Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

— Дима, вы, наверное, заметили — я не люблю этой шумихи… Ну что мне вечер? Если бы какой-то повод был — книга бы вышла… Спасибо большое, но не буду.

Я похвастался, что летом сидел, как проклятый за компьютером, с одиннадцати вечера до пяти-шести утра. Перенес в компьютер пять килограммов дневников.

— Почему же, как проклятый? Это такое удовольствие — работать! А вы давно дневники ведете?

— Разрозненные записки — с юности. Систематически — с 1981 года. Хочу издать книгу к своему пятидесятилетию, за десять лет.

Гранин похвалил мое усердие: «Дневники — как коньяк, чем дольше выдержка, тем ценнее…»

Вечером гулял с Юджи во дворе рядом с поликлиникой.

В брошенном автомобильном фургоне живет семья с ребенком и собакой.

Желтел слабый свет в щелях. Выбитые окна завешены тряпками. Тишина. Стучит по железной крыше дождь.

Ветром распахнуло дверь фургона, и я различил собаку — она молча смотрела на нас с Юджи.

Несколько дней назад я видел в этом тихом фургоне мальчика лет пяти и собаку с острыми ушами, привязанную поводком к ручке дверцы. Она напряженно следила за гуляющей во дворике Юджи и не издала ни звука. Тогда, в первый раз, я подумал, что люди просто сидят в машине и что-то там ремонтируют или разбирают какой-то груз. Теперь теряюсь в догадках. Беженцы? Приезжие, не нашедшие, где остановиться? Люди, потерявшие жилье?

А рядом, за бетонным забором, достраивается элитное здание с подземными гаражами, трансформаторной будкой и уже высаженным газоном. Реклама этого дома висит по всему Васильевскому острову…

И оба раза я не слышал голосов взрослых. Только мальчик что-то звонко говорил.

Максим, который часто выводит Юджи в этот дворик, подтвердил, что в фургоне кто-то живет. Я сказал, что надо бы отнести им одежды и еды. Но днем, чтобы не пугать людей. Максим сначала не понял, о ком речь (мы вспоминали и южнокорейскую семью, которая сняла квартиру над нами и в которой есть пацаненок лет пяти, топотавший сегодня все утро по коридору), и спросил:

— Зачем?

— Как, зачем? Ты думаешь, они сидят ночью в фургоне и красную икру ложками едят?

— А-а, ты про фургон… Да, надо бы…

14 октября 1998 г.

Ходил по приглашению Гранина во дворец Белосельских-Белозерских на общественные слушания «Россия во мгле: уныние или оптимизм?» Сначала выступил Гранин — очень проникновенно. Потом ученые и политики бубнили свое. Бывший ректор Архивного института, мелькавший в телевизоре во времена перестройки — Юрий Афанасьев, холеный и самодовольный, говорил непонятно о чем.

Зато куда понятней выразился некий Даниил — мальчик с длинными завитыми волосами в стиле певца Валерия Леонтьева: «Чем быстрее перестанет существовать это страна, тем лучше будет для всех». Он имел в виду Россию.

Я растерянно оглянулся по сторонам: кто даст ему по роже и скинет со сцены? Никто и бровью не повел — будто так и надо. Я сидел в дальних рядах и далеко от прохода…

Ольга С. с «Радио России», которой я сказал, что надо бы пойти дать ему в ухо, схватила меня за рукав и не пустила: «Сидите спокойно, Дмитрий Николаевич, берегите нервы… Ему только этого и хочется. Синяки пройдут, а гранты повысятся».

И зал, полный демократов, спокойно слушал. Некоторые даже аплодировали.

И я ушел в гневе на себя, что не дал этому хлыщу с шестимесячной завивкой в ухо, и в гневе на всю эту псевдодемократическую тусовку. Дожили! Фраза: «Чем быстрее перестанет существовать это страна, тем лучше будет для всех!» вызывает в центре Петербурга аплодисменты.

И такой грантовый плюрализм по всем телевизионным каналам!

17 октября 1998 г.

Вчера явились два бандита. Первый, Дима, — красавец парень: черные антрацитовые волосы, черные блестящие глаза, высокий, хорошо сложенный, в черных брюках с искрой и черной же шелковой рубашке. Ну просто артист академического театра, блин! И вел себя вежливо. Второй — купчик, похожий на разжиревшего китайца, он собственно не бандит, а наводчик. Навел Диму, чтобы обсудить со мной тему кафе в нашем подвале. А что обсуждать? Я ему год назад сказал, что с бандитами дел иметь не хочу, он уже приводил парочку в спортивных костюмах. И вот позвонил накануне, договорились, что встретимся один на один у меня в кабинете, но пришел с красавцем.

Я сказал, что формат встречи нарушен, переговоры вести не буду.

— Извините, ребята, — я поднялся. — Такие серьезные дела обсуждаются Советом учредителей. Я всего лишь директор. Оставьте ваши координаты, мы позвоним…

Они ушли, прочитав в коридоре состав Совета учредителей в красивой рамочке. Думаю, там были интересные для них должности и фамилии.

Судьба библиотеки Дома писателя стала определяться, и писатели заволновались. Критик Рубашкин забегал, зашуршал, забрызгал слюной: «Библиотека ускользает из рук Союза! Каралис хочет повысить рейтинг своего Центра и понизить рейтинг Союза писателей Санкт-Петербурга!».

И эту химеру с «рейтингами» всерьез обсуждали в моем отсутствии на Совете. О пропадающей библиотеке рассуждали, как о престижном покойнике — кому хоронить.

Что-то сердце начинает барахлить. То под лопаткой жжет и давит, то кульбиты совершает в грудной клетке. Курю безбожно много: хватаю одну сигарету за другой.

Виктор Конецкий прочитал мою повесть про поездку в Швецию. Диагноз: «Можно печатать!» Дал несколько ценных советов. Кот Муркиз, присутствовавший при этом, смотрел на меня огромными мерцающими глазами: «Понимаешь, что тебе мой хозяин говорит? Покороче, покороче, надо! И нечего комментарии разводить! Запомнил? Молодец, заходи еще».

Кот вполне дружелюбен, но я его побаиваюсь — большой, матерый, себе на уме.

18 октября 1998 г.

Был у Конецкого.

В. В. жаловался, что город плохо приветствует натовский флот, вошедший с визитом дружбы в Неву. А НАТО готовилось в ближайшие дни нанести удары по Югославии — в защиту косовских албанцев-сепаратистов. Отсюда и прохлада городских властей.

— Такие визиты готовятся несколько лет! — возмущался В. В. — А мы всем морякам в морду плюнули! Что они про нас теперь по миру разнесут? Вот представь — я приглашу тебя в гости, а дверь не открою! Или дам в глаз, когда ты сядешь за стол. Уж если драться, то завтра. А сегодня надо быть гостеприимным хозяином. У моряков этикет — святое дело! Без этикета любой флот рухнет!

Конецкий дал мне почитать 8-й номер «Невы» со своим «последним в жизни рассказом». Сказал, что прозаику после шестидесяти лет надо отрубать руки: он уже ничего хорошего не напишет!

«Огурец на вырез» — нормальный рассказ, с блестками игривости и юмора. Хотел бы я так писать в 69 лет. Жена Татьяна перепечатывает, ведет его дела — незаменимый помощник и друг. Любят они друг друга.

22 октября 1998 г.

Проводили общественные слушания «Организованная преступность — кому выгодно?». Были: Сергей Миронов, представитель президента в Петербурге Сергей Цыпляев, силовики, писатели. Три телевизионных канала показали сюжеты в вечерних новостях. А кому выгодно, так и не определили. Все силовики были в элегантных костюмах по тысяче долларов за штуку и выше. Об этом нашептала телевизионный комментатор Марианна Баконина — мы с ней вели этот круглый стол.

1 ноября 1998 г.

Неделю назад уволил В. — за бесстыжие глазенки, как я сказал Ольге. Сделал то, что давно собирался сделать, и неделю блаженствовал в одиночестве. Привел в порядок документацию, за которой она должна была следить, разложил все по полочкам, и т. п.

Заменил вывеску: убрал «Книжный дом „Текст“» и добавил «Писательский клуб». Привез в Центр бильярд, подаренный Василеостровской администрацией. Помог, как всегда, Сергей Алешин.

Завтра выходит на работу новая девушка — Ольга. Окончила Институт культуры, работала помощником режиссера по массовым зрелищам. 30 лет, двое детей. Дети пристроены — один в санатории, другой на юге у бабки. Живет на Васильевском.