Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Жил в номере один, потом приехал Алан Кубатиев, доцент, осетин из Фрунзе. Алан — симпатичный интеллектуал. Умник, но не умничает. В один из прошлых семинаров, когда на мой день рождения приехала Ольга, он оставил нам свой одноместный номер, а сам перебрался к Коле Ютанову.

Рассказывал про осетин, какие они были замечательные воины в древности. Осетинские танцы — это упражнения для воинов. Осетины делали кольчуги из копыт — в них вязла сталь топора и пики.

Купил на распродаже пионерский горн и барабан с палочками. Подарок Максиму на Новый год. Барабан — пять рублей, горн — девятнадцать. Цены в Латвии приемлемые и всего навалом.

1 декабря 1991 г. Санкт-Петербург.

Сегодня день рождения отца, ему было бы восемьдесят семь лет. И в церковь не сходил — кручусь с подготовкой к Круизу. Полное название «Первый международный конгресс писателей стран Балтийского моря». В форме круиза по всем балтийским странам на теплоходе с писательским именем «Константин Симонов». Должны отплывать из Петербурга в конце февраля и болтаться по Балтике две недели.

Шведский Союз писателей нашел деньги, и мы с Житинским, Мишей Глинкой, Виктором Максимовым, Сашей Бранским и еще несколькими писателями взялись за дело. Организовали акционерное общество «Балтийский путь». Житинский — президент, Глинка и я — вице-президенты.

Никогда не был вице-президентом. И президентом тоже.

Готовим символику Конгресса, буклеты, открытки, приглашения, обзваниваем Союзы писателей Балтики: Германию, Польшу, нашу Прибалтику, Финляндию (там три союза писателей), Швецию, Данию. Должно плыть 400 писателей, пресса, бизнесмены, гости и приглашенные люди.

И суетливая задумка не дает покоя — написать роман «Круиз». Приключений должно быть выше клотика.

5 декабря 1991 г. Четверг.

Почти не пишу. Отделал рассказик на пятнадцать страниц «Зеленохолмский Алеф», отнес его сегодня в «Звезду». Потом заглянул к директору издательства «Советский писатель» — как там мой сборник прозы, стоящий в плане?

Боевая мадам. Недавно назначили. Начинала в издательстве корректором. Уже хорошо — грамотный человек.

— Давайте бумагу, мы вас издадим! Где у вас бумага, сколько, почем? Сейчас самое главное — бумага!

— За двести пятьдесят рублей гонорара вы меня издадите? Это несерьезно. — Я изображал усталого делового человека. — Я и сам могу себя издать, только у нас в издательстве ставки — 3500 рублей за лист.

— Ну, как хотите, как хотите…

Зазвонил телефон. За стеклом около телефона табличка: «Не нервничай. Начальство не имеет права нервничать» (В. И. Ленин).

— Да, я вас хорошо понимаю, — говорила она в трубку. — Нет, не можем. Не можем, говорю. Ваши рукописи издательство не заинтересовали. — И громко, раздражаясь: — Не нужны нам ваши рукописи. — И шмякнула трубку, нарушая призыв бывшего вождя.

…Да, не видать нам своих книг с маркой «Советского писателя». Мне точно не видать. Придется брать оставшийся гонорар, пока дают, и делать тете ручкой.

27 декабря 1991 г. Санкт-Петербург.

Горбачёв подал в отставку — Союза больше нет. Выступил по телевидению. Накануне долго торговался с Ельциным по поводу своего пенсионного благополучия: просил 200 человек охраны — дали 20; дали две машины, дачу, мед. обслуживание и т. п. Хитрый мужик — развалил всю систему: соцлагерь, Союз, партию. Прямо-таки агент ЦРУ. Но и сделал многое.

1992 год

5 февраля 1992 г. Дома.

7 января, в Рождество, в нашу квартиру позвонили. Милая девушка, чем-то неуловимо похожая на мою сестру, с порога протянула мне паспорт.

— Дмитрий Николаевич, я — Лена Каралис, из Москвы. Нашла вас по справочному. — И улыбается радостно.

Вот, думаю, какая закавыка. Прямо, как в кинофильмах с незаконнорожденными детьми. Даже слегка покраснел, но ненадолго. На вид ей лет двадцать пять… Мне сорок… Нет, дочкой быть не может.

Максим спал. Я провел ее в кабинет, где мы с женой доканчивали вторую, но не последнюю бутылку «Гурджаани».

— Вот, — говорю жене, — Лена Каралис! Сейчас будем пить вино и толковать. — Я решил, что симпатичная девушка — шлейф московских похождений старших братьев. По типу моей тайной племянницы.

Жена принесла третий фужер и потеснилась на диване. Она знала, что родственников у меня хватает.

Лена купила в Москве мою книжку и через издательство вычислила адрес. Она работала фельдшером в амбулатории Института международных отношений. А по выходным и праздничным дням ездила руководителем туристических групп. Привезла в Петербург туристов, поселилась в гостинице «Гавань» — в двух шагах от моего дома. Решила навестить.

— Правильно, — говорю, — сделали.

А сам жду продолжения: кого из братьев она упомянет?

— Дмитрий Николаевич, как звали вашего деда?

Я хмыкнул.

— Отца — Николаем Павловичем. Значит, Павлом!

— Нет, по отчеству?

Я позвонил старшей сестре.

— Павел Константинович, — был ответ.

— Всё правильно! — хлопнула в ладоши симпатичная однофамилица. — Всё сходится!

Что, думаю, елки зеленые, сходится?

— Что, — спрашиваю, — сходится-то?

— А то сходится, что мы нашли, куда делся Константин — третий сын Матиуса Каралиса. По некоторым данным, он уехал в Петербург в девятнадцатом веке, и следы его затерялись. А теперь нашлись. Если вашего деда звали Павлом Константиновичем, значит, он сын Константина Каралиса и внук Матиуса Каралиса. А вы его праправнук…

Такие вот следопыты заглянули к нам на Рождество. Жена хлопала глазами. Я предложил побыстрее выпить.

Выпили.

Лена открыла сумочку — из нее приятно пахнуло парфюмерией и жвачкой. Достала потертый лист бумаги. Развернула. И я увидел то, что называется генеалогическим древом. Точнее, его последние ветви. Лена сказала, что Матиус Каралис имел поместье в Литве, под Каунасом.

— Замок, что ли? — осторожно уточнил я.

— Может, и замок, — легко согласилась Лена. — У него было трое сыновей: Юзеф, Казимир и Константин. Юзеф остался в Литве, Казимир обосновался в Москве, а Константин исчез в Петербурге. Начальная часть древа, кажется, с семнадцатого века, хранится у тети Регины в Каунасе, правда, на литовском языке. А копия с него — у дяди Гинтариса в Америке.

Вот, думаю, елки-моталки, не врал мой старикан про замок. Может, еще и фамильные драгоценности отыщутся.

— Вы как писатель должны знать, что Лев Толстой гордился своей долей литовской крови…

Я сказал, что теперь тоже буду гордиться.

Лена просидела у нас до двенадцати. Она, как дотошливый кадровик, записала всё, что я знал о своих ближайших предках, и дополнила карандашиком таблицу. Несколько раз я звонил старшей сестре и выведывал детали родственных отношений.

— Смотри, она может оказаться аферисткой, — волновалась сестра. — Лишнего не болтай…

Я обещал.

Отец Лены приходился мне четвероюродным братом. Если верить той ветке древа, которое я перерисовал. А почему бы и не поверить? Уж больно Лена походила на младшую из моих старших сестер. Условились, что вместе съездим к тете Регине в Каунас.