Петербургское действо

И Квасовъ прибавилъ такое слово, отъ котораго Будбергъ покраснлъ до ушей.

— Ну, а теперь самъ буду знать, что вы… И Квасовъ снова повторилъ то же слово.

— Послушайте, господинъ Квасовъ, заговорилъ спокойно Будбергь. — Я не затмъ пришелъ, чтобы слушать отъ васъ оскорбительныя выраженія. Я знаю, что намъ будетъ очень мудрено втолковать вамъ вс правила поединковъ такъ, какъ они испоконъ вка совершались и совершаются въ Европ. Я зналъ заране и говорилъ Фленсбургу, что прежде, чмъ вы поймете и согласитесь, надо будетъ, какъ говорится, выпить цлое море.

— Пей, голубчикъ, что хочешь! Хоть море, хоть другое, что вотъ тутъ у меня, осуши до дна! A вотъ, что я теб скажу. Позжайте въ Фленсбургу и скажите ему, что дядя съ племянникомъ на все согласны. Скажите ему, что нтъ человка, котораго бы я такъ любилъ и уважалъ, какъ господина Фленсбурга, и кстати, припомните ему про колбасу, которую я ему въ кабуру вложилъ тому мсяца два или три будетъ.

— Такъ вы согласны? прервалъ его Будбергъ.

— Согласны, согласны! въ одинъ голосъ отвчали Квасовъ и Шепелсвъ.

— Гд же и когда мы должны встртиться?

— Гд прикажете, — говорилъ Квасовъ, заслоняя племянника, какъ если бы дло шло о немъ самомъ.

— По дорог въ Метеловку, самое лучшее. Тамъ глухо всегда.

— Самое настоящее разбойничье мсто, заговорилъ Квасовъ. — Тамъ и будемъ другъ дружку по заморскому и законному рзать.

— Такъ завтра въ шесть часовъ утра мы будемъ тамъ съ Фленсбургомъ.

— И мы будемъ.

— И я надюсь, прибавилъ Будбергъ, — что до тхъ поръ никто кром насъ объ этомъ знать не будетъ. Иначе, какъ вы, вроятно, понимаете, начальство прикажетъ не допустить поединка, вразумительно говорилъ Будбергъ Квасову.

— Стало быть, вы предполагаете, отозвался Акимъ Акимовичъ, — что мы, такъ сказать, сбгаемъ сейчасъ къ тетеньк пожаловаться на васъ. Не бойтесь, въ шесть часовъ будемъ тамъ.

Будбергъ вышелъ совершенно довольный, не ожидавшій такого быстраго успха. Онъ полагалъ, что ему придется часа три поучать русскихъ офицеровъ и чуть не упрашивать и умасливать идти на поединокъ, а вмсто этого юноша видимо обрадовался предложенію, а Квасовъ тоже, если не обрадовался, то хладнокровно поневол согласился.

Посл ухода Будберга дядя и племянникъ остались глазъ на глазъ.

Шепелевъ слъ на кровать дяди, понурился и задумался. Квасовъ стоялъ передъ нимъ среди горницы, не двигаясь, не шевелясь, какъ истуканъ, и наступило мертвое молчаніе во всей квартир.

Наконецъ, Квасовъ шагнулъ къ юнош, положилъ ему руки на плечи. Шепелевъ пришелъ въ себя, поднялъ голову.

Лицо Квасова было въ слезахъ. Едва только глаза ихъ встртилсь, лейбъ-компанецъ вдругъ зарыдалъ, какъ ребенокъ, шлепнулся на постель около него и, обхвативъ его сильной рукой, навалился на него, всхлипывая.

— Дядюшка! дядюшка! повторялъ Шепелевъ. Голосъ его дрожалъ и рвался отъ наплыва различныхъ чувствъ, поднявшихся на сердц. И горе, и стыдъ, и боязнь, все спуталось въ немъ и будто застлало ясное сознаніе того, что совершилось, того, что будетъ завтра.

XXIII

На другое утро, чуть свтъ извощичьи большія дрожки тащились шагомъ по скверной дорог изъ Петербурга въ Метеловку.

Это былъ десятокъ избъ на крайнемъ конц Фонтанки, и мсто это было разбойничьимъ гнздомъ. Никакія полицейскія мры не могли превратить разбоевъ, и шайка, здсь жившая, была, казалось, неуловима.

Шепелевъ сидлъ слегка блдный. Красивые глаза его блестли ярче, отчасти лихорадочнымъ блескомъ, но выраженіе блднаго лица было не тревожно, а безконечно грустно. Онъ зналъ отлично, что детъ на смерть.

Онъ понималъ, что оскорбленіе Фленсбурга было умышленное, чтобы вызвать его, а вызовъ понадобился ему затмъ, чтобы убить.

Была-ли тутъ при чемъ Маргарита, онъ подозрвалъ, но какъ-то боялся думать объ этомъ.

«Лучше умереть, не зная этой мерзости!» думалось ему.

Ему будто не хотлось уносить на тотъ свтъ съ собой не свтлый и не чистый обливъ предмета первой любви своей. Разумется, Квасовъ уврялъ его, да и сердце подсказывало, что Маргарита не чужда всему происшествію, но насколько замшана она въ немъ, онъ не хотлъ, даже просто боялся думать.

Объ исход поединка онъ тоже сомнваться не могъ. Фленсбургъ, какъ иностранецъ, какъ адьютантъ принца, ежедневно учившійся у Котцау, владлъ шпагой если не безукоризненно ловко, то, конечно, гораздо лучше Шепелева, онъ же усплъ только взять нсколько уроковъ, когда заставалъ своего дядю усиленно, ревностно, изъ всхъ силъ трудившагося и ломавшаго себя на вс лады, чтобы отмститъ публично Котцау.

Квасовъ, наоборотъ, сидлъ бодрый, чуть не веселый, шутилъ съ извощикомъ, подшучивалъ даже надъ двумя хромоногими клячами, которыя ихъ тащили.

Шепелевъ грустно поглядывалъ на дядю и недоумвалъ, какимъ образомъ можетъ этотъ самый Акимъ Акимовичъ, вчера рыдавшій надъ нимъ, сегодня относиться такъ безучастно въ его судьб.

A Квасовъ былъ просто доволенъ собой. Еще наканун вечеромъ, онъ обжалъ чуть не всхъ офицеровъ своей роты, създилъ въ кому-то еще въ городъ и собралъ всевозможныя свднія о всевозможныхъ дуэляхъ и поединкахъ.

Вернулся онъ домой ночью, вполн обученный, узнавшій и понявшій до тонкостей вс многоразличныя правила многоразличныхъ заморскихъ поединковъ. Вдобавокъ, теперь у Квасова въ рукахъ была пара новенькихъ шпагъ одинаковаго размра. Этимъ онъ готовился удивить самихъ нмцевъ. Квасову объяснили, что если у Фленсбурга шпага будетъ хоть на вершокъ длиннй шпаги Шепелева, то дло плохо. И Акимъ Акимовичъ вечеромъ създилъ въ оружейнику на Невскомъ и купилъ пару новыхъ шпагъ, лихо отточенныхъ и блестящихъ, какъ серебро.

Наконецъ, посл часа зды по рытвинамъ и лужамъ, они достигли до поворота, за которымъ открылись пустыри. Вдали виднлась деревня, а ближе, саженяхъ въ восьмидесяти, стояла щегольская берлина безъ кучера, и около нея два офицера.

Противники и секунданты раскланялись.

Шепелевъ при вид врага какъ бы встрепенулся. Лицо его оживилось, но стало еще блдне.

— Противъ этого ничего не имете! вымолвилъ Квасовъ насмшливо, доставъ и покрывая шпаги.

— Ничего… Все равно! отозвался Фленсбургъ, косо глядя на оружіе.

— Отпустите извощика, замтилъ Будбергъ, обращаясь къ Квасову. — Нельзя же при немъ. Онъ перепугается, начнетъ кричать, пожалуй, прибгутъ изъ деревни.

Квасовъ приказалъ извощику вернуться назадъ, стать за угломъ и дожидаться.

Извощикъ, будто подозрвая что-то, охотно и живо погналъ своихъ клячъ обратно и вскор скрылся за поворотомъ.

— Ну-съ, вымолвилъ Квасовъ, — мы, помощники, станемъ тоже, каждый около своего, на всякій случай!

— Конечно, конечно, холодно выговорилъ Фленсбургъ, но вдругъ пристально взглянулъ въ лицо Квасова страннымъ взглядомъ, какъ будто удивился этимъ словамъ, которыхъ онъ не ожидалъ отъ лейбъ-компанца.