Песок в руке

— Зачем?! Боже мой, зачем?! — рыдала я. Слезы текли по лицу, хотелось умереть.

Меня трясло, а в голове все крутились страшные кадры, я не могла это остановить. Сцены прошлого кружили вокруг меня калейдоскопом, меня вырвало прямо на кровать. Я снова завыла, словно раненный зверь, слезы бежали ручьем, все лицо было мокрым. Рома вытер мое лицо простыней, поднял меня на руки и, обессиленную, понес в ванну. Там он усадил меня в нее и стал набирать воду. Все время, я обреченно смотрела в потолок, пока он мыл меня.

Боже мой, что он пережил! Что он пережил! Мое лицо снова скривилось от рыданий. Я закрыла лицо ладонями.

— Прости меня, — отчаянно просипела я. — Прости меня, прости меня.

Что-то во мне надломилась, умерло. Я ощутила такую вину, какую никто никогда не ощущал.

— Что я натворила… — горько плакала я. Я еле посмела поднять на него глаза. — Простишь ли ты меня когда-нибудь?

Что я наделала?! Зачем я так поступила с ним? Я не человек, я дрянь, урод с черной душой, испоганивший чужую жизнь ради своих эгоистичных желаний.

Рома смотрел на меня с жалостью и тоской.

— Я простил тебя, — подавленно выговорил он. — Я не мог поступить иначе. Тебе все равно пришлось бы вспомнить. Ты всегда вспоминаешь.

— Я такая сволочь, — прошептала я, зажмурив глаза. Как же остановить слезы?! — Ты должен меня ненавидеть…

— Раньше я действительно тебя ненавидел, — с горечью ответил он. — И каждый раз пытаюсь ненавидеть. Но, видя твои страдания, порой я прощаю.

Я опустила голову, поглощаемая чувством вины. Огромная дыра зародилась в моей груди. Моя душа была разорвана в клочья. А его?! От нее еще что-то осталось?! Какое же я ничтожество!

— Я проклинал тебя каждый раз, когда мне не удавалось найти успокоения. — Его голос был надломленным от пережитой боли. — Ты видела, что я с тобой делал?! Раз за разом?!

Я подняла на него тоскливый взгляд.

— Видела.

— Я несколько раз убивал тебя, — шепотом начал Рома, глядя на меня исподлобья. Мои ресницы задрожали, было больно все это слышать, но ведь моя боль ничто по сравнению с тем, что досталось ему. Это ведь я прокляла его, я совершила то, от чего он никак не мог найти покой. Он даже не призрак, не дух. Он просто оружие. Я снова заплакала. — Когда я понял, что, возрождаясь, ты совершенно не помнила прошлые жизни, я понял, что это слишком легкая участь.

Он рассмеялся как ненормальный. Его всклоченные волосы, темные круги под глазами и сумасшедший взгляд выдавали, как ему все это тяжело дается.

— Я устал убивать, понимаешь?! — отчаянно воскликнул он. — Ты превратила меня в оружие. Ты просто держала меня в руках, но ведь это я рвал и резал чужую плоть! Это я был весь в крови, с головы до ног, я вырезал те жизни! В своей мести ты зашла слишком далеко! Я просто устал убивать. Я рожден воином, но не оружием! Гребаная старуха могла предложить тебе только это, и ты согласилась! Даже не зная, хочу ли я!

Я мотала головой, погружаясь в воспоминания.

Вот я бреду в пылающем зное, одинокая и потерянная. Спину жжет, все тело болит.

Вот я стучу в старую глиняную хибару. Дверь открывает старая шаманка.

Вот я падаю на колени и молю ее о помощи. Она тянет меня в дом.

— Еще я жил с тобой. — Голос Ромы дрожал. — Иногда ты даже не догадывалась, что я такое. Я просто любил тебя. Это самый тяжелый выбор. Я не старел, приходилось бросать тебя и прятаться. Подглядывать со стороны. Боже мой! Знаешь, как было больно хоронить тебя, раз за разом?!

Вот мы ночью идем на маленькую круглую площадь. Мы подходим к окровавленному телу, такому знакомому и родному, что сердце разрывается на части. Я рыдаю и бросаюсь обнимать его. В который раз. Но в нем нет жизни.

— А еще я просто мучил, — бормотал он, качаясь из стороны в сторону. — Просто мучил. Влюблял, унижал, бросал. Я хотел, чтобы ты почувствовала всю боль, которую ты возложила на меня.

Вот шаманка отталкивает меня в сторону и чертит что-то вокруг него белым мелом. Она бормочет непонятные слова, брызгает на него какой-то жидкостью, укладывает на груди пучок какой-то сухой травы. Я сижу на коленях в стороне и беззвучно рыдаю, я вся в грязи, мои руки в крови любимого.

Вот его тело удивительным образом исчезает в меловом треугольнике, а вместо него появляется длинный узкий клинок, чуть закругленный. Его рукоять и лезвие блестят в свете звездного неба. Шаманка подходит ко мне и прижимает большой палец правой руки между бровями. Что-то шепчет.

— И конечно я убивал, — его голос надломился. — Я хотел оставить тебя в покое. Но это невозможно. Просто невозможно.

Вот я бегу, размахивая клинком, и разрубаю человека. Мои глаза полны ненависти. Мой разум умер, оставив место только мести. Я разрезаю палачей, охранников.

— Иной раз, я убивал тебя, когда чувствовал, что ты начинала влюбляться. — Он был словно далеко от меня. Мы потеряны друг для друга. — Это намного легче, чем смотреть, как ты медленно умираешь. Я обрывал твою жизнь, ты не поверишь, но это был самый легкий вариант. Во мне не осталось ничего святого. Я собственноручно тебя убивал, ту, которую любил больше всего на свете.

Вот я скачу впереди маленького войска. Я рублю, протыкаю, вонзаю, режу. Мои руки по плечи в крови. Клинок принял бордовый цвет. В моей руке такое родное тепло, но этого недостаточно. Я схожу с ума.

— Я не могу не трогать тебя! — надрывно проскулил он, хватаясь за голову. — Ты непременно рождаешься рядом. Где бы я ни был, ты рождаешься рядом! Я избегаю тебя, как только могу, особенно, когда ты ребенок. Маленький и беззащитный. Я не хотел тебя такой видеть. Я переезжаю, убегаю, но, в итоге мы все равно встречаем друг друга. Каждый раз я не знаю, как ты будешь выглядеть. И со мной что-то происходит, как только ты заново рождаешься. Я меняюсь, частично снаружи, частично изнутри. Но не старею.

Вот дух Ромо выходит из клинка, и он превращается в человека. Сейчас-то я знаю, что он не человек, но тогда я отгоняла все эти мысли и радостно прижимала к себе его твердое тело. Он растерянно обнимал меня в ответ и качал головой, еще не зная, какая участь его ждет.

— Что ты натворила, глупая, — бормотал Ромо.

— Мы вместе, мы вместе… — исступленно шептала я, втягивая в себя его аромат. Я схожу с ума.

— Я рассказывал тебе все, заставлял увидеть. — Сероглазый не выдержал и заплакал. — Но это была тоже трудная жизнь, потому что, мы оба переживали все заново. И ты все равно умирала. Ты всегда умирала. Естественной смертью или от моей руки. А я оставался здесь, в этом мире. Я ухаживал за твоими многочисленными могилами, рыдал на них, носил цветы. Я убегал, убегал, убегал. Но ты все равно находила меня. Я проклят, Зейна. Я потерян во времени. Я ненавижу себя за то, что делаю с тобой, но иначе намного тяжелее. Мне легче ненавидеть себя, чем весь мир.