Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
Шрифт:
Гранин сказал, что в Центре ему очень понравилось, обстановка раскованная, даже, дескать, представитель президента играл с писателями в бильярд…
А сегодня я начал читать его старую повесть «Обратный билет». О поездке в места детства, в Великие Луки. Трогательная вещь, с ностальгией по детству.
Весь день прожил с двумя доминантами настроения: радостью, что вечер удался, и тяжелым чувством досады за украденный коньяк.
Максим уехал в Зеленогорск на выходные.
Вчера ходил в полиграфический техникум просить за Маришку. У нее хвосты и прогулы. Директор сказал, что ей в армию не идти и отчислит он ее с
12 февраля 1999 г.
Накануне в Доме актера был вечер, посвященный 80-летию А. М. Володина.
Олег Басилашвили спустился с трибуны и подарил юбиляру четвертинку водки. Володин выпил из горлышка половину и под аплодисменты предъявил залу оставшееся. Силен!
Сегодня мы устроили автору «Осеннего марафона» и «Пяти вечеров» писательский вечер.
Володин трогательно рассказывал, как уходил на фронт, как воевал солдатом, как боялся и ненавидел власть, как боготворит женщин и многое другое, житейское.
Трапезничали в Зеленом зале. Андрей Измайлов, уставший от ночной работы над рукописями, заснул за столом, и Володин, сидевший рядом, использовал широкую спину молодого коллеги как столешницу. Клал на нее книжечки своих стихов и надписывал. Плавное колыхание измайловской спины не препятствовало сотворению надписей.
Наши спонсоры — «Молдавские вина» одарили юбиляра корзиной «молдавского избранного».
Пока застольничали, из корзины, обернутой целлофаном, пропало несколько бутылок хорошего коньяка…
Листаю новую книгу Володина «Неуравновешенный век»:
Не могу напиться с неприятными людьми. Сколько ни пью — не напиваюсь. Они уже напились, а я — никак. И только понимаю их еще лучше. И чем больше понимаю — тем противней. Никогда не пейте с неприятными людьми!22 февраля 1999 г.
Несколько дней составлял «Планы архивных розысков» по двум фамилиям. Писал запросы. ‹…›
Два деда и две бабушки. Мы никогда с ними не встречались, они ушли, не зная о моем будущем появлении на свет, но без них мне не двинуться в путешествие по Прошлому. Надо найти следы их жизни и вывести на чистый лист бумаги.
Отправил письма в двенадцать архивов: предков — в международный розыск!
Оплату, как водится, гарантировал, в просьбе просил не отказать и слезно умолял господ архивистов помочь бедному писателю сдвинуть с места повозку нового семейного романа. К каждому запросу я приложил книжку с повестью о нашей семье — «Мы строим дом» и буклет Центра современной литературы и книги, которому уже пошел второй годик.
Насчет романа я сильно преувеличивал: там еще и конь не валялся, но каков хитрюга, а?
Особая надежда на Тамбовские архивы. Именно в Тамбове, на берегах речки Цны, жили трое из разыскиваемой четверки: дед Бузни и две бабушки — Прасковья и Ольга. В Тамбове же познакомились мои будущие родители — Николай и Александра, тогда еще совсем юные существа.
Я просил тамбовские архивы найти всё, что касалось моих предков: послужные списки, метрикационные свидетельства, ведомости на выплату жалованья, сведения о владениях недвижимостью,
любые бытовые подробности, если они осели на полках, а буде кто из них член ВКП(б) или комсомола, то и строгие партийные анкеты — они нам в самую пору.В военных архивах я просил найти личные дела ратника ополчения деда Бузни и отца, служившего действительную службу в Красной еще Армии. Найдется дело, а там — анкета! А в каждой анкете принято указывать родителей — их год рождения, место жительство, род занятий и т. п.
И пусть двенадцать архивных машин поскрипывают, поспешают, не торопясь. Мы займемся местными исследованиями и работой со свидетелями.
Со свидетелями не так все просто. Единственный родной брат Юра уже много лет живет с женой и сыном во Владивостоке и по взятой традиции не пишет писем и не отвечает на оные — лишь изредка прилетает без предупреждения в родные края и живет, оттягиваясь пивом, на даче в Зеленогорске. Ему эта тема — по барабану. Поэтому остается ждать его появления в родных пенатах и брать тепленьким: он теперь самый старший из нас и хоть что-то должен помнить.
Сестра Вера снабжает меня по телефону такими легендами, что оторопь берет. Но записываю, как учили. В Библиотеку Академии Наук хожу, как на праздник. Субботний день проносится метеором.
24 февраля 1999 г.
В разговоре с писателем-историком Феликсом Лурье я обмолвился о Великом Логофете Петрашке, который занимал эту должность в 1610 году и упомянут в поколенной росписи основателем рода Бузни. «Ну, это большая должность! — уважительно сказал Феликс. — Канцлер! Первый боярин в княжестве!»
Всю ночь складывал исторический пазл — чертил схемы, стыкуя по именам-отчествам ветви родового древа Бузни.
Испытываю архивный зуд, схожий с охотничьим азартом. Меня тянет в старину, в прошлые века. Иду по следу, разгадываю исторические и лингвистические головоломки. Вот Монолакий и Костакий вдруг стали именоваться в документах Эммануилом и Константином. Они или не они? И что такое Армаш 2-й?
Помогают поместья, которые указываются в родовых книгах, — места жительства Бузни. Это как штамп в паспорте о прописке: «Владеет поместьем в селе Флорешты…»
Да, учет по дворянству велся не слабее, чем в КПСС. Личные дела, ходатайства, проверка анкет, подтверждение документами… С ходу, с лёту в дворянство не записывали. Требовалось прошение, представление всех документов и т. д. Например, в 1853 году по роду Бузни сопричислили к дворянству и внесли в 6-ю часть родословной книги только одного Бузни, а в очереди значится еще шестнадцать членов рода. Ждут-с…
Сканирую старые пожелтелые фотографии, убираю на экране трещинки, осветляю темные пятна, ретуширую выцветшие места и получаю нечто вроде плаката «Внимание, розыск!».
Бородатый дедушка-революционер смотрит с экрана монитора тревожно и чуть растерянно — он не ожидал, что неведомый ему внук, младший сын Кольки Каралиса, за которого он не очень-то хотел отдавать старшую дочку Шурочку, поместит его в рамку фантастического волшебного фонаря и будет чистить сюртук электронной метелочкой.
— А ты думал, я тебя не найду? — ласково говорю я деду. — Нашел. И еще многое про тебя найду, это только начало…
Второй дедушка, чью фамилию я ношу, — шестнадцатилетний юноша со спокойным волевым лицом, оставивший на обороте фотографии каллиграфическую надпись для «Горячо-любимой бабушки», лег на грунт, как подводная лодка, и не подает никаких сигналов.