Первые радости (Трилогия - 1)

– Так, так, - отозвался Парабукин и аккуратно спустил с нар другую ногу.

– Мы просим вас показать нам выдающихся людей ночлежки. Ну, этаких львов, о которых бы по всей Волге слава шла. У вас, наверно, есть свои знаменитости?

– Львы-то? Львов нет. Собаки есть. Собак вам не требуется?
– спросил Парабукин и, опустив голову, помолчал.
– А скажите, кустюмы вы покупать не будете? Для театра.

– Что, продаете?

– Не желаете ли?
– предложил Парабукин, защипнув кончиками пальцев обе свои широченные штанины и потряхивая ими на вытянутых ногах.

– Нет, кустюмы мы не берем, - серьезно сказал Пастухов.

– Ну, что же, может, пожертвуете толику на сооружение храма во имя преподобной великомученицы Полбутылии?
– поклонился Парабукин.

– Это - пожалуйста. Чем будете закусывать?

– Поминовением вас за здравие. Спасет Христос, - опять поклонился Парабукин, и на этот раз много ниже, так что кудри свисли до колен.

Пастухов долго шарил по карманам своих легких и пышных одеяний, а хозяева угла ждали, что он там найдет, следя за ленивыми и великолепными его движениями.

– Послушай, Егор, - с крайним удивлением и тихо сказал Пастухов, оказывается, у меня нет ни копейки!

Парабукин торжествующе хмыкнул.

– Узнаю папашу. Точь-в-точь.

– То есть какого папашу?
– недовольно выговорил Пастухов.

– Вашего папашу, покойного Владимира Александровича, господина Пастухова. Он всю жизнь забывал деньги дома. Подойдешь к нему: Владимир Александрович, выручите рубликом на лекарство. Он вот этак приложит пальчик к фуражке: извините, братец, скажет, портмонет дома оставил.

– Ага, - неопределенно произнес Пастухов.
– Вас, что же, Владимир Александрович лично знал?

– А как же? Когда он по эксплуатации служил, я в его ведении находился - контролером скорых поездов. Вот мадам может подтвердить: иначе как во втором классе Парабукины не ездили... А вас я сразу признал - вылитый папаша, гладкий такой портрет. Да видно, вы, вроде меня, в нужду впали - в актеры-то пошли, а?

– Ну, вот лепта на построение вашего храма, - сказал наконец Цветухин, кладя на край корыта полтинник.

Едва Парабукин потянулся за полтинником, как Ольга Ивановна быстро схватила монету и зажала ее в кулаке.

Все благодушие точно рукой сняло с Парабукина. Он вскочил и, как кот, неслышно шагнул к жене.

– Ты брось. Давай сюда.

– Постыдись людей, - сказала Ольга Ивановна, отстраняясь.

Парабукин наступал:

– Мне дали, а не тебе. Мои деньги. Ну!

Он говорил глухо, с тупой сдержанностью, которая не обещает надежды на уступку.

Тогда неожиданно, словно забегая вперед событий и стараясь уверить всех и себя, что она тоже никогда не уступит, Ольга Ивановна закричала:

– Всю пасху пропьянствовал! Кровосос! А я целыми днями на помойках тряпье собирай да тебя корми?! Из мусора не вылезай, от корыта не отходи, ночами из рук иголку не выпусти!

– Отдай, говорят, - угрожающе перебил ее крик Парабукин.

Он хотел уцепить жену за локоть, но она увернулась, вытянула руку, разжала пальцы, и в тот же миг Аночка схватила у нее с ладони полтинник и сунула его себе в рот, за щеку.

Хмель будто ожил в голове Парабукина. Он покачался на месте, мягкое тело его обвисло, руки бесцельно взметнулись и тяжело упали. Он тряхнул большой волосатой своей головой и пробормотал, пожалуй, самому себе:

– Ах, ты так, обезьяна... Погоди...

Вдруг он взвопил:

– Забирай своего горлодера, живо! Пошла с ним вон! Слыхала? Пошла наружу!

Павлик что было силы орал в люльке. Аночка с привычной ловкостью вытащила его и бросилась за занавеску.

Не взглянув на гостей, Парабукин решительно устремился за дочерью.

– Куда, куда?
– вскрикнула Ольга Ивановна.

Она стала ему на дороге, он оттолкнул ее и сорвал край занавески.

– Удержите его, господа, удержите!
– кричала Ольга Ивановна.

Она кинулась за ним.

Цветухин и Пастухов, раздвинув занавеску, молча глядели им вслед.

В комнате по-прежнему вычесывала голову женщина. Она даже не шевельнулась. Оборванец, все так же раскинувшись, храпел под жилеткой.

Парабукин скрылся за дверью. Ольга Ивановна бежала между нар с криком:

– Помогите, господа! Он ее прибьет, он прибьет девочку!.. Беги, Аночка, беги!

– Пойдем, - сказал Цветухин, - что же мы стоим?

– Спектакль, - отозвался Пастухов с усмешкой, больше похожей на угрюмость, - и мы смотрим, милый Егор, смотрим спектакль.

4

Как только Аночка расслышала, что ее догоняет отец и что мать кричит "беги", она пихнула за щеку вынутый было полтинник, бросила на крыльцо Павлика и побежала. Она обогнула ночлежку и понеслась вверх по взвозу, притрагиваясь на бегу к заборам и стенам, как делают все дети.

Парабукин мчался по пятам. Лапти его гулко хлопали по подсохшей земле, синяя посконь штанов трепыхалась флагами сигнальщика, пыль клубилась позади. Он летел с такой прытью, будто от бега зависело все счастье жизни. С каждым шагом укорачивалось расстояние между ним и Аночкой, и он уже протянул руку, чтобы взять ее, когда она, ухватившись за угол дома, стремглав повернула на другую улицу.

Рысак под синей сеткой, почуяв крепкие вожжи и прищелкиванье хозяйского языка, быстро догонял Парабукина. Придерживаясь за козлы, став на подножку, готовый бог знает к чему, свешивался с пролетки Цветухин. Его друг ни капли не терял из своего немного картинного достоинства, сидя ровно и прямо, и только по глазам его можно было бы видеть, что он с телесным удовольствием и досыта кормит, насыщает свое прожорливое любопытство. Два-три прохожих зазевались на бурное, хотя молчаливое происшествие. Убегающая от галаха девочка не очень привлекла бы к себе внимание, если бы не рысак с примечательными седоками, какие редко появлялись в этом малолюдном квартале.

Дом, мимо которого бежала Аночка, был городской школой, - тяжеловесное беленое здание с каменными заборами по бокам, откуда вымахивали ввысь три престарелых, едва распустившихся пирамидальных тополя.

У открытой калитки школы стоял юноша в двубортной куртке технического училища, надетой на белую ластиковую рубашку с золочеными пуговками по воротнику.

Увидев застращанную девочку и гнавшегося за ней крючника, он посторонился и показал на калитку. Аночка с разбегу юрко перескочила через порог во двор, а он сразу стал на прежнее место, загородив собой калитку.