Первый генералиссимус России
Шрифт:
В том, что в русской армии было много командиров иностранцев, ничего страшного не было. Ведь еще со времен царя Алексея Михайловича многие иностранцы не только командовали отдельными стрелецкими полками, но и полками из иноземных солдат, полками драгун и рейтар. И ничего страшного не случалось. Одни сражения они выигрывали, в других имели поражение. Однако и поляков, и литовцев, и шведов, и крымцев вместе с русскими командирами не раз бивали во славу русского оружия.
У реки Конские Воды к армии Василия Голицына присоединились украинцы гетмана Ивана Самойловича и отряд знаменитого воеводы Григория Косагова, одержавшего не одну победу над крымцами, турками и поляками.
«О, еще два воеводы прибыло, — тут же отметил Барятинский с присущей ему иронической
Данила Афанасьевич как в воду глядел. Едва углубились в степь, как выяснилось, что все колодцы степняками отравлены или же забросаны трупами животных. Жажда и без того мучает людей, а тут еще такая жара, что и продыху нет. Вздохнешь поглубже — не то что горло, все нутро обжигает.
Татарове тоже не дремали — степь подожгли, пал пустили. Хорошо, что ертуальные вовремя заметили, и полки отошли, а то бы за милую душу испеклись в огне, как перепела на вертеле. К безводию еще бескормица добавилась.
«Что будем делать? — собрал Василий Васильевич на военный совет воевод и прочих начальников и командиров. — В полках начался падеж лошадей. Да и люди мрут от безводья. Как бы чума не приключилась…»
Воеводы хмурились, мялись, посматривали друг на друга, но что-либо советовать не решались. Того же придерживался и он, Шеин, решив для себя, что «неча нос высовывать, когда головы можно лишиться. На то есть воеводы и возрастом постарше, и родом познатнее».
Затянувшуюся паузу нарушил Самойлович: «Надо до Днепра идти. Там воды на всех хватит». — «Так это же отступление», — вроде бы попенял Василий Васильевич. «Отступление не отступление, но войско сохраним… — стоял на своем Самойлович. «А гетман дело гутарит, — тут же поддержали его некоторые русские воеводы. — Отступление — это не поражение. Можно и вдругорядь пойти».
И только полковник Патрик Гордон да Григорий Косагов, лучше других приготовившие свои полки к подобной ситуации, настаивали на продолжении похода. «Стыд и срам, — говорили они, — не увидев крымцев, повернуть рать вспять!»
Особенно огорчался Косагов, который совсем недавно со своим экспедиционным отрядом разбил в пух и прах Белгородкую орду. Ту самую орду, от которой, потеряв армию, из Молдавии улепетывал в Польшу Ян Собеский.
Недовольны словами гетмана были и украинские казачки. Спали и видели, как грабят богатые татарские аулы. А тут на тебе — повертывай оглобли назад! Но Василия Васильевича недовольство украинских казаков мало беспокоило. Главное, что не из его уст прозвучали слова о возвращении домой.
И вот растянувшаяся на десять верст армия, не сделав ни одного выстрела, теряя из-за безводья людей и лошадей с амуницией, поспешно повернула назад.
«Кто-то же за эту неудачу должен ответить?..» — поделился он, воевода Новгородского полка Шеин, с Барятинским. «Это, как водится, — усмехнулся тот. — Кто-то ответит, но только не князь Голицын».
Ответил гетман Иван Самойлович.
В июле в ставку Голицына прибыл генеральный писарь Иван Мазепа со всей казацкой старшиной. Они сделали донос на Самойловича.
Судя по доносу, Самойлович, сговорившись с крымским ханом, специально завел войска в ту часть степи, где не было воды. И сделал гетман это не из-за трусости, а из корысти. Якобы крымский хан обещал Самойловичу военную помощь для отделения Украины от Московского государства. Тут все сразу же забыли, что сами, без гетмана Самойловича, забрели в безводный край. Главное — нашелся тот, кто станет козлом отпущения за неудачу.
Что еще говорил и обещал Мазепа Голицыну, осталось тайной, но донос был отправлен в Москву. И вскоре оттуда на перекладных конях примчался сам голова Стрелецкого приказа Федор Шакловитый с царским рескриптом: «Арестовать гетмана Самойловича и доставить с семьей для суда в Москву».
Чтобы не вбивать клин между украинцами и русскими, дело было обставлено так, что сами украинские казаки взбунтовались против гетмана. И тот был рад отдаться в руки московских властей.
После этого Шакловитый с конвоем и арестованными
птицей полетел в первопрестольную. Казаки собрали раду и быстренько избрали гетманом Мазепу. Что же касаемо русской армии, то она черепахой продолжала ползти по выжженной солнцем и татарами степи к родным пределам.До этого момента ему, Шеину, ни с Федором Леонтьевичем Шакловитым, ни с Иваном Степановичем Мазепой близко сталкиваться не приходилось. Слышал, знал, мельком видел — и все.
Шакловитый, как и многие выходцы из Южной Руси, был смугл, черноволос, голосист. Глаза — большие, голубые — бабья смерть. Нос с горбинкой, бородка клинышком. Потому в его облике что-то хищное, ястребиное. Это впечатление дополняли его подвижность, стремительность действий. Одевался Шакловитый щеголевато, но до нарядов Василия Голицына ему было далеко. Как от земли до луны. Вроде, и видна, и рядом, но попробуй, дотянись!.. Так бывает, когда из грязи да прямо в князи…
Родовитые, оттертые бывшим подьячим от царского двора и управления Стрелецким приказом, его, кроме как «ярыжкой с торговых рядов» и выскочкой, меж собой и не называли. Но это, понятно, за глаза. В глаза же, зная какую силу Федор Леонтьевич имеет при Софье Алексеевне, величали по имени отчеству и первыми спешили отвесить поклон. Спина, мол, не каменная, от поклона не треснет, не сломается. Сам Шакловитый бояр и прочих вельмож, отиравшихся при дворе правительницы, старался не задирать. Но стоило кому-либо из них выйти из милости Софьи Алексеевны и попасть в опалу, то уж спуску не давал.
Мазепа Иван Степанович росту был примерно такого же, как и Шакловитый, но телом грузнее и челом лобастее. Глаза имел черные, маслянистые, неспокойные. Взгляд этих глаз был неуловим, так как на одном месте не задерживался, а бегал туда-сюда, словно мышь в большом горшке. И на месте не стоит, и выбраться не может… Получив воспитание при дворе польского короля Яна Казимира, бороды, на польский манер, не носил, зато имел пышные усы.
Согласно слухам, ходившим в русской армии, к казакам Иван Степанович переметнулся из-за неудачных любовных похождений. Сказывали, что муж пани Фильбовской, застав супругу с Мазепой, приказал своим слугам изловить его и привязать к его же лошади так, чтобы голова была под лошадиным хвостом. И те исполнили волю пана, опозорив сладострастца на весь мир. Так не стало Мазепе места при дворе польского короля. Будучи человеком, от природы неглупым и пронырливым, он приглянулся гетману Петру Дорошенко, и тот произвел его в генеральные писари.
Позже, когда Дорошенко попал в немилость царю Федору Алексеевичу, Мазепа тут же переметнулся к Самойловичу. Теперь вот и Самойловичу ножку подставил, чтобы самому стать гетманом.
Было понятно, что такой человек, как Мазепа, ни перед чем не остановится, чтобы добиться собственного успеха. Не честь и совесть, а предательства и клятвопреступления будут его спутниками всю жизнь.
«Видит Бог, Иван Степанович еще нас не так удивит», — подумалось тогда.
Покидая Дикое Поле и негостеприимную степь, он, Шеин, предложил Голицыну построить где-нибудь в удобном местечке крепостицу. «Можно будет оставить в ней часть пушек и запасы пороха с ядрами, — дал практическое объяснение своему предложению. — Коснись в другой раз идти, а у нас уже есть запас». — «Верно придумано, — согласился Василий Васильевич. — И полкам облегчим путь, и на будущее передовой магазин иметь будем. Только надо воинский гарнизон в острожке оставить. Крепкий гарнизон».
Приняв решение, Голицын приказал в верховьях реки Самары найти пригодное для строительства крепости место.
Место было сыскано. Крепостица поставлена. Гарнизон сформирован.
Второй поход на Перекоп начался в марте 1689 года по Рождеству Христову. И вновь во главе русской армии Софьей Алексеевной и Боярской думой был поставлен князь Василий Голицын, которого иностранцы, наводнявшие Москву, уже называли канцлером и генералиссимусом. И, как поговаривали промеж собой воеводы, на этот раз уже не союзники требовали продолжение военных действий против Крыма, а сама правительница.