Первый генералиссимус России
Шрифт:
Но время и заботы быстро лечат прежние душевные раны, нанося новые. За стрелецкой службой и делами по дому, если и не совсем позабыл стрелецкий сотник Фрол Акимов о своей причастности к кончине Ваньки Кудри, то и вспоминал не так уж часто. И без сожаления.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
… И БЫТЬ ТЕБЕ ГЕНЕРАЛИССИМУСОМ
Куя мечи наши для утверждения силы, мы получаем силу Божескую, чтобы поразить врагов наших с обеих сторон.
Азов — город в Российской Федерации, Ростовская область, порт на реке Дон.
…В 1–3 веках
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова…
Многие генералы за всю свою карьеру овладевают в совершенстве только искусством участия в военных парадах.
Генералиссимус — от латинского generalissimus — самый главный, высшее воинское звание в вооруженных силах некоторых стран. В России введено Петром I в 18 веке. Генералиссимусами в России были А.С. Шеин, А.Д. Меншиков, отец императора Ивана VI Антоновича Антон Ульрих Брауншвейгский, А.В. Суворов. В СССР звание генералиссимуса Советского Союза введено 26 июня 1945 г. и было присвоено И.В. Сталину (27.06. 1945).
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой рассказывается о боярине и воеводе Шеине Алексее Семеновиче и других лицах перед первым походом царя Петра на Азов
«Господи, сколько же лет прошло, сколько же воды утекло с тех пор, как я был воеводой в Курске, — обхватив голову двумя ладонями, размышлял Алексей Семенович Шеин, сидя в своих московских хоромах и глядя в окно, за которым день клонился к ночи. — А уж сколько перемен-то, перемен-то… Сразу и не вспомнить, и не счесть…»
Ныне Шеин уже не тот безусый, безбородый молодец, каким он был в дни воеводства в Курске. И усы пышные есть, и русая аккуратная окладистая бородка. И первые, едва обозначившиеся, складки на челе появились. И солидность сменила прежнюю порывистость. Вот только нос остался прежним — прямым, да глаза все с теми же зеленоватыми искорками и кошачьей цепкостью.
Да, перемен немало случилось в судьбе бывшего курского воеводы. Причем разных перемен: и приятных, и не очень. А то и таких, что и вспоминать не хочется.
После отбытия Шереметева, он единолично управлял Курском и округой, без оглядки на старшего сотоварища. Дела на государевой службе ладились. Начальные курские люди, помня, как он умело и крутенько разобрался с ногайской ордой, уважали, не супротивничали, не сутяжничали, палки в колеса не вставляли. Помогали, как могли. Даже вновь избранный губной староста Силантий Глебов, и тот как-то быстро включился в работу. И не считал для себя зазорным посоветоваться, прежде чем принять решение. В том числе и по сугубо губным делам, его, воеводы, не касаемым.
Зиму перезимовали, балуясь охотой то на волков, то на кабанов, то на зайцев с лисами, которых водилось немало в курских краях. Шумно встретили и шумно проводили рождественские и крещенские праздники. На мясоед справляли свадьбы — долгие, загульные,
почти всегда с мордобоем. Не зря же говаривали: «Быть на свадьбе, да не быть пьяну — грешно, а быть пьяну, да не подраться — смешно».Потом встречали и праздновали Масленицу, Сороки. И опять с песнями, с танцами, с хороводами и катаниями на санях по городу и на санках с курских крутояров к Куру и Тускорю. И ни один праздник без ряженых и скоморохов с медведями не обходился. Что говорить, любили курчане погулять, попраздновать. Как однажды поведал Шеину дьячок Пахомий, они даже похороны едва не превращали в праздничное действо.
«По этому поводу патриарху Иосифу в 1636 году по Рождеству Христову пришлось даже отдельное церковное распоряжение для курчан слать, чтобы унять язычество, — со смешливыми искорками в блеклых очах рассказывал дьячок. И цитировал по памяти: «На распутьях сатанинские игры не творити, в бубны не играти, в сурны не ревети, руками не плескати…»
Он же рассказал и о том, как в 1648 году, сразу же после бунта монастырских крестьян во главе с игуменьей Троицкого девичьего монастыря Феодорой и протопопом Григорием, когда был убит стрелецкий голова Теглев, выборный от детей боярских Гаврила Малышев передал царю Алексею Михайловичу челобитную, чтобы в подготавливаемом Соборном Уложении был запрет на песни и игрища.
«Вот так, — с прежними насмешливыми искорками в уголках глаз ведал о данном факте дьячок, — ни много, ни мало! Закон о запрете — и все! Да, слава Богу, царь-то наш, Алексей Михайлович, царствие ему Небесное, — осенив себя крестным знаменем, продолжал далее, — был просвещен и закон такой в Уложение не внес. Правда, поступило распоряжение от патриарха, чтобы курчане скоморохов с домрами и гуслями, с волынками и всякими иными играми в дом к себе не призывали и медведей не водили. Только этого настырному Малышеву, Гавриле Иванову сыну, показалось мало, и он вновь направляет царю челобитную. Блаженному памятью Алексею Михайловичу деваться некуда, пришлось приказать думным дьякам специально для курчан написать указ, запрещающий игры, песни, хороводы и прочее веселье. Только и смех, и грех с указом этим вышел. Часть курчан на него рукой махнула и как пела песни да игры разные играла, так и продолжила петь и играть. А те, кто вняли ему, перестали в кабаки да шинки хаживать — казне ущерб начался. Снова курчане стали челобитные царю писать, просить отменить указ хотя бы частично. Частично и отменили, а о неотмененной части попросту позабыли. И вновь на старую стежку-дорожку выбрались. В итоге только морока государю да приказным и вышла».
А вообще, как приметил тогда Шеин, с праздничными гуляниями в Курске происходило так же, как и в Москве и в других городах Руси-матушки. Хотя и имелись некоторые незначительные отличия — сказывалась близость со Слободской Украиной и Малороссией. Пришлые черкасы некоторые новшества вносили.
Как ни перенимали себе славу победы над ногайцами Шереметев и Неплюев, но шила в мешке не утаишь. И Софья Алексеевна, и Василий Васильевич Голицын спознали, кто нанес поражение ворогу. Приветную грамотку прислали, золотых рублей подбросили, прочие милости пообещали. Тут бы радоваться да жить припеваючи. Тем паче, что супружница Авдотья Никитишна вот-вот должна была ребеночка, родную кровиночку родить.
Только веселья не случилось.
В срок разродилась Авдотья сыном, которого нарекли Сергеем. Радости Шеина не было конца. Но после родов супруга стала столь часто хворать, что на ноги уже с постели не встала.
«Помру я, Лешенька, — жаловалась сердечная, мигая белесыми ресничками и тускло глядя покрасневшими, слезившимися глазами. — В груди что-то горит, а низ холодеет».
От хворей и частого плача она подурнела личиком, одрябла телом. Смотрелась маленькой, жалкой, беспомощной.