Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

— Откуда вы это знаете? — удивилась Татьяна Николаевна.

— Перед поездкой читал в Интернете Льва Троцкого — «Балканы и балканская война».

Татьяна Николаевна одобрительно кивнула и порекомендовала мне изучать румынский язык.

— Тогда вы не только Бисмарку сможете надрать уши! — приветливо улыбнулась она.

— Уже изучаю: научился считать до десяти. А вообще, хочу найти могилы предков в Яссах, они там служили.

Николай Максимович, допивая чай, сказал, что принимал участие в Ясско-Кишиневской военной операции и авторитетно заявляет, что боев в городе Яссы практически не было. Так что кладбища с могилами моих предков Красная Армия не трогала.

— А где вы служили, Владимир Максимович?

Владимир Максимович служил в 5-м гвардейском казачьем кавалерийском корпусе под командованием генерал-майора Исы Плиева (2-й Украинский фронт). Яссы освобождали осенью 1944 года, и для него, двадцатилетнего московского паренька, казалось удивительным (он впервые перешел границу СССР), что могут быть такие нарядные, красивые города с обилием памятников, чистеньких церквей, садов и ярких домов.

— Это был город, который не хотел войны, он хотел сдаться, — с теплотой и сожалением сказал Владимир Максимович. — Нарядный православный городок, он хотел мира с русскими солдатами. Как невеста, стоял городок. Мы его взяли быстро и тихо, почти без потерь и разрушений…

Я стал расспрашивать его о военной службе.

— Служба была тяжелой! — кивнул Владимир Максимович, надкусывая вторую булочку. — Кавалерия, по сути дела, воевала пехотинцами, но с дополнительной нагрузкой по обслуживанию лошадей. Но зато мы брали реванш при торжественных вступлениях в освобожденные города — красавцы парни, казаки! Все девки были наши!..

— Да? — с улыбкой взглянула на него Татьяна Николаевна.

— А как вы хотите? — словно извиняясь за необходимость соответствовать моменту, пожал плечами Владимир Максимович. — Парни-то все молодые…

Я спросил Татьяну Николаевну, хочет ли румынская интеллигенция присоединения запрутской Молдовы к Румынии. Т. Н. сказала, что отношение самое разное.

— Кишиневская Молдова в составе Румынии будет для Бухареста вроде проглоченной гранаты со снятой чекой, — сказал Владимир Максимович, вновь наливая себе чай. — Им хватает проблем с румынскими венграми…

— Какие у вас образные сравнения, — то ли похвалила, то ли покритиковала Татьяна Николаевна.

— Я старый солдат, не знающий слов любви, — засопел Владимир Максимович.

— Ну-ну, — кивнула Татьяна Николаевна.

Вчера купались. Был сильный ветер, вода плюс 20. Два ослабевших парня не могли выплыть на берег — их заносило за волноломы, и мужчины со всего пляжа помогали: кто советами, кто бодрящими криками, кто бросился вплавь. Я тоже подхватился в азарте, но Ольга не пустила — с моей срастающейся после операции грудиной там нечего делать; если только выкрикивать румынские числительные от одного до десяти.

Парней вытащили из воды. Оба в пупырышках, дрожат, смуглая от загара кожа приобрела оливковый оттенок. Укутали в трепещущие на ветру пледы, принесли вино и чай из буфета. У всех румын такие милые лица, как будто спасали своих детей и теперь тихо радуются спасению.

Сегодня пасмурно и ветрено. Мы русской компанией собрались на пляже, сидели, укутавшись в полотенца, в шезлонгах, читали и переговаривались.

— До 1 ноября принимаются документы на возврат поместий и зданий. Все документы собирают, а вы роман пишете!.. — укоризненно сказала Татьяна Николаевна. — Если вы родственник Александра Иоана Куза, просите, чтобы отдали его дворец в Бухаресте. — И пошла легкой походкой к морю, не стесняясь своего возраста, дряблой гусиной кожи и ног с венозными буграми.

Владимир Максимович стал выспрашивать, сколько стоит операция на сердце в Петербурге и как она проходит. У него стенокардия, прикидывает: оперироваться в свои семьдесят шесть лет или нет? Я назвал стоимость операции. Выяснилось, что в Москве в три раза дороже, около десяти тысяч долларов. «Оперируйтесь, — посоветовал я. — Это еще десяток лет полноценной жизни. — Хотелось бы, хотелось бы, — Владимир Максимович задумчиво улыбнулся, представляя свое будущее без стенокардии. — За десять лет можно еще такого натворить, что мало не покажется. На два персональных дела нагулять можно, как говорили в наше время…»

Мир тесен: Татьяна Николаевна сказала, что знает нашего писателя Михаила Глинку — его ученый дядя, работавший в Эрмитаже хранителем Галереи 1812 года, помогал ей с розысками предков.

7 сентября 2001 г. Яссы. Усадьба Погора.

Румыния оказалась довольно протяженной страной. Сев утром в поезд на берегу Черного моря, мы только к позднему вечеру прибыли в бывшую столицу княжества Молдовы.

В полумраке перронного навеса стоял человек, похожий на Василия Шукшина, и, просеивая толпу цепким взглядом, держал в руке табличку с нашей фамилией.

Эмиль Йордаке — румынский писатель, литературовед, переводчик русской классики, доцент кафедры русского языка и литературы Ясского университета. Начиная с весны, мы вели с ним электронную переписку, закончившуюся лапидарно: «Выезжаем!» — «Встречу на вокзале в Яссах!» И вот — встретил.

Сначала Эмиль собирался приехать к нам в Петербург, но в начале лета началась румынская литературная война — рвались тяжелые снаряды язвительных статей, нужно было отстреливаться, ходить в атаки, прыгать из окопа в окоп. В письмах я советовал коллеге носить каску. Его голова, связи и румынский язык были мне необходимы: без них поездка по делам предков теряла всякий смысл. По-румынски я мог только поздороваться, попрощаться, теперь вот еще — сосчитать до десяти.

— У нас в Яссах время тянется медленно, — укладывая наши чемоданы в багажник автомобиля, предупредил Эмиль. — В минуте — сто секунд, в часе — сто минут. Все успеем сделать, найдем ваших предков.

Мы погрузились в румынский легковой автомобиль «Дачия» и поехали к месту будущего проживания. За рулем сидел немногословный зять Эмиля — Михай, преподающий в университете историческую географию. Это такая наука, которая позволяет по изменчивым названиям населенных пунктов судить, каким народам они раньше принадлежали. Вспомогательная наука историков. Мне, плутающему в далеких временах, она нужна позарез, особенно с румынским уклоном.

Автомобиль сделал несколько плавных зигзагов по вечерним улицам и остановился перед коваными воротами.

За воротами, на холме, темнел обвязанный строительными лесами двухэтажный особняк. Меж старых деревьев белели статуи. Эмиль объяснил, что это бывшая усадьба Василия Погора, поэта и мэра Ясс, а теперь здесь расположены Литературный музей и кафе. А статуи — это памятники румынским писателям. Целый Летний сад румынских писателей.

Мы поскрипели гравием и поднялись на крылечко одноэтажного каменного флигеля с палисадником. Эмиль поставил чемоданы и вручил мне ключи: