Петербургское действо

Наконецъ, спустя много времени, Шепелевъ проснулся, открылъ глаза и съ изумленіемъ остановилъ ихъ на Васильк. Очевидно было, что онъ принималъ дйствительность за собственный бредъ.

— Это я… Ходить за вами… шепнула Василекъ, быстро вставая и красня въ первый разъ.

Шепелевъ молчалъ и не двигался. Только глаза его, обращенные въ ней, все и много сказали ей.

— Я буду вашей сидлкой… старалась шутить княжна…

— Нтъ! Ангелъ-хранитель… снова выговорилъ Шепелевъ.

Черезъ минуту раненый, отъ слабости, опять закрылъ глаза и будто опять забылся. Василекъ сла на стулъ у его изголовья и скоро глубоко задумалась. Какое-то странное чувство, тяжелое, будто болзненное, заставило ее вдругъ очнуться и поднять голову.

И Василекъ тихо вскрикнула, затрепетала, задохнулась. Ода увидла близь кровати недвижно стоящую женщину, всю въ черномъ, которая ястребиными глазами впилась въ блдное лицо юноши.

Василекъ, конечно, узнала ее сразу, но все-таки на нее напалъ какой-то суеврный страхъ. Она безотчетно шагнула между нею и кроватью и, опустившись на колни, заслонила руками и грудью, будто защищая юношу не только отъ врага, но отъ демона или отъ смерти, пришедшей за нимъ.

— Оставьте! Оставьте!.. Уйдите! умоляя и будто страдая отъ суеврной боязни, прошептала Василекъ.

Маргарита не шевельнулась, только глаза ея блеснули ярче на эту незнакомку. Она догадалась также, что это княжна Тюфякина. Догадалась, что если она здсь, то иметъ право на это.

— Оставьте! снова шептала Василекъ.

Маргарита опустила голову, постояла мгновеніе, потомъ вздохнула, повернулась и, не вымолвивъ ни слова, тихо вышла изъ комнаты.

Василекъ бросилась къ окну и видла, какъ графиня сла въ карету. Долго и недвижно простояла Василекъ у этого окна и упрекала себя.

XXVI

Государь въ первыхъ числахъ іюня мсяца перехалъ въ Ораніенбаумъ, его любимое мстопребываніе, гд онъ подолгу жилъ, будучи наслдникомъ престола. Не смотря на то, что Петръ едоровичъ, по характеру, не былъ способенъ стсняться и соблюдать извстнаго рода этикетъ, сдерживаться въ своихъ привычкахъ, тмъ не мене въ Петербург онъ чувствовалъ себя мене свободнымъ въ большомъ новомъ дворц, и, напротивъ, ему нравилась обстановка Ораніенбаума. Она могла напоминать ему тотъ маленькій нмецкій дворъ, въ обстановк котораго онъ родился и провелъ свое дтство.

Здсь жизнь пошла совершенно иная. Здсь, во-первыхъ, стоялъ любимый его голштинскій полкъ, составъ котораго былъ самый странный. Весь полкъ, за исключеніемъ десятка человкъ, состоялъ изъ нмцевъ всякаго наименованія: и бранденбуржцевъ, и баварцевъ, и швейцарцевъ, и силезцевъ. Были и другіе иноземцы: полуславяне, полувенгерцы; были личности совершенно неизвстнаго происхожденія. Въ добавокъ все это былъ оборышъ Европы. Это были люди военные не по призванію, а личности, не годныя ни на какое дло, какъ только носить мундиръ и справлять службу въ мирное время, крпко вруя и надясь, что сражаться никогда но придется.

Пополнять арміи наемниками и сбродомъ со всякихъ странъ было еще въ ходу во всхъ странахъ. Фридрихъ прусскій еще боле ввелъ это въ моду. Нуждаясь въ солдатахъ и офицерахъ и не имя возможности пополнять ряды своими подданными, Фридрихъ завербовывалъ всхъ, кого только могъ, убжденный, что человкъ почти безъ роду и племени, даже настоящій мошенникъ или разбойникъ, должны быть самыми лучшими воинами.

Недостатокъ въ рекрутахъ былъ настолько великъ въ Пруссіи, погибавшей отъ ударовъ, семь лтъ наносимыхъ ей союзниками, Россіей и Австріей, что король завелъ особый способъ вербовки: всякаго, всячески, различныя власти заманивали, а то и насильно длали солдатомъ. Вс европейскія державы постоянно жаловались королю Фридриху, что различные подданные, попавшіе въ Пруссію, завербовывались насильственно подъ его знамена. Всякій молодой человкъ, иноземецъ, попавшій за какой либо проступокъ въ руки полиціи, лаской и угрозами длался солдатомъ, а разъ надвъ мундиръ, не могъ уже бжать, рискуя быть разстрляннымъ. Подобныхъ примровъ вербовки и разстрливанія было много.

Петръ едоровичъ, любившій военщину боле всего, зналъ отлично и порядки фридриховскіе, и мечталъ завести точно такую же армію и у себя.

Въ Россіи общее мнніе, сильно укоренившееся, было то, что «вольность дворянская», данная государемъ тотчасъ по вступленіи на престолъ, была не льгота, а былъ очень тонкій способъ очистить ряды отъ русскаго элемента и замнить его иноземнымъ. И въ этомъ была своя доля правды. Государь мечталъ завести иностранное войско, на манеръ фридриховскаго и, опираясь на этотъ сбродъ всякаго рода авантюристовъ, иноземцевъ, большею частью сомнительной репутаціи и дурного поведенія, замнить имъ гвардію, главную дятельницу во всхъ переворотахъ.

Голштинское войско, помщавшееся въ Ораніенбаум, было сколокъ съ арміи Фридриха. На улицахъ городка продолжались постоянно безпросыпное пьянство, буйство и драки, и слышалась постоянно, если не исключительно нмецкая, то всякая иноземная рчь. Сченовъ, побывавшій разъ въ Ораніенбаум, говорилъ, что дворецъ и мстечко напомнили ему сказаніе библейское о столпотвореніи вавилонскомъ, гд раздавались вс языки земные.

Съ первыхъ же дней перезда въ свою любимую резиденцію, государь ежедневно занимался смотрами, экзерциціями и обученіемъ войска. Но главной его задачей были приготовленія, всевозможныя и дятельныя, въ войн съ Даніей, уже ршенной окончательно. Подарокъ графа Разумовскаго облегчилъ, конечно, во многомъ эту задачу.

Утро государя проходило въ занятіяхъ по поводу войны, въ совщаніяхъ съ Минихомъ и гетманомъ Разумовскикъ, которыхъ онъ хотлъ сдлать начальниками частей будущей дйствующей арміи, оставляя главное командованіе за собою. Помимо этого, по совту Жоржа, государь занимался сортировкой лицъ, которыхъ слдовало взять съ собою или оставить въ Петербург. Вс, кто казались подозрительными новому правительству, хотя бы и не военные, и какихъ бы лтъ и чина ни были, долженствовали послдовать за государемъ въ дйствующую армію, въ качеств волонтеровъ.

Баронъ Гольцъ, понявши, что отговорить государя отъ непріятнаго для его короля и, вмст съ тмъ, пагубнаго для самого государя предпріятія нтъ никакой возможности, старался теперь всячески какъ-нибудь оттянуть время и ослабить будущія дурныя послдствія войны. Гольцъ бывалъ въ Ораніенбаум постоянно и зналъ все, что длается, зналъ вс приготовленія и тонко, искусно мшалъ предпріятію государя.

Но одинъ Гольцъ не могъ бы ничего сдлать, если бы у него не было врнаго союзника. Этотъ союзникъ теперь при маленькомъ двор Ораніенбаума ежедневно пріобрталъ все большее и большее значеніе. Этотъ союзникъ была страшная сила, тотъ архимедовъ рычагъ, которымъ можно земной шаръ свернуть. Крайне умная, замчательно красивая, энергическая и изящная женщина всегда сдлаетъ, всегда совершитъ, что захочетъ. И не разъ въ исторіи подобныя личности совершали великія историческія событія, держали въ рукахъ своихъ судьбы цлаго государства, иногда судьбы нсколькихъ странъ. Въ интимной и простой обстановк маленькаго дворца появилась Маргарита. Добродушнымъ, мягкосерднымъ, слабохарактернымъ поклонникомъ женской красоты было вообще завладть не трудно. Графиня увидала вскор, что задача ея гораздо, легче, нежели она думала: это былъ императоръ всероссійскій, но вдь это былъ маленькій, болзненный, тщедушный человкъ, падкій на лесть и, конечно, падкій на кокетство такой красавицы, какою была Маргарита.

Не прошло и двухъ недль со времени перезда государя въ Ораніенбаумъ, какъ Маргарита въ качеств придворной дамы уже перехала туда на житье. И скоро, все, что окружало государя, — и тотъ же Минихъ, и тотъ же Корфъ, и, наконецъ, самъ принцъ Жоржъ, — все было у ногъ красавицы, одушевлявшей ежедневныя вечеринки во дворц. И вс они были даже искренны!

Эта иноземка, русская только по фамиліи, но, однако, славянка, была на столько очаровательна, на столько увлекательна въ малйшихъ пустякахъ, въ простой бесд, въ простыхъ играхъ и шуткахъ, что нельзя было устоять противъ нея. Въ добавокъ Маргарита чувствовала теперь, что она совершенно въ своей сфер и будто родилась для того, чтобы вести придворцовую интригу, изящно обманывая всхъ придворныхъ, и старыхъ, и молодыхъ. Многіе изъ посщавшихъ Ораніенбаумъ бывали нсколько скандализированы ролью красавицы, но не могли не согласиться, что эта женщина, въ интимномъ кругу, даже опасна для всякаго. Даже два посланника, Мерсій и Бретейль, находили удовольствіе въ бесдахъ съ вчно веселой и остроумной кокеткой.