Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Погода была славная — бабье лето. Сначала мы заехали в лес неподалеку от поселка Путилово, где Б. П. показал нам сильно просевшую насыпь железной дороги — «коридора смерти». Дорога легко угадывалась по просеке в лесу и по сточным канавкам по обе стороны. На ее месте сейчас продавленная шинами тягачей лесная дорога — вывозят лес.

Я постоял, глядя на синее небо и курчавый след самолета, белеющий в высоте. Вот здесь мой батя и ездил на паровозе М-71366 под обстрелами фрицев — до передовой было пять километров. И было это ровно шестьдесят лет назад. Внушительная цифра для одной человеческой жизни и пустяк, краткий миг для истории. Побродил по насыпи, поросшей мелкими сосенками и елками.

Автомобильная колея с отпечатками тяжелых протекторов лесовозов. Нежная болотная травка, похожая на маленькие елочки. Затянулось всё, заросло, подзабылось. Нет шпал и рельсов, разобранных в сорок шестом. Этой дороги никогда не было на картах, о ней не писали в газетах фронтовые корреспонденты и не сообщали в сводках Совинформбюро. Но она приводила в истерику Гитлера, который требовал разбомбить, расстрелять ее, потому что этим путем в ненавистный Ленинград шли эшелоны, а каждый эшелон — это полторы тысячи маленьких грузовиков-полуторок, это новый шанс скинуть пропиленный ошейник блокады… И вели эти эшелоны простые, невзрачные даже, люди, которых я видел на общих фотографиях… И дети, что живут рядом с ними, и внуки не считают их, скорее всего, особенными героями, как и мы не считали героем своего отца, даже не знали, что о нем написано в книге «Октябрьская фронтовая». Я видел эту книгу на столе у отца, но он и слова не сказал про себя…

Потом поехали на станцию Поляны (конечную станцию «коридора»), где оставили Максима с машиной, и пошли к обелиску в двух километрах от станции — в сторону Питера. Обелиск — бетонная стела со схемой не существующего ныне шлиссельбургского коридора, «Дороги Победы». Сфотографировались. Перебрались через широкую сточную канаву под насыпью — болотистый грунт без мха, кусты, небольшие деревья. Вошли в лес — темно, грибов нет. Проводник шел впереди, искал насыпь бывшей дороги, аукался. Долго ничего не находилось. Но вот обнаружил воронку с водой — значит, дорога близко, били по ней.

Я сфотографировался возле этой воронки с голубым небом в ее зеркале. Счастливая, в общем-то, воронка: немецкий снаряд просвистел мимо полотна, не попал в поезд, в котором мог ехать отец.

Наконец вышли на невысокую, не больше полуметра, насыпь, заросшую чахлыми деревцами, кустами, высокой, в рост человека, крапивой.

Две канавки со стоячей водой по краям. Ширина этой военной насыпи — не больше десяти метров. И вдруг среди этого мелколесья — могучая береза в полтора обхвата. Сфотографировался возле нее. Как специально ее посадили. Может, на могиле выросла? Там, по словам очевидцев, должны быть могилы. Например, около входного семафора станции Поляны похоронили в 1944 году девушку-кондуктора Таню… Могила, сказывают, забылась.

Походили еще, убедились, что ходим по бывшей железнодорожной насыпи. Вернулись к машине. Поехали дальше, на выезде из деревни разговорились с пожилым мужчиной, уроженцем тех мест. Нам его подсказали люди.

Иван Алексеевич, 1932 года рождения, живет на тех местах с 1946 года, во время войны семьей уходили от немцев за линию фронта, после прорыва блокады вернулись. Когда убежали в 1941-м от немца, жили неподалеку от линии фронта, в лесу. Отец в речном откосе вырыл нечто вроде норы, пещеры, туда поднимались по лесенке. На горе росла большая елка. Рядом поставили артиллерийскую батарею, от военных стали перепадать продукты, но доставалось от обстрелов. Однажды мать варила суп из курицы на всю компанию, шарахнул снаряд, опрокинул елку вместе с пластом земли и корнями — перевернулся и котел с наваристым супом.

Когда они вернулись в Поляны, было много оружия, патронов. У каждого парня было по несколько автоматов ППШ, пулеметы, гранаты — всё это брали на заброшенных военных складах возле госпиталя, что располагался у железнодорожной станции Поляны. Иван, чтобы не было страшно ходить по лесу среди убитых солдат, взрывал толовые шашки — бросал их с бикфордовым шнуром. «Гулы шли по лесу!» Толовые шашки воровали из машин: «Шофера остановятся на ночлег в деревне, а сами к девкам уйдут, вот мы под брезент в кузове залезем и шарим — там ящики с толом стоят».

В 1946 году было очень голодно. Из города приезжали голодные ленинградцы на поездах подкапывать картошку на совхозных полях. Местные пацаны гоняли их с автоматами. Иван с двумя приятелями ложились в кустах и строчили по полю, отпугивая воришек. Картошку еще не копали, она была меньше гороха. Однажды, когда они вечером шли с друзьями по полю и строчили по ботве, Иван наткнулся на девчонку в светлом платье, лежащую в междурядье. Она затряслась от страха:

— Дяденьки, дяденьки, отпустите меня, больше не буду.

Иван хотел отпустить девчонку, она явно голодала и не успела ничего украсть, но безжалостный приятель взвел затвор автомата и принялся орать на девчонку, отвел в сарай, где и запер, а утром отвел в милицию. Девчонка скулила, что ей страшно в сарае, там крысы, но приятель, строивший из себя бригадира, был неумолим. Что сталось с девчонкой, Иван не знает.

— До сих пор ее жалко. «Дяденьки, дяденьки…» А нам самим по шестнадцать лет было. Может, ничего ей и не сделали — она же ничего не украла.

Когда разбирали «Дорогу Победы», которая не имела тогда еще этого пафосного названия, нашли под шпалами змеиное гнездо. Было это накануне его дня рождения, накануне праздника Воздвижения, когда, по приметам, змеи в гнезда забираются, готовятся к спячке. Целый клубок змей стал расползаться. Мастер закричал, чтобы Иван принес ему из дрезины автомат, который всегда висел у него в будке у лобового стекла. Иван, спотыкаясь, притащил автомат, и мастер принялся крошить змей очередями. Расстрелял два диска.

Военное кладбище, что было у станции Поляны, перенесли за деревню Путилово, на склон горы. Поставили обелиск. Сосед Ивана Алексеевича и выкапывал останки — его послали от совхоза помогать.

Иван Алексеевич говорит, что голодовали после войны люто. Зимой картофельную шелуху таскали у бабки из миски и грызли, как конфеты. Его внучка теперь не верит…

Тепло расстались. Водку он не взял. «Нет-нет, спасибо, не пью, не надо. У нас тут все местные спившись, померли давно. А я еще пожить хочу, внучка вот растет…»

Потом мы поехали на другой конец «Дороги Победы» в Синявино-1. Въехали на улицу с ласковым названием Песочная, которая вскоре превратилась в Садовую, а потом в лесную дорогу, идущую по широкой просеке среди воронок с водой, кустов, травы в рост человека и совершенно удивительных зарослей высоких желтых цветов топинамбура, называемого еще земляной грушей. Как сказал наш проводник, все эти улицы и продолжающая их просека были частью железнодорожной насыпи, по которой в 1943 году была проложена «Дорога Победы». И сказывают, что ничего не растет на этой просеке, кроме топинамбура и травы: в земле полно металла, она иссечена осколками и обожжена огнем — не растут деревья, и всё тут. Мы нашли несколько воронок от снарядов, куски вагонной обшивки, торчащей из земли…