Песня ветра. Ветер перемен

– Хвала Загриену Каменоступому! – устало выдохнула Улыбашка. – Хоть это хорошо! Я уж думала, что всю ночь придется кому-нибудь в лупастую харю топором тыкать, а так хоть посплю.

И на этот раз Рада была с ней согласна.

Кое-как дожевав конину, Рада растянулась во весь рост на своем одеяле. Сырость и холод с болот продирали до костей, а жесткие кочки и камни дорожного полотна под спиной все никак не давали устроиться поудобнее. Она ерзала и ерзала, все пытаясь отыскать себе уютное местечко, но так и не смогла устроиться. Да и от этой сырости весь сон как рукой сняло, осталась лишь тяжелая усталость во всем теле и жжение под правой лопаткой, там, куда вошла сила Огненноглазой Женщины.

В конце концов, Рада села и кое-как натянула на плечи плащ. Тишина стояла над их маленьким лагерем. Спали не расседланные кони, понурив головы и тихонько пофыркивая во сне, похрапывала, будто ржавая пила, Улыбашка, тихо лежал в стороне Алеор, открытыми глазами глядя в небо. Недалеко от Рады сжавшись в комочек и подложив ладони под голову, лежала Лиара. Глаза ее тоже были открыты и смотрели прямо в пространство без всякого выражения.

Сипло кашлянув от забившей глотку сырости, Рада полезла за пазуху и выудила оттуда трубку. Табак отсырел, но это все равно было лучше, чем ничего, да и весь процесс раскуривания хорошо коротал время. Повозившись с огнивом и трутом, она, в конце концов, смогла высечь искру и упорно раздувала ее до тех пор, пока табак не занялся, и кисловатый запах поплыл над дорогой, закручиваясь тяжелыми кольцами в воздухе.

Под лопаткой нестерпимо жгло, и Рада то и дело передергивала плечами, морщась. Боль была такой странной, интенсивной и при этом сгущенной, словно патока. И пульсировала, будто что-то прогрызало себе дорогу прямо сквозь ее спину, стремясь добраться до сердца. Раде это не слишком-то нравилось, но и никакого страха перед этим она не испытывала, лишь странную неуверенность.

Она затянулась поглубже, расслабилась и сконцентрировала все свое внимание на том, что ощущалось как рана в спине. Такой прием порой срабатывал на обычных ранах или ушибах: стоило немного поглубже погрузиться сознанием в больное место, как становилось странно легче. То ли боль переставала восприниматься как боль, то ли просто приходило отупение, Раде это было неважно. Во всяком случае, в такие моменты она чувствовала себя лучше, а потому и сейчас ничто не мешало ей попробовать.

Жжение в спине было странным, сильным, настойчивым, и чем глубже она сосредотачивалась на нем, тем глубже оно отвечало. Что-то огненное шевелилось прямо между лопаток, будто живое. Рада нахмурилась, силясь понять. Словно два крыла раскрывались на спине, прожигая дыры в ее коже, во всяком случае, боль чувствовалась именно так.

Она просидела долго, до тех пор, как трубка полностью не затухла. Сил совсем не было, Рада чувствовала себя вялой и слабой. В конце концов, она улеглась обратно на свое одеяло и закрыла глаза, пытаясь расслабиться.

Темнота медленно наползала со всех сторон, а тело коченело. Сознание почему-то было вязким, словно кисель, концентрировалось на горящей точке в спине. Постепенно что-то начало отвечать и спереди, в груди, словно маленькое горячее солнышко, пульсирующее в такт с болью под лопаткой. В какой-то момент они двинулись навстречу друг другу, и Рада отстраненно поняла, что ей становится все тяжелее и больнее. Стало трудно дышать, на грудь навалилась тяжесть, судороги побежали по телу. Только при этом она чувствовала какую-то странную правильность всего происходящего и полное отсутствие страха.

А потом огонек слился с ожогом, разросся, уплотнился. Рада уже не понимала, где она, кто она, лишь чувствовала себя гораздо больше собственного тела. Ее буквально распирало на части, словно сухая неподатливая оболочка из костей, мяса и кожи должна была вот-вот лопнуть, будто мыльный пузырь. Тело согрелось, и тихая сладость побежала по венам, а сердце застучало как-то иначе, ровнее, спокойнее.

И она увидела.

В немыслимой дали разгорался алый закат на бирюзово-зеленом небе. Медленно текла широкая могучая река, неся свои воды вдаль, перекатывая и перекатывая буруны волн. По зеленым берегам росли высокие деревья, огромные, похожие на дубы, только в десятки раз больше. В камышах вдоль берегов шептал свои сказки ветер, и мохнатые былки шевелились под ветром, едва слышно постукивая друг о друга. И свет лился отовсюду, не только от алого неба на закате, но буквально отовсюду, словно светилась каждая крохотная травинка на зеленом, мягком, вышитом цветами ковре под ногами.

Рада взглянула вдаль, туда, где над спокойными водами великой реки вскидывало к небесам свою крону древо. Его ствол был широким, словно дом, его ветви свободно разошлись в стороны, обнимая почти что все небо. И зеленая шапка листьев на его голове дышала ветрами и весной. А на вывернутых из земли широких корнях сидела женщина.

Она была молодой… Или нет. Точно Рада сказать бы не могла. На ней были легкие одежды дымчатого тумана, окутывающие ее тело, словно рассветные облака. У нее были серебристые глаза, почти что две звезды, горящие из немыслимой дали, и золотые кудри, легкие и вьющиеся, словно солнечная кудель. Рада видела ее ноги в тонких золотых сандалиях на высокой шнуровке, и ее руки, длинные пальцы, которые вязали и вязали тоненькую веревочку из целой груды пушистой пряжи, что лежала рядом с ней в древесных корнях, похожая то ли на туман, то ли на облака. И там же стояли два тонких клинка, прислоненные к стволу дерева, две полосы из неведомого ей металла, светящегося, будто солнце.

Женщина подняла голову и взглянула на Раду, улыбаясь так задорно, так легко, так солнечно. Казалось, что весь свет мира сейчас собрался в уголках ее глаз и губ, растянувшихся в улыбку, вся нежность, вся сила молодых ветров, только-только народившихся в далеких горах, целовала мягкие кудри ее золотых волос, перебирая их и отбрасывая с лица. Она была невыносимо прекрасна, словно теплое детство в рыжих закатных соснах, словно сверкающее солнце в летящей сквозь вечность капле первой весенней капели, словно маленький голубой цветочек незабудки, заплутавший в сухом кружеве тонкой летней травы в дышащий жаром раскаленный полдень.

– А, ЭТО ТЫ! – улыбнулась Женщина. Губы ее не пошевелились, все так же растянутые в улыбку, и ее голос звучал прямо внутри Рады, наполняя неописуемым блаженством каждую ее частичку. – ПОДОЙДИ БЛИЖЕ. Я ХОЧУ ПОСМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ.

Рада робко шагнула вперед, чувствуя себя рядом с ней маленькой, словно котенок. И правда, эта Среброглазая Женщина казалась огромной, как и дерево, под которым она сидела. Теперь Рада была едва ли не меньше подошвы ее сандалий, и серебристые глаза-звезды смотрели на нее из затянутого золотой дымкой неба, в котором купались бесчисленные разводы всех цветов, перемешиваясь, переливаясь.

– Кто ты? – тихо спросила Рада, и Женщина засмеялась в ответ, звонко и радостно, словно шумел ветер в роще молодых лиственниц.

– ИДЕТ НОВОЕ ВРЕМЯ. – Это были не слова, это было ощущение, и Рада впитывала его всем своим существом. – НАСТАЕТ НОВАЯ ВЕСНА.

Полный первой весенней сырости и запаха мокрой земли ветер кружил над ее головой тонкие золотые перья облаков. И маленький ландыш, покрытый крохотными капельками росы, качался на тонких нитях воздуха, обласканный робкими лучами рассветного солнца. Рада смотрела и смотрела на него во все глаза, и почему-то ей казалось, что сейчас на свете нет ничего более важного, ничего более настоящего.

Затем она увидела Лиару, раскинувшую руки и лежащую на спине в мягкой весенней траве. Искорка морщила нос и улыбалась, и по ее лицу скользила тень резных дубовых листьев, играли в пятнашки солнечные лучи. Маленький ландыш качался прямо над ее щекой, щекоча кожу легким прикосновением соцветий, и она смеялась.

И под самыми небесами, кучерявой головой разгоняя облака, громко смеялась в унисон с ней Среброглазая Женщина, и руки ее превращались в крылья, а потом она взлетала все выше и выше, закручивая узоры из белоснежных туч, взбивая их будто свою перину, купаясь в них, словно в теплых морских волнах.