжелые линейные голиафы. И потому он повел свою флотилию скоро, делая по пятьдесят — шестьдесят верст в сутки, так что уже через неделю оказался перед Гельсингфорсом. Вслед за Апраксиным Петр вытолкнул из Кроншлота и Крюйса, написав ему гневное и зело обидное письмо: «Бояться пульки — не идти в солдаты. Кому деньги дороже чести, тот оставь службу. Деньги брать и не служить стыдно!»

Получив такое послание, Крюйс понял, что никакие отговорки боле не помогут, и вывел наконец свою эскадру из Кроншлота. Но вместо того чтобы идти открытым морем в Ревель, где соединиться с эскадрой Сиверса, осторожный голландец стал жаться к берегу. Но там, где легко проходили легкие галеры, тяжелые линейные корабли беспомощно садились на мель. К тому же, погнавшись у Кальбодегрунда за дозорным шведским бригом, Крюйс ввел свою эскадру в самые опасные узкие шхеры, и один за другим три многопушечных корабля — половина его эскадры — сели на мель. Два корабля, правда, удалось стянуть с мели шлюпками, хотя и с изрядными повреждениями, но флагманский корабль «Выборг» переломился пополам, после чего был сожжен его же экипажем.

Воинский суд над незадачливым флотоводцем был скорый — Крюйса приговорили к смертной казни. Но Петр смилостивился, вспомнив, как строили с Крюйсом суда еще в Воронеже, и заменил казнь ссылкой.

Когда Федор Матвеевич узнал о судьбе Крюйса, он боле не медлил ни минуты. Вместо того чтобы с миром закончить кампанию, генерал-адмирал смело пошел вперед. Увидев в шхерах десятки русских галер и опасаясь дать бой в тесной гавани, шведский адмирал Лиллье отступил без боя, и 15 июля 1713 года Гельсингфорс был в русских руках.

Федор Матвеевич, по призванию своему истинный корабел и строитель, тут же стал укреплять фортецию и порт — готовить передовую базу для флота. Строительство было поручено им знатному инженеру Василию Корчмину. Тысячи солдат и матросов строили крепость, сооружали батареи на островах.

«Работа превеликая,— писал Петру адмирал,— рубить псе из брусьев, и землю надобно возить не из ближних мест, а на тех местах, где надлежит делать крепость, земли нет». Уже из этого простодушного донесения Петр стал понимать, что генерал-адмирал, отвоевав часть Финляндии, полагал кампанию 1713 года на этом законченной.

– Господа адмиралы, мать вашу так! — Петр, вопреки всем басням о нем, ругался редко, но от души. На другой же день шаутбенахт Петр Михайлов на быстроходной скампавее самолично отплыл в Гельсингфорс.

По прибытии царя на флагманской галере генерал-адмирала 11 августа был учинен военный совет. Адмиральская каюта Апраксина по английскому и голландскому обычаю была обита мореным дубом, на большом столе, занимавшем треть каюты, лежали карты Финляндии и Швеции, лоции Балтийского моря, стояли разные навигационные пособия. Но на широкой лавке вдоль стены был свернут пуховичок, прикрытый подушечками и теплым одеялом. Господин генерал-адмирал по старомосковскому обычаю любил здесь вздремнуть часок после обеда. На всей эскадре объявлялся тогда тихий час.

Петр взглянул на пуховики, фыркнул по-кошачьи брезгливо:

— С Морфеем частенько знаешься, господин адмирал!

Федор Матвеевич мысленно проклял вестового матроса, не спрятавшего в чуланчик подушечки и одеяло, но ответил честно:

— Всегда сплю час после обеда, государь. При подагре моей помогает. И медикус советует!

— Гляди, адмирал, проспишь летние дни — зимой сам будешь вести кампанию!

По суровости царских слов Федор Матвеевич понял — нынешняя кампания в Финляндии в глазах царя не только не окончена, но только начинается.

И впрямь, на совете Петр оглядел своих флагманов и приказал твердо:

— Завтра же двинемся на Або и по суше и по морю. Ежели шведский линейный флот преградит нам путь у Тверминне или Гангута, будем брать Або с суши. Но столицу сего княжества к осени взять нам потребно.

Апраксин согласно наклонил голову и тут же приказал командору Змаевичу выйти на Або с передовым отрядом галер. Так возобновилась затихшая было кампания 1713 года.

16 августа вслед за Змаевичем вышла в море эскадра контр-адмирала Боциса, а 17 августа двинулся и главный флот во главе с Петром и Апраксиным. По суше на Або двинулись драгуны Голицына.

Однако морской поход был недолог: уже через день прибыло посыльное судно от Змаевича — лихой серб доносил, что на позицию у Тверминне вышли линейные шведские корабли. Это шведский адмирал Лиллье, наскучив ждать у Ревеля русской линейной эскадры, пересек Финский залив и преградил путь русским на Або.

На другой день на скороходной галере вместе с Апраксиным и Змаевичем Петр высматривал порядки шведской эскадры.

— Двенадцать линейных вымпелов, и на каждом линейном корабле, почитай, до ста пушек, так что они мои галеры в чистом море за минуту сметут до единой...— вздохнул за спиной царя Федор Матвеевич.

— И сам то ведаю,— сердито буркнул Петр.— Но есть ли иной какой способ галерам прорваться из Финского залива в Ботнический? — вопросил он Змаевича, как опытного капитана, выходившего и не из таких положений во кремя своих походов супротив турок.

— Сейчас я не вижу иного выхода, как повернуть в Гельсингфорс! — отрубил серб.— А на будущий год надобно подтянуть русский линейный флот и запросить датскую помощь. Только тогда и можно помериться силами со шведом на море.

— Быть посему! — хмуро согласился Петр,— Но мы с тобой, Федор Матвеевич, должны все-таки Або взять, хотя и с суши, но взять в этом году.

Галеры от Тверминне вернулись в Гельсингфорс, а корпус Михайлы Голицына меж тем от деревни Пиккала двинулся на Вейянс, а оттуда на Або. При корпусе находились царь и его генерал-адмирал.

Как и предсказывал Голицын, никаких больших баталий не случилось. Только у реки Карие шведский полковник Штерншанц сжег мост и по своей горячности попытался преградить дорогу на Або. Но князь Михайло выдвинул пушки на картечный выстрел, под их прикрытием драгуны быстро накидали бревна на полусожженный мост, по ним перебрались на другой берег и сбили шведов. Под барабанный бой, с развевающимися знаменами русские без боя вступили в тогдашнюю столицу Финляндии. Петр с торжеством сообщил в Петербург: «...войска без всякого сопротивления в сей столичный финского княжества город вошли и с помощью Божией сим княжеством овладели». В царском сообщении много было радости, но и много неточностей. Пока что вся центральная и северная Финляндия была еще занята шведами и армия Либекера от Тавастгуса грозно нависала над русскими коммуникациями. Сокрушить Либекера царь, возвращаясь из Гельсингфорса морем в Петербург, поручил генерал-адмиралу Апраксину и Михайле Голицыну.