Петербургское действо

Маргарита объяснялась свободно на трехъ языкахъ, и это тоже не мало помогало ей. Пребываніе ея, посл замужества, въ Версал, въ придворномъ кружк Людовика XV, хотя и краткое, тоже отчасти теперь помогало ей. Она вспоминала все, что когда-то видла тамъ. Маркиза Помпадуръ не выходила у нея изъ головы, была идеаломъ ея грезъ, всхъ ея помысловъ, всхъ ея стремленій. Но чтобы сдлаться, въ Россіи, тмъ же, чмъ была та женщина во Франціи, сдлаться повелительницей всей страны, мало было одного кокетства. Надо было овладть государемъ вполн, властвовать надъ каждой его слабостью, надъ каждымъ его помысломъ, не длясь ни съ кмъ. Слдовательно, надо было прежде всего избавиться отъ его фаворитовъ и друзей, и Маргарита, уже ненавидвшая Гудовича, стала стараться удалить главнаго фаворита. Посл Гудовича приходилось вступить въ борьбу съ Воронцовой, но и это было не трудно. Глупая, крайне дурная собою, графиня Воронцова, которую Бретейль окрестилъ именемъ «servante de cabaret», не только совершенно стушевывалась около блестящей Маргариты, но даже помимо своей воли служила тмъ, что Бретейль называлъ теперь «repoussoir». Когда Маргарита садилась около краснорожей, толстой, неуклюжей, съ глупымъ взглядомъ женщины, то отъ сравненія казалась. конечно, еще красиве, изящне и очаровательне. Мерсій однажды, видя этихъ двухъ женщинъ рядомъ, даже не выдержалъ и, невольно обратившись къ Миниху, сказалъ ему шепотомъ:

— Посмотрите на этихъ двухъ личностей, на этихъ двухъ графинь. И эта женщина, и та тоже женщина! Но одна приближаетъ васъ въ небу, возвышаетъ вашу душу, ваши помыслы своимъ изящнымъ обликомъ, другая низвергаетъ васъ въ Дантовъ адъ, напоминаетъ его безобразныя исчадія. Впрочемъ нтъ, даже и не это… Въ исчадіяхъ ада есть все-таки какое-то безобразное значеніе, безобразная мощь, а эта фигура скоре сорвалась съ какой-нибудь картинки Теньера. У преддверій кабаковъ Голландіи я видалъ часто такихъ подпившихъ и пляшущихъ матронъ.

Если бы чувство государя зависло отъ лица и ума Воронцовой, то, конечно, побда была бы на сторон Маргариты давно. Но у государя была привычка къ «Романовн.» Кром этой привычки, было еще что-то.

Маргарита всячески и давно старалась разгадать, что могло привязать Петра едоровича къ этой невозможной женщин, и теперь Маргарита начала догадываться. Когда-то Воронцова говорила Гудовичу, что графиня Скабронская скоро надостъ государю и что онъ снова вернется съ ней, потому что она:

— Простота! что онъ ни скажетъ, все сдлаю, а другія умничать начнутъ!

Тонкая Маргарита однажды именно это и поняла! A глупая Воронцова вдругъ однажды догадалась, что эта изящная красавица и умница ей подражаетъ. Она тоже теперь: «простота и что ей ни прикажутъ, все длаетъ!»

И въ этотъ день Воронцова цлыхъ два часа совщалась съ Гудовичемъ и въ первый разъ стала бояться за свое вліяніе, въ первый разъ заплакала. Впрочемъ, и плакать она не могла: она разревлась, какъ деревенская баба, причитая на вс лады. Гудовичъ на этотъ разъ ушелъ отъ нея тоже смущенный.

XXVII

Наконецъ, однажды вечеромъ, государь позвалъ въ себ Жоржа и, немножко смущаясь, попросилъ его совта: возможно-ли, не возбудитъ-ли черезъ чуръ много шума, если онъ ршится сдлать графиню Скабронскую кавалерственной дамой ордена св. Екатерины. Жоржъ смутился, но отвчалъ, что если есть на свт изящная женщина, на которую бы слдовало надть всевозможныя регаліи всхъ странъ, то, конечно, это графиня Скабронская, Но, однако, Жоржъ уговорилъ Государя обождать, такъ какъ и безъ того много клеветъ, много лжи изъ-за пребыванія графини въ Ораніенбаум.

— Вся столица уврена, что вы влюблены въ графиню! замтилъ Жоржъ.

— Что жъ! это правда! отозвался государь добродушно.

Жоржъ нсколько опять сконфузился и прибавилъ:

— Она красавица… Но въ Петербург говорятъ злые языки, что вы хотите постричь государыню и… и жениться на графин Скабронской, сдлать ее императрицей.

— И это правда… Можетъ быть.

Жоржъ опшилъ и замолчалъ.

— Скажите, дядюшка, что ддъ мой, Великій Петръ, былъ дуракъ по вашему? Нтъ! Хорошо! A онъ разв не развелся съ своей женой, разв не женился второй разъ… A на комъ? Кто была Марта? — солдатская жена. A потомъ кто была она? Императрица Екатерина всероссійская. A чмъ Маргарита хуже Марты? Сравненія нтъ!… Марта была необразованная женщина, но любившая моего дда. A Маргарита блестящая женщина! И умна, и красавица, и обожаетъ меня. Что скажете?

Принцъ Жоржъ ничего не сказалъ, а только повторялъ про себя:

— Ungeheuer! Ungeheuer!..

Дйствительно, вліяніе графини надъ государемъ уже зашло далеко… И многое казалось уже возможнымъ…

Вліяніе это вс увидли на первыхъ же порахъ, и поводомъ послужилъ поединокъ Шепелева.

Принцъ Жоржъ прискакалъ въ Ораніенбаумъ, передалъ государю всть о поединк, о смерти своего любимца, — человка, который еще на дняхъ врой и правдой служилъ лично государю. Жоржъ передалъ подробности поединка со словъ Будберга и въ добавокъ еще присочинилъ. Шепелевъ и Квасовъ вышли какими-то голыми разбойниками, которые заманили двухъ нмцевъ въ пустырь за городъ и чуть не умертвили обоихъ.

Государь былъ пораженъ смертью Фленсбурга, котораго видлъ за два дня передъ тмъ, но онъ вспомнилъ и т успхи, которые сдлалъ въ фехтованіи старый лейбъ-компанецъ, и понялъ теперь, что такой противникъ, конечно, долженъ былъ оказаться опаснымъ для всякаго. Государь будто чуялъ, что въ разсказ принца не все ясно, тмъ не мене онъ отдалъ приказъ немедленно судить Квасова и Шепелева военнымъ судомъ и тотчасъ же разжаловать обоихъ въ простые рядовые.

Одна изъ первыхъ узнала объ этомъ, пріхавшая изъ города, Маргарита. Государь тотчасъ же передалъ ей o своемъ намреніи примрно наказать виновныхъ и отплатить за смерть ея друга Фленсбурга. Петръ едоровичъ думалъ вдобавокъ, что онъ этимъ сдлаетъ большое удовольствіе графин. Онъ не зналъ того, что знала вся столица, онъ не зналъ, кто юноша для этой прихотливой кокетки.

Маргарита, одна знавшая какъ было все дло, какъ она съ шлезвигцемъ послали на врную смерть бднаго юношу, пришла въ ужасъ.

Жоржъ поскакалъ въ Петербургъ исполнить приказъ государя, а Маргарита осталась съ нимъ. По ея просьб черезъ часъ поскакалъ гонецъ въ Петербургъ съ приказаніемъ доставить въ Ораніенбаумъ тотчасъ же и Квасова и Будберга.

На другой же день Будбергъ и наканун подъ конвоемъ привезенный Квасовъ явились къ государю, и Петръ едоровичъ самъ разспросилъ подробно и того, и другого, по очереди, обо всхъ подробностяхъ поединка. Будбергъ путался боле чмъ когда либо, вралъ, самъ себя опровергалъ, не желая сознаться въ своей жалкой роли товарища и секунданта.

Квасовъ посл него разсказалъ государю все въ мельчайшихъ подробностяхъ, и каждое слово лейбъ-компанца дышало негодованіемъ и искренностью. Боле всего поразило государя, что Фленсбургъ бросился уже на упавшаго и безоружнаго Шепелева, намреваясь просто зарзать, такъ какъ первая рана, полученная при законныхъ условіяхъ, была совершенно легкая.

— Такъ онъ его зарзать хотлъ, какъ ржутъ изъ-за угла! воскликнулъ государь. — Когда дрались законно, не съумлъ убить, а тутъ лежачаго дорзать захотлось! Не зналъ я, что онъ такой негодяй! A еще нмецъ! Это бы теб подъ стать…

— За что же, ваше величество, вспыхнулъ Квасовъ:- чмъ же мы, россіяне, заслужили такого объ насъ разсужденія! У насъ и пословица есть на нашемъ россійскомъ нарчіи: лежачаго не бьютъ!

— A разв есть такая пословица? удивился государь.

И Квасовъ не съ разу убдилъ государя, что такая пословица давнымъ давно существуетъ.

Государь, конечно, понялъ все дло, какъ слдуетъ, разсудилъ его совершенно справедливо. Онъ взялъ во вниманіе, что Фленсбургъ первый нанесъ оскорбленіе безо всякаго повода и вызвалъ на поединокъ юношу, едва умвшаго держать шпагу въ рук, съ тмъ, чтобы наврняка убить его. И это непремнно случилось бы, если бы не Квасовъ, недавно, будто по вол Божіей, выучившійся мастерски владть оружіемъ.