Песнь дружбы

— Ты слишком хороший человек, Герман, — сказал он, — ты не знаешь людей. Хорошие люди никогда не знают людей, они считают, что все такие, как они.

Нет, все это не так просто. Владелец лесопильни просто не отпускает Эльзхен. Он прячет ее платья и башмаки. А однажды, когда она хотела сбежать, вдруг пропал Роберт. Роберт исчез, а ведь без своего малыша она не могла уехать. Хозяин покуражился над ней три дня, прежде чем Роберт появился снова; она тогда чуть с ума не сошла. Потому что хозяин — его зовут Рупп — способен на все. Ему уже за шестьдесят, но это отчаянная голова, его все боятся. Рупп заявил Эльзхен: «Видишь, Эльзхен, что с тобой будет? В следующий раз ты не увидишь Роберта целый год». Вот каков Рупп! Нет, Герман слишком добр, он не знает людей.

— Черт побери! — сердито закричал Герман. — Да я на твоем месте просто отправился бы туда и забрал Эльзхен и мальчика. Денег на дорогу мы как-нибудь наскребем!

Рыжий поник головой, он казался совсем обескураженным.

— Это ты так рассуждаешь, Герман! Ты совершенно не знаешь людей!

— Да брось ты толковать о том, что я не знаю людей! Вовсе не так приятно это слушать. Поезжай, и баста!

— Это ты так рассуждаешь, Герман!

Все это не так просто. Владелец лесопильни попросту вызовет жандармов — у него ведь есть телефон, — и они арестуют Рыжего, возьмут и арестуют.

— Арестуют?

— Ну да, конечно! За похищение несовершеннолетних. Или скажут, что это вмешательство в чужие семейные дела.

Герман громко расхохотался.

— Разве Эльзхен несовершеннолетняя?

— Нет, но Роберт.

— Да послушай, Рыжий, — ведь это твой ребенок!

— Рупп станет утверждать, что Роберт — его ребенок, а жандармы поверят ему — они сделают все, что он им скажет: они его боятся.

— Можно подумать, что этот Рупп — настоящий дьявол!

Лысина у Рыжего побагровела, на висках вздулись синие жилы. О да, этот Рупп — дьявол, подлец, сам сатана! Его нужно прикончить, просто прикончить! Топором! Как он ненавидит этого Руппа — о, как ненавидит!

— Ну ладно, Рыжий! — сказал Герман. — Успокойся. Мы подумаем, как быть, это гораздо разумнее.

За все время их знакомства Герман впервые так откровенно разговаривал с Рыжим. Чтобы окончательно его успокоить, он сказал:

— Ты, во всяком случае, напиши Эльзхен, что она и Роберт будут в Борне желанными гостями.

Рыжий кивнул и схватил свое каллиграфически написанное письмо.

— Это я уже написал: приезжай смело с нашим Робертом. У меня есть благородный друг. Он постоянно говорит, что у нас хватит места для всех. Он обещал предоставить мне участок, если я захочу завести садоводство. Вот, Герман, можешь прочесть, если хочешь.

Если класть кирпич за кирпичом, наступит день, когда самое большое здание будет готово. Так и Рыжий дописал наконец письмо, которое выводил столько воскресений. В одно прекрасное воскресенье он вычистил свою запыленную шляпу, изо всех сил натер ваксой сапоги. Он спустился не торопясь в город и вернулся поздно вечером, не совсем твердо держась на ногах: что ни говори, ведь это не пустяк — опустить в ящик такое важное письмо.

Теперь для Рыжего наступили тяжелые времена. Он слонялся, втянув бороду, желтый и похудевший, и ни с кем не разговаривал. Он и Карл резали ивовые прутья у ручья, но к одиннадцати часам, когда должен был пройти мимо почтальон, Рыжий неизменно, как и раньше, появлялся во дворе и начинал что-то искать. Он слонялся около получаса и наконец, разочарованный, возвращался к своей работе.

Он знал, что обычно ответ приходит не так-то скоро. Эльзхен должна сначала обстоятельно прочитать его письмо, и, конечно, не один раз, а потом оказывается, что чернила высохли и что в доме нет почтовой бумаги, а разносчик никогда не приходит в нужную минуту. Все это он знал и несколько недель ждал спокойно, но теперь молчание слишком затянулось.

По ночам он стонал и громко говорил во сне, а один раз закричал, что укокошит владельца лесопильни.

Ты стал прямо невыносим, Рыжий! — набросился на него утром Антон. — Кого это ты хочешь укокошить— всех, что ли?

Рыжий побледнел как мертвец.

— Неужели я говорю во сне? — пролепетал он, вконец растерявшись.

— Да, конечно, ты говоришь во сне! Ты бы хоть ночью попридержал язык. Какое нам дело до твоей Эльзхен и владельца лесопильни? Мы устаем от работы и хотим спать!

Рыжий ходил совсем уничтоженный, боязливо потупив глаза.

— С нашим Рыжим что-то неладно, — сказал Герман, качая головой.

— Совсем неладно.

— В его жизни что-то не в порядке..

— Назови мне хоть одного человека, у которого все было бы в порядке, — возразил Антон с горькой усмешкой.

Антон был прав, как всегда. У любого человека — не одно, так другое. У того нелады с женой, у другого — дети не удались.

— У каждого свое! — сказал Антон. — Жизнь — не таблица умножения.

Герман вспомнил, как на фронте Рыжий однажды рассказал ему, что совершил поступок, в котором вечно раскаивается. Об этом он, по-видимому, часто думал, но ни с кем не говорил.

Рыжий начал вечерами шататься по трактирам. Это, разумеется, его дело; неприятно было лишь то, что, когда он поздно возвращался, Ведьма лаяла как бешеная, — он каждый раз приносил ей сверток костей.

— Сегодня ночью опять был тарарам! — ругался Антон поутру. — Долго это еще будет продолжаться?

Наконец письмо пришло. Бабетта положила его рядом с. тарелкой Рыжего. Придя к обеду, он недоверчиво уставился на письмо.

— Когда оно пришло?

— С час назад.

Кончик носа у Рыжего побелел, как отмороженный. Он схватил письмо стремительно, словно ловя птицу, потом встал и вышел.

Антон хлебал суп.

— Ну, наконец-то Эльзхен ему ответила! — засмеялся он.

Бабетте не понравился его смех; она находила поведение Антона некрасивым.

— Почему ты так плохо с ним обращаешься, Антон? — закричала она. — Может быть, он к ней привязан.

Кровь моментально ударила Антону в лицо. Он заорал:

— Если мужчина так привязан к женщине, он не мужчина, а тряпка! Вот мое мнение!

Но Бабетта лишь презрительно скривила губы: жалкое же представление у этого человека о любви, а между тем любовь — самое прекрасное и благородное на земле! Она отправилась в сарай, чтобы позвать Рыжего. Но тот не пошел к столу — он заявил, что не голоден.

Он сидел в темном углу сарая, сгорбившийся, расстроенный, совершенно подавленный. Вечером, когда они сидели за ужином, он вдруг вышел и исчез среди хлопьев падавшего снега.

— Сегодня он здорово напьется, — сказал Герман.

Бабетта вздохнула — жизнь так трудна! Да, временами она бывает ужасно трудна.

— Когда мужчины несчастны, они пьют, а мы, женщины, плачем, — сказала она.

Антон вызывающе посмотрел на нее.

— А кто тебе больше нравится, Бабетта? — спросил он. — Пьяный или человек, который нюни распускает?