Персонных дел мастер

— А все-таки я не верю этому скоту! — процедил Чамберс вслед Кирилычу и махнул в рот другую чарку водки, поднесенную услужливым Васькой.

— Вы бы, господин генерал, чем водку с ночи пить, распорядились бы поднять дивизию во фрунт,— брезгливо. морщась от запаха сивухи, сказал Репнин.— Не то, чаю, неприятель близко! — И в эту минуту, как бы подтверждая слова Репнина, с неприятельского берега ударили тяжелые шведские гаубицы.

«Опоздали! Ох как опоздали!» Все последующие часы баталии в голове Аникиты Ивановича дерганно билась эта мысль: «Ох как запоздали!» Действительно, все восемь полков дивизии Репнина строились во фрунт не под звуки полковых горнов, а по сигналу неприятельских пушек. Заспанные солдаты в одних подштанниках выскакивали из палаток (в отсутствие Репнина и по случаю непогоды Чамберс разрешил спать, сняв верхнее платье) и в темноте, мешаясь, строились позади бесполезного ретраншемента. Только дежурный гренадерский полк, от коего и был выделен караул к мосту, выстроился впереди окопов, и полк тот Аникита Иванович лично, прямо через болотистую луговину, повел на выручку гренадерского караула. В момент сей контратаки поднявшийся к утру ветер разогнал тучи, и лунный свет заблестел на воде. При том свете Аникита Иванович увидел, какая тяжелая масса шведского войска движется на мост, и понял, что выручить караул и спасти мост он не успеет.

Все же эти пятьдесят безвестных русских гренадеров бились до конца, пока все «е были переколоты шведами. Последний из них успел-таки бросить горящий факел в пороховой заряд, укрытый под мостом, и мост, уже захваченный неприятелем, внезапно взлетел на воздух. В это

время русский гренадерский полк, ведомый Репниным, успел перейти луг и выйти к берегу. Однако взрыв моста не остановил шведов. Без всякого приказа шведские гвардейцы вошли в воду и, держа над головами ружья и мушкеты, вброд, по грудь в воде двинулись через реку. В блестящей полосе лунного света бредущие через реку шведы были превосходной мишенью для русских гренадер. Раздался один залп, другой, третий. Шведы, не отвечая, молча продолжали переправу. Прикрывая их, с того берега ударили картечью шведские батареи, а королевские саперы подожгли снопы мокрой соломы, так что всю переправу затянуло густой полосой сизого дыма.

— Что же наши-то дьяволы молчат? — сердито спросил Репнин своего адъютанта, и в этот миг из-за ретраншемента ударила русская батарея. Но ядра, вместо того чтобы поражать шведскую пехоту, мячиками запрыгали но луговине, позади строя русских гренадер.— Да этак они, черти, своих же в воду положат! — Репнин выругался и, повернув коня, помчался, сопровождаемый адъютантом, на батарею. Здесь он застал весь свой штаб во главе с генерал-поручиком Чамберсом. Картинно красуясь на вороном жеребце, Чамберс матерно распекал командира батареи Даниеля Когана, неведомо какими путями занесенного из Германии на службу его царскому величеству. Вообще-то Даниель Коган был инженер и прибыл в Россию строить каналы, привлеченный планом Петра соединить каналом Волгу и Дон. Но по случаю начавшейся войны со шведом план сей был отменен на два с половиной столетия, и Коган стал в России вдруг артиллерийским офицером и исправно громил стены шведских крепостей Нарвы и Дерпта. Однако в полевой баталии ему довелось участвовать впервой, и оттого Коган сразу не сообразил, что придется вести контрбатарейную стрельбу через реку, и безропотно согласился, когда Чамберс определил место ого батареи за полевым ретраншементом. Да за пехотой оно было и покойнее! А теперь тот же Чамберс матерно лает его за недолеты.

– - Но ваше превосходительство сами указали мне рас-!, положение батареи! — попробовал было Коган возразить Чамберсу и тут же пожалел о своей оплошности. Чамберс наехал на него лошадью и непременно огрел бы плеткой, ожоли бы не появился Репнин.

— Господин генерал! Неприятель не здесь, а там, у роки! — насмешливо бросил Аникита Иванович своему начальнику штаба и тут же распорядился: — А вы, господин капитан, извольте передвинуть батарею вон туда, к трем мостам! Чаю, там будет самая жаркая баталия. Да заберите из полков орудия и присоедините к своей батарее. У шведов-то на том берегу десятки пушек.

Пока Коган суетился на батарее и тяжелые гаубицы запрягали в артиллерийские упряжки, Аникита Иванович послал двух адъютантов за сикурсом к Шереметеву, а прапорщика Жеребцова — за помощью к фельдмаршал-лейтенанту Гольцу, который, как решил вчерашний военный совет, был обязан секундовать пехоту.

— Вы же, генерал,— Репнин сердито обратился к полупьяному Чамберсу,— немедля отправляйтесь на левый фланг и переведите Копорский, Тобольский и Нарвский полки к трем мостам!

— Но сие нарушение моей диспозиции! Уведя полки, мы теряем транжамент³, а потеряв транжамент, мы проиграем баталию! — кичливо вздернулся в седле Чамберс.

— «Транжамент»! «Транжамент»! — вскипел Аникита Иванович,— Да шведскому королю то и потребно, дабы мы носа из оного транжамента не высовывали. А как возьмет мосты, перережет коммуникации и зайдет на холм с тыла, что мы будем чинить в сем транжаменте? Сдаваться, как при первой Нарве? На-кось, батюшка, выкуси! — Аникита Иванович в бешенстве показал Чамберсу кукиш,— Я русский генерал, а не герцог де Кроа! Сдаваться на шведскую милость я не намерен.— И, отвернувшись от Чамберса, Аникита Иванович обратился к другому своему бригадному генералу, фон Швейдену:

— Немедля переводите оные полки с левого фланга к мостам. А коль генерал Чамберс пьян, то и пусть один сидит в своем транжаменте! — И, не обращаясь более к Чамберсу, Аникита Иванович поскакал выводить из ретраншемента правофланговый Лефортов полк в помощь гренадерам, кои, почитай, час как одни бились у берега реки со шведами на глазах всей дивизии.

— Я пьян! — бормотал оставшийся в одиночестве Чамберс.— Всякий русский свинья будет насмехаться над моей диспозицией! Ну я ему. покажу, кто пьян! Мне, кавалеру ордена Андрея Первозванного, сказать, что я пьян! Меж тем как я на деле совсем не пьян! — сердито бормотал Чамберс. Оставшийся с генералом верный Васька сердобольно налил еще одну чарку водйи. Чамберс выпил, крякнул, повеселел и поскакал к злополучному транжаменту.

Пока русские генералы спорили да пререкались, шведская гвардия форсировала реку и па штыках прошла сквозь фронт гренадер. Бились яростно, злобно, грудь в грудь. Но шведы охватили одинокий гренадерский полк с флангов и сбили его с позиции. Аникита Иванович успел все же вывести из окопов Лефортов полк, который преградил было путь к мостам, но шведы, предводительствуемые самим королем, бросились на полк с такой фурией, что полковник Минстерман, командир ле-фортовцев, приказал дать сигнал к отступлению. Смешав ряды, лефортовцы хлынули через передний мост и отошли за ручей. Высланная команда не успела разрушить мост, и на плечах лефортовцев шведы захватили переправу и перешли ручей. Теперь они могли двинуться к последнему тыльному мосту по обоим берегам ручья и, в случае успеха, пресечь все коммуникации дивизии Репнина с главными силами. Первыми двинулись шведские гренадеры, пока шведская гвардия, перейдя по переднему, только что захваченному мосту, перестраивалась для атаки на другом берегу ручья. Полки делакарлийский, остготский, вестманландский и упландский шли в атаку в полковых колоннах с развернутыми знаменами, с полковой музыкой и под барабанный бой.

— Ваше превосходительство! Видите — впереди правой колонны всадник? То сам король шведский, его величество Карл Двенадцатый! Я видел его на Двине под Ригой, когда служил королю Августу! И сразу узнал! — с каким-то невольным восторгом обратился к Репнину фон 111вейден. Он только что прискакал с левого фланга, дабы сообщить, что Копорский, Тобольский и Нарвский полки уже на подходе.

«И чего немец радуется? — поморщился Репнин,— Оттого, что узнал шведского короля? Да тут не радоваться, тут плакать надобно! Сикурса-то все нет! Воюем казацким строем, брошенные всеми, одни в лесу! — Ани-ките Ивановичу волком хотелось выть, столь близко он ощутил непременную гибель всей дивизии и своей, безупречной воинской чести и славы, наблюдая мерную и сокрушительную поступь шведских полковых колонн.— Идут как на параде!»

Полковник Ростовского полка Мякинин отдал приказ:

— Держаться твердо! Стоять при знаменах!

Ростовский, Рязанский и Вятский полки, оградившиеся скрещенными полупиками, поджидали шведов в ретраншементе. Однако шведы и не думали атаковать ретраншемент, а, свернув вправо к ручью, кучно двинулись прямо на мост, прикрытый одной батареей капитана Когана. Даниель Коган закрыл глаза, увидев сей неприятельский афронт. Но его артиллеристы уже зарядили пушки и гаубицы и, казалось, даже обрадовались такому повороту дела — впервые за все сражение шведы оказались в досягаемости картечного выстрела. Грянул залп, и картечь русских орудий произвела огромное опустошение в рядах шведских густых колонн. Но шведы, смыкая ряды над убитыми и только ускорив шаг, упрямо маршировали за этим, казалось заговоренным от пуль и картечи всадником в узком синем мундире, своим королем. Карл XII даже не слез с лошади, и Репнин и фон Швейден с двухсот шагов ясно видели, как, повернувшись к своим драбантам, король сказал что-то, видимо, смешное и обидное в адрес московитов, и драбанты заржали так громко, что их смех явственно услышали на батарее.

«Ах, ты смеешься, швед! Ну хорошо, то будет твой последний смех!» Чувствуя себя в тот миг могучим Иеговой, сеющим молнии, Даниель Коган опустил шпагу, и шестнадцать русских орудий густо, в-упор пальнули картечью. Когда пороховой дым развеялся, с королем не осталось и половины молодых и задорных драбантов, хотя сам он по-прежнему был жив и невредим и мчался во главе своих гренадер, бегущих прямо на батарею. «Всё! Мы не успеем зарядить пушки!» — подумал Коган.

Сейчас его батарейцы будут переколоты у пушек толпой шведских гренадер, бегущих в яростную атаку во главе со своим сумасшедшим королем. Но в этот момент позади батареи грянуло русское «ура», и, оглянувшись, капитан Коган увидел бегом подходившие к батарее колонны Копорского, Тобольского и Нарвского полков.