Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Всю жизнь я занимался журнальной работой, которую любил, — это ли не счастье?

Я стал главным редактором журнала «Нева» и вместе с этим журналом пережил поистине «звездные часы», когда на его страницах публиковались произведения таких замечательных писателей, как В. Дудинцев, Л. Чуковская, А. Солженицын, В. Каверин, А. и Б. Стругацкие, В. Конецкий, когда читательский интерес к журналу был необычайно велик.

Я был избран народным депутатом СССР, работал в Верховном Совете СССР, принимал самое активное участие в создании первого Закона о печати, точнее говоря — о свободе печати. Нет, ничего такого я действительно не мог даже вообразить в дни своей молодости… Так что у меня есть все основания считать свою жизнь счастливой.

— И всё же какую из этих двух речей, вроде бы исключающих одна другую, вы склонны произнести на юбилее?

— В том-то и дело, что не знаю. Я обе эти речи публикую в «Неве» и предлагаю читателям самим решить, какая из них звучит убедительнее.

— Большую часть своей жизни вы прожили при советской власти. Сегодня о том периоде нашей истории немало спорят. Как вы относитесь к тому времени?

— Должен признаться: в глубине души я по-прежнему чувствую себя советским человеком. И не стыжусь этого.

Теперь нередко нас пытаются уверить, что в те годы и в школе, и в комсомоле нас не учили ничему другому, как только доносительству. Это неправда. Конечно, основа характера, основа натуры человека закладывается в семье, с малых лет. Честность, бескорыстие, отзывчивость, доброта — все эти качества прививала мне мать, прививала в первую очередь собственным примером, но, уже сев за школьную парту, потом, вступив в комсомол, да и вступая в партию, я никогда не ощущал, что черты эти, привитые мне матерью, приходят в противоречие, вступают в конфликт с тем, чему нас учили школьные учителя (возможно, мне везло с учителями?), и с теми требованиями, которые предъявлялись мне как коммунисту. Да только ли учителя, только ли семья были причастны к моему воспитанию? А песни, с которыми мы вступали в жизнь («Орленок, орленок, взлети выше солнца…»), а книги, скажем, такие, как «Овод», «Спартак», «Как закалялась сталь» — разве не учили они благородству, бескорыстию и самопожертвованию? ‹…›

12 октября 2006 г.

В бывшей студенческой столовой Императорского университета справляли 75-летие Глеба Горбовского. Всё было замечательно, я даже всплакнул под душевные песни на стихи юбиляра. Крупнейший русский поэт! Без фальши, без придумок, словно ему сверху диктуют, а он только записывает. Так, наверное, и есть.

17 октября — вечер Горбовского у меня в ЦСЛК, для более узкого круга.

Позвонил Валерий Попов и с плохо скрываемой радостью сообщил, что Рубашкин прочитал «Хроники смутного времени» и нашел в публикации признаки антисемитизма. Со слов Попова этот пенек в тюбетейке рассудил так: перечисляя в своих «Хрониках» фамилии демократов, я навожу читателя на мысль, что все демократы — евреи.

— А что, демократы — это ругательство? — спросил я. — Или евреи — запретное слово?

— Нет, но от них все беды, олигархи, нищета, — сказал Попов.

— Ему виднее.

Рубашкин замышляет устроить мне проработку на ближайшем Совете СП. Ну-ну.

Вот что интересно. Рукопись читало человек десять, и никто слова не сказал. А бдительный Рубашкин нашел антисемитизм. Как же! Если в ряд перечислены Познер, Сванидзе, Миткова и Явлинский, которые не исчезали в те времена с экранов телевизора (так примерно записано в дневнике), значит, Каралис сознательно их перечислил, чтобы обвинить избранный народ во всех бедах России. Мне вообще-то казалось, что Николай Карлович Сванидзе грузин, а насчет этнического происхождения Митковой и Явлинского я вообще ничего не знал и знать не хочу — это их личное, семейное дело.

13 октября 2006 г.

Сегодня в ЦСЛК прошел юбилейный вечер Бориса Никольского.

Михаил Кураев, взмахивая седыми бровями, принялся рассказывать о себе, как он вместе с Никольским «держит тяжелый ключ от тюрьмы» — работает в комиссии по Помилованию при губернаторе Санкт-Петербурга — и какие там бывают тяжелые случаи. Поэт Олег Левитан прочитал стихи и подарил юбиляру бидончик соленых груздей и волнушек, после чего народ стал гадать, попадет ли бидончик на фуршетный стол или уедет домой нетронутым?

…Ожидая сбора гостей, Никольский сидел у меня в кабинете — я дал ему прочитать выступление Лурье на «Радио Свобода». Никольский прочитал, пожал плечами: «А какая — я не понимаю — имеется в виду публикация?» Я объяснил — мои дневники. Никольский еще больше удивился.

17 октября 2006 г.

Совет начался, как обычно — словно собрались на посиделки — поплыли по прихоти пустых разговоров — то об одном, то о другом. Вот, дескать, в Союз надо принимать молодых… Сережа Махотин сказал, что в стране происходит черт знает что — Политковскую убили, грузин травят, надо принять какое-нибудь обращение к власти. Александр Танков, новый председатель секции поэзии, сказал, что ему достоверно известно, как скорая помощь не поехала к больному с грузинской фамилией, а Рубашкин вспомнил про осквернение еврейских могил на кладбище Твери, и спросил Попова: так вот есть фашизм в нашей стране или нет? Есть, есть фашизм в нашей стране, сурово закивал Попов. А вот кое-кто утверждает, что его нет, язвительно сказал антифашист Рубашкин и покосился на меня.

По поводу письма к власти о Политковской и грузинах, я сказал, что у меня другие поводы к беспокойству. Например, я предлагал написать письмо в поддержку Югославии, когда шли бомбежки НАТО, но собрание писателей не поддержало. Я готов написать письмо по поводу американской агрессии в Ираке, где погибло уже 60 тысяч человек. Я бы подписал письмо протеста против действий Израиля в Ливане — там в мирных кварталах Бейрута погибло уже 1,5 тысячи человек. А истерия в либеральной прессе по поводу грузин, которых якобы притесняют, мне не нравится. И показал распечатку выступления Самуила Лурье на «Радио Свобода», где он посыпает свою лысую голову пеплом русской культуры и нагоняет на слушателей невнятную жуть.

Попов хотел свернуть тему, но я попросил не ходить вокруг да около — Рубашкин своими алармистскими звонками придал конфликту публичный характер, а скрытыми цитированиями моих статей он показывает, что будет и дальше раздувать из мухи слона. Поэтому я хочу обнародовать свой ответ Рубашкину по поводу его критики. Я нагнулся к портфелю и резко вытащил папку, где лежало письмо. Рубашкин, сидевший рядом, отпрянул, словно я достал гранату.

Попов пытался вяло протестовать — может, не надо, сегодня день рождения Фонякова, но мне показалось, ему хочется понаблюдать за конфликтом, и он мысленно потирает руки. Я раздал всем членам Совета по экземпляру письма. Штемлер сказал, что прочтет дома, а сейчас хочет высказать свое мнение по поводу моей публикации в «Неве». И сильно волнуясь, сказал, что моя повесть в виде дневниковых записей хороша, но вот один кусок не хорош, лучше бы его не было, но в его появлении виноват не автор, а власть, которая всё неправильно трактует, стравливает людей и т. п. Ему даже чуть плохо не стало, он стал задыхаться от волнения. Я попросил его не волноваться, он с трудом перевел дыхание, махнул рукой, замолчал…

Рубашкин уже пустил по кругу мой журнал с подчеркнутыми строками. Тут обнаружилось, что многие не читали «Невы», но по лицам было видно, что подчеркнутые слова тревожат членов Совета. Я решил прочитать письмо вслух. И прочитал громко, с поворотами в сторону Рубашкина. Тот пытался снисходительно улыбаться.

Председателю Секции критики Союза писателей Санкт-Петербурга А. И. Рубашкину

Копии: 1) В. Г. Попову, председателю Совета Союза писателей Санкт-Петербурга; 2) Членам Совета Союза писателей Санкт-Петербурга.

Уважаемый Александр Ильич!

Позвольте поблагодарить Вас за внимание к публикации моих дневников «Хроники смутного времени» (журнал «Нева» № 7 за 2006 год) — говорят, Вы их внимательно прочитали. Вместе с тем, мне стало известно, что Вы обзвонили изрядное число членов нашего Союза и, цитируя отдельные места моих дневниковых записей за 1995–2001 годы, постарались внушить коллегам, что автор публикации не совсем дружественно относится к евреям.