Первое грехопадение
Шрифт:
Дома меня уже ждали. У нас сидела Катька, прямиком явившаяся из школы, о чём свидетельствовал брошенный в угол портфель. Она жила этажом ниже, но даже не зашла домой. А всё от желания поиграть со мной в карты. Они уже играли с Антониной, но игра между ними никогда не шла интересно, они лишь ругались и обижались друг на друга. Настоящее оживление происходило лишь тогда, когда в игру подключался я. Не оттого, что я такой развесёлый шутник, нет, я вообще большую часть времени молчал, просто почему-то это сразу воодушевляло их. Антонина, недалёкая в общем-то старуха, начинала отпускать шутки, не бог весть какие остроумные, но смешные всё же. У неё имелся некий оригинальный пунктик, этакая хитрая сообразительность — она придавала ей определённую
— Пошли, — кивнула она мне и поманила ручкой.
— А я есть хочу, — отозвался я.
— Ну во-о-о-о-от… Здрасьте — пожалуйста. И долго это?
— Разогрею да поем. Десять-пятнадцать минут.
— Пятнадцать минут! Я с ума сойду за это время. Я и так уже целый час сижу здесь, тебя дожидаюсь.
— Целый час сидела — ещё пятнадцать минут посидишь.
— А-а-а?.. Ну ты нахал! Ждала его ещё тут… Короче: пять минут тебе даю, чтобы как штык был, понял?
Она нравилась мне такой. Впрочем, она мне всякой нравилась.
— Ты чего молчишь? Понял, нет?
— Понял, понял. Как штык буду.
— Всё, отсчёт пошёл.
Я поставил на плиту кастрюльку со вчерашним супом и чайник. Питание моё богатством и разнообразием не отличалось. Все мои блюда можно было перечислить по пальцам: суп, всегда один и тот же, картошка жареная, картошка варёная, каши — гречневая, рисовая, перловая — и суперблюдо «длинная вермишель». В приготовлении этих блюд я достиг, однако, некоторого мастерства. По крайней мере в скорости со мной немногие бы тягались.
Ел я, конечно, не десять минут, больше. За это время Катька прибегала на кухню раз двадцать. Я уж и чай не пил по нормальному — так, бултыхнул его в рот и, дожёвывая на ходу кусок бутерброда, за руку был доставлен Катериной в зал. Она раздала на троих и игра началась. Играли мы исключительно в дурака. В другие игры даже не пытались. Не знаю почему, так уж сложилось. В первое время, когда кружок наш только-только образовался, я был непобедимым чемпионом. Катька тогда вообще играть не умела, хозяйке тоже было до меня далеко. Но теперь ситуация изменилась. Дамы за это время сделали громадный прогресс, а я, по всей видимости, лучше играть уже не мог. Поэтому сейчас игры протекали напряжённо, дураками оставались все без исключения, хотя я всё же реже. На сегодня после четырёх партий показатели были следующими: Антонина осталась дурой два раза, Катерина — один, я — тоже один. Игра шла весело, со всякими шутками-прибаутками, и обстановка была самой что ни на есть раскованной. Я, однако, должен был их предупредить:
— Я играю только до половины пятого.
— Почему? — вскинула глаза хозяйка.
— Почему? — вскрикнула Катя.
— Мне на работу сегодня, а ещё уроки делать.
— Как на работу? — удивилась Антонина. — Ты же только отдежурил.
— Как на работу? — недоумевала и Катька.
— Напарник попросил. Отказать нельзя.
— А, ну да, — согласилась хозяйка. — Завтра тоже пойдёшь?
— Да, моя смена. А потом он три ночи будет.
— Ясно, — кивнула понимающе старая женщина. — Только тяжело это.
— Да, тяжело это, — согласилась и Катерина, жалостливо на меня поглядывая.
— Ничего не поделаешь, — сказал я.
До половины пятого оставался ещё час.
Мы сыграли после этого лишь партию. К хозяйке зашла соседка — одна из бесчисленных подъездных старух. Женщины уселись у окна и начали свой глупый, бессодержательный разговор.
— Пойдём в мою комнату, — кивнул я Кате.
— Пойдём, — согласилась она.
Мы перебрались в мою каморку, закрылись там и игра началась заново. Вдвоём, однако, играть было неинтересно. Комбинаций мало,
игра без хитростей, примитивная. Отсутствие хозяйки явилось, как ни странно, минусом.— Вить, — спросила Катя, — а сколько у нас будет детей?
Карты были отброшены в сторону. Я включил магнитофон — мы сидели теперь, развалившись на кровати.
— А ты сколько хочешь? — я был серьёзен.
— Ну, не знаю… Хотеть можно сколько угодно, но надо же думать о том, как их обустроить, какую жизнь для них создать. Я бы может и пятерых хотела, но разве это жизнь, с пятерыми? Весело, может быть. Но в обносках же все ходить будут, как голодранцы. Разве это правильно? Так что, я думаю, не больше двух. Два — это максимум. А?
— Да, больше ни к чему. К тому же в больших семьях за детьми и внимания нет никакого. Любви той же. Для двоих же любви должно хватить.
— Правильно! — подхватила воодушевлённо Катя. Даже привстала.
— Ну, а если двое, — продолжал я, — то лучше мальчика и девочку.
— Молодец! — вскочила Катерина. — Дай я тебя поцелую.
Обвив мои плечи, она чмокнула меня в щёку.
— Ммм… Умненький ты мой.
Я слегка смутился. Но лишь слегка и лишь на мгновение. Да и то каким-то глубинным своим мыслям. На самом деле мне было очень приятно.
— Мальчика мы назовём Олегом, — сказала она в следующий момент.
— Почему Олегом?
— А ты как хочешь?
— Не знаю… Хотя и Олег неплохо, но мне не очень нравится.
— Ты что, Олег — это самое лучшее имя. Самое моё любимое… Ну, Виктор, конечно тоже нечего, — сделала она мне запоздалый комплимент. А дальше продолжала:
— А девочку… Вот насчёт девочки я не знаю. Девчачьих имён много хороших. Тебе какое всех больше нравится?
— Катя.
— Не, — засмеялась она, — так не пойдёт. Что это — и мама и дочка будут Катями?
— Ну и что?
— Нет, нет, нет. Так нельзя. Другое выбирай.
— Другое… Ну, скажем, Таня как тебе нравится?
— Нет, не Таня. Я книжку одну читала: «Судьба человека зависит от его имени» — там про Таню не очень хорошо написано. Какими-то дурными они становятся. Лучше не надо Таню. Давай другое что-нибудь.
Я задумался было, но Катерина меня опередила:
— Как тебе Света?
— Света?
— Да. Света. Светлана… Хорошее ведь имя.
— Хорошее.
— Звучное такое. Меня мама поначалу Светой назвать хотела, потом передумала зачем-то… Ну что, Света или ещё что-нибудь?
— Мне Света тоже нравится. Только дети когда ещё у нас появятся! Тыщу имён успеем перебрать.
— Да вообще-то, — согласилась она. — Но пока, на данный момент, останавливаемся на этих: Олег и Света. Хорошо?
— Хорошо.
— Вот и умничка.
Заступление на работу всегда было для меня чем-то большим, чем просто смена интерьеров. Момент этот каждый раз становился погружением в иной мир. Мирок точнее, но именно погружением — мои чувства воссоздавали это только так. Возможно скрывалась за этим склонность к преувеличениям, но поделать что-либо с собой я был не в силах. Причудливость рождалась явная: улица, люди — всё так близко, так живо; и вдруг декорации менялись — огромное, пустое помещение, закрытые двери, полумрак. Время словно останавливалось здесь, застывало, и даже электронные часы на стене, пытавшиеся изобразить его движение, не имели со временем ничего общего, а высвечивали лишь случайный набор цифр. Вне этого кокона я растворялся среди людей, среди машин, среди городского шума — здесь же оставался вдруг наедине с собой, и ощущение это, ощущение самого себя, настоящего, конкретного, было таким удивительным и странным, что в первые ночи дежурств, помнится, я иногда попросту не понимал, что со мной происходило — такие необычные возникали вдруг образы. Потом привык, но тем не менее продолжал испытывать где-то в глубине собственного тела щемящее сладостным жжением предчувствие необычного и загадочного. Я стремился к нему.