Персонных дел мастер
Шрифт:
Вейде откозырял и бросился выполнять царский приказ.
В третий раз русские в огненный мешок не полезли и атаку учинили по флангам, супротив шведских галер. Командиры десантных отрядов вели свои колонны в быстроходных шлюпах, с обнаженными шпагами, чтобы первыми идти на абордаж.
Снова ударили неприятельские пушки, и густой пороховой дым затянул Рилакс-фиорд. Словно огненные смерчи, прорывались сквозь пороховой дым выстрелы тяжелых орудий «Элефанта». Но били они на сей раз попусту.Изумленный Эреншельд с капитанского мостика «Элефанта» увидел, что русские разделились и с флангов дружно навалились на его крайние галеры. Помочь им огнем он не мог, опасаясь зацепить свои суда.Русские стрелки при подходе к неприятельским галерам открыли частый
Русским пришлось пробиваться к шведскому флагману и впрямь шаг за шагом, беря на абордаж одну галеру за другой. Но вот русские флаги развевались уже на всех шести шведских галерах. И здесь Петр сам повел скампавеи на «Элефант». Тяжелые пушки фрегата ударили на сей раз не ядрами, а картечью. И каждый залп находил жертвы среди сотен русских солдат и матросов, тесно сгрудившихся на палубах и изготовившихся к последнему абордажу.
Бой был жестокий, яростный, но краткий. Раскаленное ядро русской галеры подожгло паруса фрегата, и корабль окутался густым дымом. Русские скампавеи в этой завесе натыкались друг на друга, ломали весла, но смело шли в этот пылающий ад: одна русская галера за другой тыкались своим носом в высокие борта шведского флагмана. Матросы и солдаты цеплялись за борта острыми кошками и по канатам лезли на палубу фрегата. Кирилыч одним из первых оказался на шведской палубе. Оглушенный пушечной и ружейной стрельбой, страшными криками, треском ломающихся весел, он сразу даже и не поверил, что стоит жив и невредим на палубе шведского флагмана. Но здесь здоровенный шведский матрос метнулся к нему с ножом, и выручил Кирилыча только добрый драгунский палаш — им он и уложил шведа. И в сей миг Кирилыч увидел, как несколько офицеров и матросов спускают на противоположной стороне палубы какого-то штатного раненого шведа в шлюпку.
«Не иначе как адмирал уходит!» — решил драгун и бросился брать адмирала. Но, видать, удача покинула Кирилыча — вылезший из люка шведский боцман с силой метнул кортик, который впился Кирилычу в плечо. Выпал драгунский палаш из крепкой руки и не сумел Кирилыч взять адмирала.
Шведские матросы меж тем заботливо усадили в шлюпку Эреншельда, который в бою получил шесть ранений, но, как настоящий викинг, не покинул капитанского мостика, пока русская картечь не раздробила ему бедро.
То, что не сумел сделать Кирилыч, сделал капитан-ингерманландец Бакеев, ведший на шлюпке свой отряд скампавей атаковать «Элефант» с тыльного борта. Завидев отвалившую от флагмана шведскую лодку, взявшую курс к берегу, Бакеев погнался за ней, перехватил и пленил славного шаутбенахта. Раненый шведский адмирал с тоской увидел, как с флагмана был спущен его адмиральский флаг и вместо него поднят андреевский.
Русские спешили потушить на флагмане пожар: ведь огонь мог добраться до порохового погреба и корабль тогда бы взлетел на воздух. Среди отважных пожарных металась длинная нескладная фигура,— это Петр, взойдя на фрегат, сам распоряжался тушением пожара. Лишь укротив огненного змея на «Элефанте», шаутбенахт Петр Михайлов прибыл на галеру генерал-адмирала. Федор Матвеевич был занят подсчетом трофеев. В полон русские взяли все десять шведских судов с остатками команд. Об упорстве и ярости баталии говорило то, что из общего числа шведской команды в 941 человек 361 швед был убит, 350 ранено.
— Из десяти шведов восемь убито или ранено — столь храбро дрался сей неприятель! — доложил Петру генерал-адмирал.
— Тем боле нам почета и славы! — просто сказал Петр, смывая морской водой пороховую копоть с лица. И, обращаясь к Апраксину, спросил глухо: — Сколько же наших в сей баталии полегло?
— Да убитых у нас, почитай, в три раза менее шведов! —
радостно сообщил генерал-адмирал.— Добрая весть! Вот что значит воевать добрым маневром, из столь великого огня с таким малым уроном вышли! — заметил Петр своим флагманам, собравшимся за адмиральским праздничным столом, и тут же распорядился немедля послать к раненому Эреншельду своего лейб-медика.
9 сентября 1714 года Петербург чествовал победителей мри Гангуте. По распоряжению генерал-губернатора Меншикова город был разукрашен флагами и триумфальными арками. Тысячи людей высыпали на набережные, чтобы видеть, как в Неву войдут победители и взятые в полон шведские суда.
Среди зрителей, столпившихся на Троицкой площади, был и драгунский офицер с подвязанной рукой. Он стоял возле коляски, в которой сидела дама в пышном роброне.
— Да полно, Кирилыч, может, тебе померещилось, что наш полковник прибудет в Петербург? — нетерпеливо спрашивала нарядная дама.
— Никак нет, Евдокия Петровна! Господин полковник сам наказал разыскать ваш новокупленный дом в Петербурге и сообщить, что явится он из Финляндии к самому триумфу, с пушками и знаменами, взятыми у Лапгюлы,— с необычайной вежливостью и холодным достоинством отвечал Кирилыч. По всему чувствовалось, что он непомерно горд. Еще бы, хотя он и носил руку на перевязи, но на нем было уже офицерское платье, а нынешний триумф был и его триумфом, о чем свидетельствовала наградная гангутская медаль, висящая на груди.
— Идут! — заволновалась толпа и бросилась от собора к набережной. На Неве показались мачты русских галер и пленных шведских судов. Когда первые три скампавеи сравнялись с Адмиралтейством, оттуда прогремели приветственные залпы, а вслед за тем грохнул салют Петропавловской фортеции — сто пятьдесят один пушечный выстрел.
За русскими скампавеями шли десять пленных судов со спущенными и волочащимися за кормой флагами. С шедшей вслед за «Элефантом» царской галеры грянул ответный салют, поддержанный остальными кораблями... Всю Неву затянул пороховой дым. Пройдя мимо Петропавловской фортеции, суда стали причаливать к пристани у Троицкой площади. В это время с крепости грохнул новый салют, возвещая вторую часть торжества. Под барабанный бой через площадь двинулись преображенцы. Следом за ними везли знамена и пушки, взятые у Лапполы.
— Вот он, свет мой ясный! — Дама вскочила на сиденье коляски и, размахивая сорванным с шеи платком, как знаменем, закричала: — Роман, милый, здравствуй!
Ехавший впереди пушек драгунский полковник услышал тот голос и сквозь торжественную музыку и барабанный бой обернулся и приветственно поднял треуголку.
— Увидел, Кирилыч, увидел меня, свет мой ясный! — Дама на радостях обняла и поцеловала Кирилыча в рыжие усы. Тот дернулся от боли — Евдокия Петровна, должно быть, задела раненую руку.
Меж тем по площади повели пленных шведов. Во главе шведских офицеров, прихрамывая, шел одетый в полную парадную форму шаутбенахт Эреншельд. Замыкал шествие второй батальон преображенцев во главе с Петром, одетым в морской мундир.
Войдя в здание Сената, Петр встал перед князем-кесарем Ромодановским. Федор Юрьевич благосклонно принял его рапорт и рекомендацию генерал-адмирала Апраксина о производстве шаутбенахта Петра Михайлова в вице-адмиралы за славную викторию при мысе Гангут. После чего князь-кесарь неспешно и важно поднялся с председательского кресла и громко произнес:
— Виват! Виват вице-адмиралу Петру Михайлову!
— Виват! — восторженно закричали сенаторы.
— Виват! — подхватили преображенцы и вся толпа на площади. Под восторженные возгласы сенаторов и офицеров князь-кесарь вручил Петру патент на чин вице-адмирала.
В ту же минуту на царской галере был поднят личный флаг новообъявленного вице-адмирала. И грохнул новый салют.
Вечером весь Петербург был иллюминирован, а на четвертый день на Неве был зажжен грандиозный фейерверк. Роман и Дуняша любовались сим фейерверком с балкона собственного дома, купленного Евдокией Петровной к своей скорой свадьбе.