Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010
Шрифт:
Ольга швырнула собачью миску в раковину и ушла к себе в комнату. Хлопнула дверью.
Н-да…
Я выждал немного и пошел к ней.
21 августа 2000 г. Зеленогорск.
Юрию Хваленскому:
Дорогой Юра!
Я всё сетовал, что нет времени написать повесть, отвлекают житейские мелочи, не хватает самодисциплины — и вот Господь услышал мою жалостливые причитания. На день рождения Надежды я надорвал мышцу бедра, катаясь у них на озере на водных лыжах. И вторую неделю спокойно сижу с забинтованной ногой за компьютером, ни на что не отвлекаюсь, пишу повесть. Уже изрядно написал.
В конце июля мы с Ольгой ездили в Кишинев на недельку, я работал
Посылаю тебе одну из переведенных статей о роде Бузни. И схему связи рода Бузни с родом Мовилэ (справочно: в честь митрополита Петра Мовилы назван город Могилев)
Обнимаю, Дима.
1 сентября 2000 г. Санкт-Петербург.
Закончил вторую редакцию «Романа с героиней», размножил, раздал читать Даниилу Гранину, Борису Стругацкому и Борису Никольскому. Жду замечаний.
Гена Григорьев сделал очередной литературный кроссворд для «Литкурьера». Зная его умение замысловато халтурить, вычитали кроссворд не один раз. Всё вроде правильно. Вышла газета, развезли ее по библиотекам, книжным магазинам, вузам и т. п. Прихожу в Библиотеку Академии Наук, вижу, библиотекарь читает нашу газету и крутит головой. Лихо, думаю! Нравится наша газета. Чуть было не успел похвастался, что я — главный редактор, как она бормочет: «Во, дают, ребята!..» В кроссворде оказалась очередная мина: «Какой музыкальный инструмент завещал А. С. Пушкин своему народу?» Слово из четырех букв. Конечно, лиру. Но только не Пушкин, а Некрасов. И не завещал, а посвятил. Гена уже получил и пропил гонорар, в редакцию не заходит — я в шутку пообещал удавить его.
Интересно, что никто из писательской братии не заметил ошибки.
25 сентября 2000 г.
Уважаемый Евгений Александрович!
Ваш «Словник» — просто чудо! Незаменимая вещь для исследователя Бессарабии. Огромное спасибо за него. Материал по молдавской одежде тоже замечательный — нашел там Великого Логофета. ‹…›
Цейтнот хронический! Вернувшись с дачи 16 сентября, я тут же был втянут во всевозможные горящие дела: сдачу повести, подготовку следующего номера газеты «Литературный курьер» и, самое неожиданное, в конфронтацию с властью, которая хотела тайно принять закон о лишении организаций культуры льгот по арендной плате. Завтра митинг на Исаакиевской площади, который мы организуем, митинг запрещенный, но потому и интересный. Надеемся, покажут по НТВ, ОРТ и РТР — шум в городе идет нешуточный.
Я ничего не забыл, но, поверьте, не было возможности. Как только утихнут страсти, возьмусь за отложенные дела.
С дружеским приветом, Каралис.
25 сентября 2000 года, Санкт-Петербург.
10 октября 2000 г.
Митинг прошел на славу. «Дом книги», «Лавка писателей» и еще несколько книжных магазинов устроили получасовую предупредительную забастовку в знак протеста против принятия «поправки № 6» к закону об арендной плате для организаций культуры и прочих льготников. Мы вывели на Исаакиевскую площадь двести писателей. К нам присоединись художники. Шуму этот митинг наделал в городе много. Его показали все телеканалы. Губернатор и начальник КУГИ несколько раз оправдывались по телевизору, что писатели неправильно поняли суть готовящегося закона. В результате — принятие «поправки № 6» отложено. К нам в Центр зачастили ходоки из Смольного. Провели встречу с писательским активом (были председатель Комитета по печати Александр Потехин и начальник КУГИ). Убеждали нас, что всё будет хорошо.
Из всех депутатов к нам во время митинга вышел один Сергей Миронов. Послушал писателей и художников. Обещал донести наше мнение до коллег. Сказал, что «поправка № 6» сырая, он на нашей стороне…
Милиция пыталась нас попугивать. Мы с Чулаки и Штемлером сказали майору, который приехал нас предупредить, что мы, как устроители акции, готовы нести полную ответственность. Хоть сейчас в камеру. Тогда майор посоветовал назвать нашу сходку пикетом, а не митингом. Разница
в том, что пикет можно проводить в уведомительном порядке, но во время пикета нельзя пользоваться мегафонами, выступать и призывать. Мы, конечно, говорили и в мегафон, и в микрофон перед телекамерами, но вели себя смирно. Александр Володин расхаживал с красным флагом города. Были замечательные плакаты, которые мы за один день сделали у нас в Центре. Друг Сереги Арно — Сергей Охапкин и Серега Лемехов, оформлявший мои книги, писали их на разорванных коробках, которые притащили от соседнего магазина. Ватман, кисти, краски, клей… «Если в Доме книги казино, то стриптиз в Смольном!», «Довершим дело Жданова?», «Когда я слышу слово „культура“, я хватаюсь за поправку № 6!», «Не нужны нам семинары, даешь казино и пивбары!», «Остановим коммерческую зачистку культурной столицы!» и проч. и проч.Был кураж. Почувствовали себя на какой-то момент общественной силой…
Приготовили номер «Литкурьера», посвященного этой теме.
Да! Нашу акцию Смольный взял под колпак, как только она задумалась. Мы, правда, особенно и не скрывались. Да и один писатель, который принимал поначалу участие во всех наших мероприятиях, работает в Смольном, в информационном отделе… Однажды на мой вопрос, чем он там занимается, ответил: «Анализирую информацию, готовлю для руководства сводки о возможных скандалах и неприятных для власти инцидентах…»
У Штемлера, который, как диспетчер, соединял всех участников акции протеста, отключили телефон в самый горячий момент. Причем у его соседей по площадке работал.
8 ноября 2000 г. Санкт-Петербург, Покровская больница,
реанимационное отделение.
Лежу пятый день с инфарктом миокарда. Пришел на прием к терапевту выписываться после простуды, и по дороге стало плохо. Вполз в кабинет, попросил помощи. Сделали кардиограмму, вызвали неотложку. «Инфаркт!» — говорят. Я не верю. Думал, инфаркт — это мгновенная острая боль, потеря сознания. Оказалось прозаичнее: загрудинная боль, испарина, слабость. Привезли в больницу, поставил капельницу с лекарством, которое растворяет тромб. Боль исчезла. Еще в поликлинике вкатили наркотики. Сейчас боятся рецидива, колют лекарствами, разжижающими кровь. За пять дней хитростью и обманом выкурил только три сигареты в туалете, куда ездил на специальной колясочке.
Сегодня нашу больницу объявили заминированной. Оказалось, какой-то пьяный дурень, которого долго держали в приемном покое, решил отомстить. Его вычислили и задержали.
Чувствую себя превосходно, но ходить запрещают. Через десять дней переведут в санаторий «Репино», долечиваться. Возьму компьютер, поработаю. Повесть встала, но живет во мне.
Еще до больницы получил замечания на «Роман с героиней». В целом, толковые, доброжелательные.
Гранин сказал задумчиво по телефону: «Дима, поймите, любовь к жене и любовь к женщине — это разные вещи…» Ему, как я понял, не понравилось, что мой герой не переспал с героиней. Не все замечания учту, но кое-что пригодится.
Б. Стругацкий так воодушевился, что пишет рекомендацию в журнал «Звезда», где он член редколлегии. Не ожидал от фантаста такой реакции на прозаическую вещь.
23 ноября 2000 г. Санаторий «Репино».
Отдельная палата с видом на Финский залив, лоджия. После инфаркта. Работаю. Курить еще не бросил. Пишу роман о том, как искал своих предков — точнее, делаю заготовки. Материалу — несколько папок.
По несколько раз в день звоню на работу, даю ЦУ и нервничаю. Серега Арно привез на подпись следующий номер «Литературного курьера» — я ругался: скучный номер, ничего нового, наскребли старье из редакционного портфеля…
Гуляю иногда по берегу залива. Ветер, волны, сыро. Если бы не дела предков, сдох бы от скуки.
Виктор Конецкий, сказал, чтобы я звонил утром и вечером с докладом о здоровье. На вопрос о своем здоровье ответил так: «Да ничего. Сейчас смотрел телевизор — так бы и дал диктору в глаз, чтобы не врал, мерзавец, о флоте!»
26 ноября 2000 г.
День рождения — 51 год. Хороший возраст. Опытные люди говорят, что лучше всего пишется между первым и вторым инфарктом. Оно и действительно — неплохо пишется. Навестили родственники.