Петербург 2018. Дети закрытого города

– Табуретку подай. Табуретку!

– Мама, – напомнила о своем появлении Вета. Она могла стоять у дверного косяка хоть до самого вечера, но желудок уже давал о себе знать утробным бурчанием. Правило она не соблюла: никаких сил уже не было на дурацкие правила.

– Ой! – мама оглянулась и сразу стала растерянной. Вытянутые рукава кофты, связанные на поясе, грустно закачались. – Ты приехала? А я думала, ты заниматься будешь.

Вета молча подняла с пола табуретку, кружку вернула в раковину и ушла в прихожую – за веником и совком. Там по ногам побежал сквозняк из щели под дверью.

Она вспомнила, что так и не смыла с лица хрустящую пыль. Но в ванной из крана пошла ржавая жижа вместо воды. Вета оперлась рукой о бортик раковины и прислушалась к тому, как за стеной родители выясняют, кто больше виноват в том, что дочка расстроилась.

Сказать им сейчас или потом, когда успокоятся?

Она подняла голову и опять посмотрела в зеркало. Из-за желтого света лицо казалось совсем страшным и бездвижным, как будто восковым. Вета попыталась улыбнуться – получился угрожающий оскал.

В дверь робко постучали.

– Кушать будешь?

– Да, мама.

– Коля! – протяжно разнеслось по коридору. – Сходи за хлебом, хоть какая-то от тебя польза будет.

За окном уже совсем стемнело, соседние крыши скользко блестели от дождя, а внизу хлопали двери, отчего весь старый дом содрогался.

– Я уезжаю. Через три дня, – сказала Вета, поставив кружку точно в центр квадратика на клетчатой скатерке, прожженной в одном месте, а в другом – надрезанной ножом.

– Так ты уже решила, – не глядя на нее, мама выводила узоры на запотевшем окне. Рисовала дивные, нездешние цветы.

– Да, и документы уже пришли. Меня берут.

– Ну, раз ты решила.

В соседней комнате телевизор монотонно зудел голосом диктора. Вета раздраженно обернулась не дверь, но вспомнила, что стекло в ней разбито, и закрываться совсем нет смысла.

– Я не буду тебя держать. В конце концов, сколько можно тебя держать, – сказала мама, подцепив со стола чашку. Груда посуды в раковине стала чуть больше. – Туда хотя бы письма доходят? И позвонить можно?

Она включила воду, и ее шум сразу перекрыл и бормотание диктора, и шорох дождя за окном, и то, как сильно колотилось сердце Веты. Она вдруг поняла, что не знает ответов на такие простые вопросы.

Это как утро экзамена – кажется, что знаешь все и готов ответить, а первый же вопрос ставит тебя в тупик.

– Не знаю, я потом выясню. Раз в год можно уезжать в гости к родным.

– Понятно.

Громыхала посуда, а Вета, прислонившись спиной к подоконнику, чувствовала, как бежит на тоненьких лапках сквозняк. По плечам, потом по спине и вниз, к коленям.

– Я туда не перееду, – сказала мама, дернувшись, словно желая повернуться.

Вета поковыряла утеплитель в щелях рамы, серая пыль осела на пальцы.

– Я знаю.

За окном загудело, и старый дом снова дрогнул – мимо поселка неслась ночная электричка. Она вернула Вете тоскливое чувство расставания и тихую радость, остатки которой едва-едва теплились в душе, убитые метаниями последних дней.

Десятое сентября

Ночные мысли о пугале сдуло утренним ветром, вымело помелом из желтых листьев. Он полночи размышлял о том, как искать автора записки, если его вдруг не окажется среди подопечных Веты, так ничего не придумал и заснул на жестком диване, даже не замечая, как ноет от неудобной позы шея.

Разошелся день, и на работу удосужился явиться Март. Антон даже боялся предположить, сколько же галочек возле фамилии напарника уже наставил Роберт, потому что то ли Роберт был очень занят другим, то ли у Марта нашелся сильный покровитель, но из Центра его пока что выгнали.

Он полчаса пил чай с единственным печеньем, жаловался на то, что не выспался, потом уныло созерцал пейзаж за окном. Потом пришел этот вызов – дежурный отчитался бодрым тоном и спросил, вызывать ли экспертов. Как будто сам не знал. Но – каждый раз спрашивал.

– Вызывать, – сообщил Антон.

Давно их не вызывали вот так – прямо на место преступления. Чаще передавали пухлые папки с делами из полиции. И если вызывали, это значило только одно – странностью там не просто пахнет, а воняет, и на вонь давно сбежалось полрайона.

Вета почти отчаялась, блуждая по незнакомому кварталу. Она шла вдоль набережной – ухоженная и празднично разукрашенная часть осталась позади вместе со стелами и парапетом, Вета шагала по узкой асфальтовой дорожке, слева от которой к воде уходил поросший травой склон. Справа возвышались дома, каждый был отмечен большим синим номером, но нужного никак не находилось.

Она прошла набережную до самого конца – там уже тянулись огороженные стройки и нехоженые рощи кленов – и снова вернулась к главной дороге. Спросила у прохожих, в ответ ей только покачали головой. Ноги начинали ныть, требуя немедленного отдыха. Солнце жарило как сумасшедшее.

Вета остановилась посреди тротуара, чтобы вытащить ежедневник и сверится. Все так и было, она не ошиблась. Она оглянулась по сторонам и заметила на лавочке у подъезда двух пенсионеров.

– Как тебя не в ту степь занесло, девонька, – сказал один из них, выслушав вопрос Веты. – Площадь Союза знаешь где? Вот оттуда близко, а отсюда тебе долго топать.

По его объяснениям выходило, что нумерация домов оказалась напрочь перепутана. Она сникла окончательно: площадь Союза была в трех остановках отсюда, если она правильно помнила, а с ее печальной способностью путать маршруты автобусов путешествие затянется до вечера. Она вообще не собиралась долго бродить по городу – вдруг Антон уже приехал и теперь не знает, где ее искать.

Плескалась о берег серая вода, и Вета подумала, что даже не помнит названия реки.

– Сова, – тихонько подсказали сзади.

Она обернулась, соображая, что знает этот голос, особенно извинительную интонацию в нем. «Можно я оставлю здесь сумку?»

«Рония читает мысли?»

– Екатерина Николаевна, вы просто так гуляете? – Рония шагнула вперед, по тюремному сложив руки за спиной. Вряд ли она смотрела на горизонт, скорее себе под ноги, но ветер дышал в ее лицо и развевал неубранные волосы.

– Елизавета, – со вздохом поправила Вета.

– В меня Арт вчера пеналом кинул, – безо всяких интонаций выдала Рония. – И я видела, как вы туда-сюда ходили по набережной. Я тоже люблю гулять. А мальчишки у меня порвали тетрадку. Вы скажете им?